Сборник "Чистая фэнтези" - Генри Олди

Почувствовав резкий прилив сил, удвоила рвение.

Туман крался по улицам Реттии.

Туман брел по булыжнику мостовой, шаркал подошвами башмаков, тянул бледные пальцы, заплетая город паутиной — от бульвара 26 Ла-Лангских Коммерсантов до площади Регуса Эволютора, от консерватории маэстро Бригета Куриация к театру «Пироглобус», от приюта Блудных Сыновей, основанного безымянным купцом-многоженцем, к гостинице «Приют героев». Тучи разошлись; нависнув над головой ковшиком, чахоточно-румяный месяц лил в паучью сеть кровь с молоком. Горгульи с крыши храма Бабушки Странноприимной беззвучно разевали пасти, угрожая месяцу, но ковшик и без горгулий понимал: его час близок.

Скоро рассвет.

Скоро он опрокинется в жгучий кипяток восхода.

Трое скользили в умирающей ночи, не задевая паутины, не замечены сонным патрулем, который прошел, стуча погремушками, с ритмичными возгласами: «Баю-баюшки-баю, славлю родину мою!»

Два вигила и одна вигилла.

Арест-команда Тихого Трибунала.

Андреа Мускулюс жил в квартале Анахронистов, в частном домике, каких здесь было много — богатый застройщик Фриц Тыковка-сын, выкупив за бесценок здешние пустыри, настрогал уйму двухэтажных карликов-близнецов и озолотился на аренде. Действительным членом Лейб-малефициума ученик Кольрауна стал меньше полугода назад — откладывая часть нового, вполне сносного жалованья, через два-три года он переедет в более престижный район, но сейчас вынужден довольствоваться малым. Это хорошо. Меньше свидетелей. Соседи носа наружу не высунут, если в доме сударя малефика начнется подозрительный шум.

Решат: куклу иголкой дырявит, а кукла своего счастья не понимает, отбивается.

— Инги, останься у входа.

— Хорошо, Мантикора.

— Грегор, встань под тем окном. Да, которое светится.

— Хорошо, Мантикора.

Это были лучшие из лучших, Ингвальд Холера и Грегор Богомолец. Малефик должен радоваться: за ним пришли, как за полным магом высшей квалификации. Сам факт такого ареста Коллегиум Волхвования засчитывал за особые заслуги и выдавал аттестат — если будущий м. в. к. выходил на свободу без поражения в правах.

Анри видела в этом тонкий намек умницы Месропа. Сообразит малефик, в чем соль — из штанов выпрыгнет, лишь бы заслужить. Хотя нет, такие, как наш бычок, из штанов выпрыгивают с неохотой. Даже из магистерских штанов за высшей квалификацией.

А жаль…

Ингвальда и Грегора вигилла не посвящала в хитросплетения замысла. Им достаточно знать главное: председатель выписал ордер на арест. Имя, фамилия, адрес. Извольте выполнять.

Прислуги Мускулюс не держал. И дверей не запирал, согласно традициям Малефициума. Иные традиции стоят на ногах куда крепче закона, особенно традиции вредные, каким и место в обществе королевских вредителей. От друзей запираться грешно, от мага не запрешься, а вор в дом — счастье на порог. Некоторые малефики еще и доплачивали ворам, если грабитель доживал до возвращения хозяина.

Войдя в крохотный холл, Анри поднялась по лестнице на второй этаж. Мускулюс — человек законопослушный, добропорядочный, сопротивления оказать не должен. Оттого и грустит внизу Холера, оттого печалится Богомолец: знают, что не доведется удаль показать.

Скучный арест.

Пустая интрига князей мира сего.

— Именем Тихого Трибунала, вы арестованы! Извольте следовать за мной!

Сидевший за столом Андреа Мускулюс поднял голову. Суконный халат распахнулся, открывая крепкую шею и грудь. Лицо малефика, бесстрастное, восково-бледное, усеяли бисеринки пота. Грубоватые черты смазались, словно художник провел по портрету кистью, обильно смоченной водой. Казалось, на широкие плечи бычка внезапно лег Овал Небес, и надо держать, держаться, ждать, пока срезанный под корень ясень Коловорот вырастет заново.

— Вы подождете, пока я… оформлю бумаги?

Голос Мускулюса был ровен, тих и наполнен многозначительными паузами, как у птицы Аль-Хохол, механической диковины, выставленной в галерее семинарии искусств.

— Мне недолго… осталось…

— Бумаги?

В планах авантюры никаких бумаг не предполагалось. Он что, приводит дела в порядок? Дурная примета…

— Да. Вы, наверное, знаете, что я сирота, — малефик начал облизывать губы, неприятно морщась. — Так вот, у меня нашелся дедушка. Вот. Да, дедушка. В Раушбахе. Дедушка год назад умер. Он оставил мне наследство. Да, наследство. Вот. Мне надо подписать ряд бумаг. Да.

Анри внимательно смотрела на его руки. Сильные, бугристые руки скорее кузнеца, чем волшебника. Во время разговора они беспорядочно двигались по столу, беспорядочно на первый взгляд, даже на второй, но месяц заглядывал в окно, на дворе царила осень, шевелилась левая занавеска, ночь уходила прочь, орал внизу горластый кот, требуя любви… Ведя рассказ о наследстве подозрительного дедушки, Андреа Мускулюс чертил поверх разбросанных бумаг «Piscatorius linum», иначе «Рыбкин невод». Чертил с огромным трудом, как если бы вспоминал каждый пасс, каждую линию — вот еще нить, вот еще, осталось дернуть здесь, пустить внахлест там, и одно из самых смертоносных орудий малефициума, когда время не допускает более долгосрочных чар, когда минуты на счету, когда ты теряешь сознание, и неизвестно, кто его найдет, твое сознание, кто поднимет, отряхнет пыль, пустит в ход…

Осталось чуть-чуть, самую малость.

— Да, дедушка. Сударь Тэрц был столь любезен, что лично явился ко мне со всеми бумагами. Да. Бумагами. Вы знакомы с сударем Тэрцем?

— Да, — в тон ответила вигилла, стараясь не делать резких движений и переходя в оценочный блиц-транс. Совсем как в саду капитана Штернблада, только теперь каштаны предполагалось таскать из огня. — Я знакома со стряпчим Фернаном Тэрцем. Но я не возражаю познакомиться заново.

Она глубоко вздохнула. На левой щеке болезненно пульсировало клеймо «двух Т», сделавшись видимым. Пульсация разрешала прорвать любые препоны, отправив служебное сообщение в долю секунды.

— Всегда мечтала познакомиться с профосом Надзора Семерых. Сударь Тэрц, я не в курсе, что именно вы блокировали малефику… Впрочем, неважно. Важно другое: вы знаете, что он сейчас ударит? Или вам плохо видно из угла?

Сутулая тень в углу сняла шляпу и отвесила поклон.

— Мне хорошо видно, — сказал стряпчий, подавшись вперед. Складывалось впечатление, что ему не удалось до конца разогнуться после поклона. Шляпу он надевать не стал, словно экономил силы, и даже такой мелкий жест отнимал их слишком много. — Надеюсь, мы не станем проверять, смогу ли я блокировать двоих? Одного магистра и одну м. в. к.?