Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кантэна, который при создавшемся положении оставался единственным представителем Пюизе, из числа членов штаба исключили. Он не стал возражать.
— В вашей семье еще много таких болванов, как ваш любезный кузен? — спросил его Кадудаль. — Принять командование после того, что он сделал для провала всего предприятия, значит бросать вызов судьбе. Не хотел бы я быть в его шкуре, когда он встретится с графом Жозефом. А тем временем, пойду я с ними или нет, зависит от того, куда он направится. Настроение у моих ребят не самое лучшее. Больше они не позволят впутать себя в дурацкую авантюру.
Однако новый командующий решил вернуться с армией на Киброн.
— Никак не ожидал от него такого решения, — заметил Кадудаль, — и прежде всего потому, что в нем есть смысл.
На следующее утро они выступили в обратный путь и в Малетруа соединились с оставшимися там эмигрантами. В воскресенье вечером армия вступила в Жослэн. Город еще не оправился от ее первого прохода, жители оказали военным самый холодный прием и не без злорадства поделились с ними неутешительными слухами.
До них дошли вести о крупном сражении, которое два дня назад произошло на Киброне и в котором Королевская католическая армия была наголову разбита. В понедельник утром перед самым выходом армии из города пришло подтверждение горестного известия. Но они все еще отказывались верить. Атака роялистов провалилась из-за того, что армия Тэнтеньяка одновременно с ними не нанесла удар в тыл противника. Но они продолжали цепляться за надежду, что размеры поражения преувеличены слухами. Не верилось, что Королевская армия может потерпеть столь сокрушительное поражение.
Тем не менее, некоторые шуаны этому поверили и отказались идти дальше. Их обманули, предали, к ним относились с презрением те, рядом с кем и за кого они пришли сражаться. Их ждал созревший урожай, и они вернулись к своим полям.
В результате, когда вечером того же дня Констан ехал по аллеи Кэтлегона, где был назначен новый привал, за ним следовало не более двух тысяч человек — все, что осталось от десятитысячной армии, с которой неделю назад Тэнтеньяк выступил в поход.
К ярости Констана виконтессы в замке не оказалось, и когда он сердито спросил, куда она отправилась, ответом ему послужила только горькая шутка Кантэна:
— Ищите ее в лагере Гоша.
Разочарованного невозможностью удовлетворить чувство мести, Констана, казалось, мало заботило то обстоятельство, что его матушка и кузина уехали вместе со всеми.
В Кэтлегоне не было дам, которые встретили бы их, пировали бы с ними. Замок покинули все, кроме тяжелораненых, которым нельзя было передвигаться, да нескольких крестьян, из сострадания оставшихся за ними ухаживать.
Прибывшие застыли там около десятка офицеров из полка «Людовики Франции», беженцев с Киброна; капитан де Гернисак, дальний родственник дю Грего, привел из в замок искать убежища.
Они поведали страшную историю.
Д’Эрвийи, наконец, понял, в какое опасное положение поставило всех его упрямство и согласился принять план Пюизе, но и тогда не перестал вмешиваться в его осуществление. Вечером пятнадцатого, когда подготовка к намеченной на следующее утром операции уже закончилась, на горизонте показались паруса кораблей Сомбрея. Было известно, что Сомбрей ведет с собой пять полков, и в столь сложный момент такое подкрепление было весьма существенно. Однако Д’Эрвийи, одержимый безумием тех, кого боги обрекли на погибель, не согласился ждать их прибытия. До утра люди не могли высадиться на берег, и именно на рассвете того дня должна была начаться атака на Плоэрмель. Пюизе, который видел в своевременном прибытии кораблей Сомбрея дар благих богов, упорно настаивал на отсрочке в 24 часа. Д’Эрвийи не менее упорно сопротивлялся на том основании, что корпус Тэнтеньяка вовремя атакует из Плоэрмеля. Пюизе возражал, что во-первых Тэнтеньяку приказано не начинать действий, пока он не услышит залпы пушек, во-вторых, если Тэнтеньяк почему-либо задержится, то полки Сомбрея настолько увеличат их собственные силы, что отсутствие шевалье ничего не изменит. Тем не менее Д’Эрвийи, проявив верх безрассудства, не поддался доводам Пюизе и в последний раз употребив узурпированную им власть главнокомандующего, приказал начать наступление.
За последнее вмешательство в тактику ведения боя Д’Эрвийи поплатился своей глупой жизнью. Он пал, когда эмигрантский полк, по его приказу брошенный в наступление, был уничтожен шквалом огня батарей Гоша.
По злой иронии судьбы именно тогда, когда он отдавал свои последние распоряжения, обрекшие его на смерть, а Королевскую армию на разгром, в бухте бросил якорь корабль Сомбрея, привезший с собой последние инструкции британского правительства. В них говорилось, что Британия предоставляет помощь лишь при условии, что верховное командование будет находиться в руках графа де Пюизе. Д’Эрвийи четко указывали, что его власть строго ограничена, власть распространяется только на полки эмигрантов, и приказывали во всех операциях подчиняться распоряжениям господина де Пюизе.
Если бы эти приказы достигли Киброна на двадцать четыре часа раньше, положение, возможно, удалось бы спасти. Но когда они были получены, смерть уже избавила Д’Эрвийи от необходимости ответить за гибельную самоуверенность, последний акт которой был одной из главных причин краха роялистского движения. Второй причиной было отсутствие Тэнтеньяка в тылу Гоша.
Разгромленные и отброшенные за Пентьевр роялисты были вынуждены продолжать отступление под сокрушительными ударами армии республиканцев.
Высадившиеся, чтобы поддержать только что разгромленную армию, Сомбрей и пять его полков, одним из которых командовал Арман де Шеньер, увидели, что полуостров Киброн превратился в огромный госпиталь. Они попали в западню, и им ничего не оставалось, как капитулировать перед Гошем. Созданная трудами Пиюзе Королевская католическая армия, на которую возлагались великие и вполне оправданные надежды, перестала существовать.
Страшные новости, рассказанные беженцами, еще более усилили отчаяние в рядах остатков корпуса Тэнтеньяка. Однако, скорее всего, изложены они были несколько иначе, так как Герниссак, подобно большинству эмигрантов, был приверженцем Д’Эрвийи и ярым противником Пюизе. Поэтому, когда Кадудаль голосом, срывающимся от горя, спросил о судьбе графа Жозефа, Гернисссак дал волю своей желчи.
— Пюизе? Этот трусливый негодяй одним из первых бросился спасать свою шкуру.
— Вы лжете.
Наступило зловещее молчание.
— Кто это сказал? — взревел Герниссак.
Кантэн выступил на шаг вперед.
— Я сказал. Я немного знаком с человеком, честь которого вы порочите.
В разговор грубо вмешался Констан. Тягостные события не улучшили ни его характера, ни манер.
— Это опять вы? Послушайте меня, вы, мошенник, и попытайтесь понять. Я здесь командую и не потерплю никаких ссор. Я
