Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры - Людмила Ивановна Сараскина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К голосу Достоевского, который находился в зените своей духовной мощи и таланта, прислушивались представители всех слоев русского общества. Его “Дневник”, пробуждавший в соотечественниках чувства совести, чести, достоинства, воспринимался как пророческое слово. Многие читатели увидели в Достоевском не только талантливого публициста, но и мудрого человека с чутким и отзывчивым сердцем, который помогал найти правильный ответ, а возможно, и предостеречь от отчаянных поступков, да и просто согреть душу»10.
Комментарии к этому посту впечатляют – искренностью и ощущением огромной дистанции: «– Parven: Жаль, что он не жил, не живет в наше время!..
– ykristianna: Такие, как он, смогли бы перевернуть всю блогосферу, да и не только блогосферу»11.
Дискуссия о первенстве: поиск претендентов
Недосягаемая, непокоренная вершина – вот что осознается блогосферой, когда она пытается равняться на «Дневник писателя». Так, блогер, пишущий под ником Книжный мякиш, признал: «Ф.М. Достоевский опередил свое время, создав нечто совершенно уникальное, речь идет о “Дневнике писателя”… Это был ежемесячный журнал с единственным автором – Достоевским. Впоследствии номера журналов были изданы в единой книге с одноименным названием. Еще большее сходство “Дневник писателя” приобретает с блогом за счет своей главной идеи – непосредственное общение с читателем. И “Дневник” действительно имел большой отклик. Достоевский получал сотни писем, некоторые он даже цитировал в “Дневнике”. “Дневник писателя” позволяет ближе познакомиться с Достоевским как с человеком, с личностью. После такого знакомства мое уважение к Достоевскому стало совершенно запредельным. На страницах “Дневника писателя” он поднимает проблемы социальной незащищенности детей и женщин, проблемы социальной отчужденности между интеллигенцией и народом, пытается быть посредником между ними, рассказать интеллигенции о народе. Достоевского волнуют судьба молодого поколения, болезни общества, вызванные эпохой отрицания всех прежних устоев. Он озадачен вопросом миссии России, ее ролью на общечеловеческом уровне. Это только часть вопросов (правда, пожалуй, самых глобальных), освящаемых в “Дневнике”. Достоевский, общаясь с читателем, менял мир вокруг себя словом. Влиял на мировоззрение своих современников и продолжает влиять на людей последующих поколений, неся идею высокой нравственности»12.
Публикация не осталась vox clamantis in deserto (гласом вопиющего в пустыне) – на нее немедленно отреагировали другие блогеры под не менее говорящими никами. Завязалась полемика.
Василий Крокодилов: «Достоевский был не первым изобретателем такого жанра, подобное процветало в Англии за двести-триста лет до Федора Михайловича, к тому же у них постепенно была налажена система оперативного комментирования через письма в газеты, и к моменту появления “Дневника писателя” у англичан этот механизм уже был отлажен как часы.
К примеру, Свифт вел блог на тему о том, как говорят англичане, сильно подействовавший на состав идиоматики современного английского языка»13.
Несомненно, речь идет о прессе раннего английского Просвещения. «Ее начали считать “четвертым сословием” в королевстве. На рубеже XVII–XVIII вв. ежегодный тираж ведущих газет достигал 10 млн экземпляров. Интерес к газетам был повсеместен. Газеты читались в кофейнях, на постоялых дворах, в собраниях и клубах. Эта традиция станет характерной и для других европейских стран. Именно пресса давала просветителям возможность широко пропагандировать свои идеи»14.
Действительно, в 1710 году еженедельный журнал «Тэтлер» («Болтун», № 230) поместил сатирические высказывания Джонатана Свифта о массовых искажениях английского языка аристократами. Спустя два года им был написан памфлет в форме проекта («Предложение об исправлении, улучшении и закреплении английского языка»), адресованный одному из влиятельнейших английских чиновников – лорду-казначею графу Роберту Оксфорду. В первом случае сатира Свифта была журнальной публикацией, во втором – письмом к конкретному адресату; оба материала были подписаны собственным именем. Надо отметить, что Свифт, как правило, не ставил под своими произведениями настоящую фамилию, используя псевдонимы или печатая тексты без указания авторства, хотя ни для кого не было тайной, кому принадлежат поэмы, сатирические книги и опусы.
Был ли Свифт блогером? Были ли его опусы блогами? Вряд ли. Даже пресловутая анонимность его публикаций была прозрачной.
Попытки найти предшественников-первопроходцев влекут блогеров в глубь истории.
Василий Крокодилов: «Одним из первых широко известных примеров письменно зафиксированного блога можно считать Талмуд, издающийся очень специфическим образом. В христианской духовной литературе тоже существуют похожие явления. И можно проследить подобную традицию вплоть до античных времен»15.
Талмуд – это многотомный свод правовых и религиозно-этических положений иудаизма, уникальное произведение, включающее дискуссии, которые велись на протяжении восьми столетий, многослойный текст без пунктуации и абзацев на древнееврейском и арамейском языках, составленный разными лицами, жившими в разное время и в разных странах, попавший в Европу из Месопотамии через еврейские общины Испании. Крайне легкомысленно приводить этот религиозно-литературный памятник в качестве широко известного примера письменно зафиксированного блога. Очень похоже на мем, пресловутое хайли лайкли.
Воображение блогеров в поисках идентичности вновь обращается к Достоевскому как к несомненному образцу всего стопятидесятилетней давности, но и тут встречает серьезные возражения.
«Александр Александр: Нет, дружище, Достоевский был гением, а блогером был, есть и будешь ты и подобные тебе микроорганизмы.
Василий Крокодилов: Достоевский бесспорно был гением. Даже в мыслях не было сравнивать себя с ним, на его фоне все – микроорганизмы»16.
Стоит отметить, как самокритично, на грани уничижения, блогер оценивает литературную иерархию, которая в общественном сознании сложилась давно и, кажется, вполне прочно. Художник, создающий оригинальное художественное произведение (роман, повесть, рассказ, поэму, стихотворение, пьесу), первенствует, возвышается над всеми (оставляю в стороне качество). Тот же художник, выступающий как публицист или журналист, свою высоту как будто теряет, его публицистику считают текстами вторичными, если не маргинальными – не зря и Пушкину, и Гоголю, и Л. Толстому, и Достоевскому их критики, а порой и читатели внушали мысль, что лучше бы они занимались своим непосредственным художественным делом, а не тратили силы на злобу дня и газетно-журнальную суету.
«Вы глубоко знаете Россию только как художник, а не как мыслящий человек, роль которого Вы так неудачно приняли на себя в своей фантастической книге», – строго отчитывал Белинский Гоголя в письме 1847 года, за публичное чтение которого Достоевский будет приговорен в 1849-м к смертной казни расстрелянием. – [Публика] всегда готовая простить писателю плохую книгу, никогда не прощает ему зловредной книги»17.
Советское литературоведение, и не только советское, имело обыкновение различать в русских классиках две ипостаси – художника и мыслителя, причем считалось, как правило, что мыслитель заметно проигрывает художнику – намерение художника говорить от своего имени, то есть выступать в амплуа публициста или журналиста чаще всего объявлялось досадным промахом.
Даже Пушкина Белинский удерживал от пустого занятия журналистикой. «Пусть нам скажут, хоть в шутку, что Пушкин написал превосходную поэму, трагедию, превосходный роман, мы
