Незабываемые дни - Михаил Лыньков

И тут начинались для Майки большие неприятности. Если Дудик и сам был подчас не против из любопытства постучать пальцами по клавишам, да и приятно было ему, молодому парню, исполнить просьбу девушки, то подступиться к Падудику было куда труднее. Несмотря на то, что он был механиком, он так ненавидел всякие там пишущие машинки, что один вид захватанных клавишей выводил его из равновесия, и его колючие усы приходили в такое грозное движение, что Майка с трудом удерживалась, чтобы не расхохотаться. «Морж, чистый морж…» — думала она, поглядывая, как Падудик, целясь огрубевшим пальцем в клавиш, кряхтел и как под конец вся его лысина покрывалась потом.

Заметив затаенную улыбку девушки, он вдруг грузно поднимался, отряхивал с колен разную труху и, погладив усы, категорически заявлял:

— Я шофер, как должно быть вам известно. Я первоклассный механик. И чтоб меня превратили чорт знает во что — не потерплю… Вот что!

— Да что вы, товарищ Падудик, я только попросила вас на несколько минут!

— Вопрос ясен. Вот что! — он торжественно уходил из «редакции» и с таким усердием начинал выбивать и проветривать небольшое обкомовское хозяйство — пару брезентов, несколько одеял, — что пыль летела по всему острову.

— Видно, снова неувязка в нашей «типографии»! — весело подмигивал Гудима, обсуждая с Василием Ивановичем, Боханом и Слышеней результаты своих походов по районам.

7

Очень беспокоила Василия Ивановича мысль о постоянной связи с Москвой. Выдержки из сводки Информбюро, в которых говорилось о действиях партизан, беседы с людьми, которых он лично знал, наполняли его тревогой за судьбу двух человек, посланных им еще два месяца назад за линию фронта для налаживания связи. Тогда еще Гомель был в наших руках, там находился Центральный Комитет Коммунистической партии Белоруссии, там же был штаб одного из фронтов. Люди отправились, а через день было получено печальное известие: гитлеровцы заняли Гомель. Теперь они под Брянском и продвинулись также далеко за Смоленск. Что сталось с посланными людьми? Перебрались ли они через линию фронта? Удалось ли им выполнить сложное и ответственное задание? Пришлось ли встретиться с кем-нибудь из секретарей ЦК или с представителем командования Красной Армии?

Эти мысли тревожили, беспокоили.

Они не давали уснуть и ночью. Дудик, помещавшийся с Василием Ивановичем в одной палатке, прислушивался к тому, как секретарь обкома ворочался от бессонницы, спрашивал:

— Не колет ли сенник? — так он называл охапку сухой осоки, застланную плащ-палаткой.

— Нет, браток, не это меня гнетет. Как ты думаешь, добрались наши хлопцы до Москвы?

— Должны добраться, товарищ секретарь. Никуда они не денутся. Любой человек до Москвы доберется, только пошлите. На крыльях долетит.

— Даже на крыльях? А где те крылья взять?

— А что вы думаете? Вырастут, если их нет. Легко сказать — Москва! Да я бы туда за несколько дней попал, сквозь все немецкие армии пробился бы. Так что вы особенно и не думайте об этом. Обязательно доберутся, не могут не добраться…

Было уже за полночь. Наконец, уснул и Василий Иванович. До чуткого уха Дудика доносилось легкое похрапывание спящих в соседнем шалаше. Где-то вверху еле слышно шелестели листья. Изредка налегал ветер, отряхая на туго натянутую палатку струи воды, пытался проникнуть сквозь густое прикрытие из еловых лапок, поставленное с надветренной стороны. Порой слышны были осторожные шаги часового.

Охрана была укомплектована из комсомольцев совхоза, всем хорошо известных и надежных. Но по старой привычке, усвоенной во время странствований последних месяцев, Дудик никогда не успокаивался, прежде чем сам не проверит выставленные посты, обойдет ночью весь островок, внимательно прислушиваясь к сторожким ночным шорохам, даже притаится на полчаса где-нибудь под елкой, неподалеку от подступов к острову. Он и сегодня обошел все посты и забрался на высокий холм в лесу, откуда был хорошо слышен каждый звук на болотной низине. Все было тихо, спокойно. И когда начал накрапывать мелкий осенний дождик, Дудик вернулся в палатку.

Он начал уже дремать, когда его ухо уловило какой-то подозрительный шорох в ближайших кустах и несколько слов, произнесенных так тихо, что их с трудом можно было расслышать. Схватив автомат, Дудик осторожно вышел из палатки и пополз к кустам. И, как только поднялся, услышал вблизи не то приглушенный крик, не то стон. Что-то глухо шлепнулось оземь, звякнуло железо, словно кто-то щелкнул ружейным затвором.

— Кто тут? — громко спросил Дудик и услышал, как кто-то торопливо побежал напрямик, бешено продираясь сквозь густые заросли.

— Стой, стой! — крикнул Дудик, бросившись вслед бегущему, и сгоряча выпустил длинную очередь из автомата. На мгновение остановился, чтобы собственные шаги не заглушали того, что происходит впереди, и, если понадобится, пустить вдогонку бегущему еще одну очередь. Но впереди было уже тихо, не доносилось ни одного звука.

«Должно быть, убил, ну что ж, отыщем!»

И тут он услышал позади, ближе к палатке такой же стон, как раньше. Стон повторился. Дудик пошел в том направлении и едва не наступил ногой на человека, лежавшего на земле. Рядом валялась винтовка.

Дудик наклонился, чиркнул спичкой. Скупой свет выхватил из мрака бледное, искаженное от боли лицо, подвернутую руку на измятом папоротнике.

— Что с тобой? — взволнованно спросил Дудик, узнав по лицу лежавшего, и тут же почувствовал всю неуместность это: о вопроса. Дело было совершенно ясное…

Уже сбежались люди, Василий Иванович шел от палатки.

— Бинты скорей! — приказал Василий Иванович.

Майка принесла фонарь. Она вся встрепенулась, увидев, что подмятый папоротник почернел от крови. Дудик вышел из мгновенного оцепенения.

— Бегите к болоту, на тропинку! Поймать! — крикнул он караульным, и те тотчас же рассыпались по лесу.

Бинты уже оказались лишними. Человек, не приходя в сознание, скончался на руках у товарищей.

Майка плакала навзрыд. С трудом произнесла несколько слов:

— Это наш киномеханик… Из совхоза…

Все бросились на поиски злоумышленника. Обошли, обыскали каждый кустик. Ходили на болотную тропинку, единственную, по которой мог сюда пробраться неизвестный. Поиски оказались безрезультатными. Гибель киномеханика от руки неизвестного злодея всех взбудоражила и опечалила. Сначала это было не совсем понятно. Что нужно было человеку, пробравшемуся на островок? Что он намеревался делать здесь, вооруженный, по-видимому, только одним ножом, которым он и убил часового. Все это было неясно. Люди тихо переговаривались, делились разными догадками, соображениями. Только один Василий Иванович молчал, занятый своими мыслями. Потом зашел в шалаш, в котором разместились Слышеня, Бохан и Гудима.

— Как вы смотрите на это происшествие? — в один голос встретили его товарищи.

— А что тут смотреть? Вывод ясен: враг пробирался к нам. Мы не поймали его. Надо безотлагательно сменить стоянку, иначе эта история может повториться и привести к совсем нежелательным для нас результатам.

Уже рассвело. Люди еще раз обошли все лесные закоулки, внимательно приглядывались к болотным кустарникам, к открытым топким полянам, кое-где лишенным всякой растительности, так что на болотистой поверхности не обнаружишь ни одного заметного следа, кроме разве узорчатых отпечатков ног куликов. Наконец, у самой болотной тропинки, известной только жителям острова, увидели следы неизвестного человека. Видно было, что он увяз в одном месте, выбираясь на тропку, несколько метров прополз на животе, перебираясь с кочки на кочку, пока не попал на стежку. Однако времени прошло много, и злоумышленник был уже далеко, в полной безопасности от погони. Да и как его отыщешь в таком лесном массиве, распростершемся на болотах.

Майка все еще никак не могла притти в себя от сильного потрясения. Она не могла представить себе, как это живой, здоровый человек, с которым только недавно говорила, шутила, смеялась, лежит на подстилке под мшистой сосной, навсегда расставшись со своими думами, мечтами. В памяти вставала каждая мелочь, начиная от самого раннего детства, затем — школы, комсомольских дней. И школьная кличка Юрка казалась теперь такой обидной, неуместной.

Растерянная, она ходила утром по лесной опушке, бездумно глядя на белесую завесу тумана, которая редела под утренним солнцем, таяла, рассеивалась. Легкий ветер гнал остатки тумана с болотной равнины, и только в зарослях лозняка туман еще прятался от солнца, цеплялся за прибрежный камыш, прозрачными волнами перекатывался через заросшие мохом кочки.

Майка собиралась пойти вглубь леса, к шалашам, когда приметила среди густого вереска военную пилотку.

«Кто бы из наших хлопцев мог оставить ее здесь?»