Дьюма-Ки - Стивен Кинг

Я не был готов… но мне не оставалось ничего другого.

Ради Илзе.

– Покажи мне свои картины, – прошептал я, и красный рот заглотил меня целиком.

Как рисовать картину (X)

Готовьтесь к тому, что увидеть придется все. Если вы хотите творить (Бог поможет вам, если хотите, Бог поможет вам, если рискнете), постарайтесь избежать извечной ошибки: не оставайтесь на поверхности. Уходите в глубину и берите свое законное вознаграждение. Сделайте это, как бы больно вам ни было.

Вы можете нарисовать двух девочек (близняшек), но такое под силу кому угодно. Не останавливайтесь на этом только потому, что остальное – кошмар. Обязательно учтите и еще один момент: девочки стоят по бедра в воде там, где она должна накрывать их с головой. Свидетель (к примеру, Эмери Полсон) мог бы это заметить, если бы смотрел, но столько людей не готовы увидеть то, что находится у них перед глазами.

А потом, разумеется, уже поздно.

Он пришел на берег выкурить сигару. Мог бы сделать это на веранде или на заднем крыльце, но внезапно у него возникло сильное желание пройти по изрытой колеями дороге, которую Ади называет Бульвар пьяницы, и по крутой песчаной тропе спуститься на пляж. Какой-то голос шепнул, что там сигара доставит ему гораздо больше удовольствия. Он сможет посидеть на бревне, которое волны выбросили на берег, и полюбоваться последними всполохами заката, когда оранжевое исчезает и появляются звезды. «В таком свете Залив выглядит изумительно, – вещал голос, – даже если Залив поступил нехорошо, отметив начало твоей семейной жизни тем, что проглотил маленьких сестричек новобрачной».

Но, как выясняется, там есть на что посмотреть и помимо заката. Потому что неподалеку от берега стоит корабль. Старинный корабль, красивый, с плавными обводами корпуса, тремя мачтами и свернутыми парусами. Вместо того чтобы сесть на бревно, Эмери подходит к тому месту, где сухой песок становится влажным, твердым, укатанным… Эмери восхищается летящим силуэтом на фоне догорающего заката. Благодаря какому-то атмосферному феномену возникает ощущение, что завершающая краснота дня просвечивает сквозь корпус.

Он как раз думает об этом, когда до него доносится первый крик, звенит в голове, словно серебряный колокольчик: «Эмери!»

И тут же раздается другой: «Эмери, помоги! Подводное течение! Сильное течение!»

В этот самый момент он видит девочек, и его сердце срывается с места. Подпрыгивает до самого горла, прежде чем вернуться, куда положено, а уж там начинает стучать с удвоенной частотой и силой. Нераскуренная сигара выпадает из его пальцев.

Две маленькие девочки, и такие похожие. Они вроде бы в одинаковых джемперах, и хотя при таком умирающем свете Эмери не может различать цвета, он различает: один – красный, с буквой «Л» на груди, а второй – синий, с «Т».

«Сильное течение!» – кричит девочка с «Т» на груди и в доказательство своих слов поднимает ручонки.

«Подводное!» – кричит девочка с «Л».

Ни одной девочке опасность утонуть вроде бы и не грозит, но Эмери не колеблется. Радость не позволяет ему колебаться, а еще – нарастающая уверенность в том, что ему представился уникальный шанс: когда он вернется с близняшками, его ранее столь суровый тесть в мгновение ока изменит отношение к нему. И серебряные колокольчики детских голосов звенят в его голове, зовут к себе. Он бросается спасать сестер Ади, с тем, чтобы вынести их на берег, чтобы не дать течению утащить их.

«Эмери!» – это Тесси, ее глаза темнеют на фарфорово-белом лице… но губы у нее красные.

«Эмери, поторопись!» – это Лаура, ее белокожие ручонки, с которых капает вода, тянутся к нему, мокрые кудряшки прилипли к белым щекам.

Он кричит: «Я иду, девочки! Держитесь!»

В фонтанах брызг он спешит к ним, заходит в воду по голень, по колено.

Он кричит: «Боритесь с течением!» – как будто они что-то делают, кроме как стоят по бедра в воде, хотя вода уже дошла и до его бедер, а роста в нем шесть футов и два дюйма.

Вода Залива (в середине апреля еще холодная) ему уже по грудь, когда он наконец-то добирается до них и когда они хватают его руками, которые гораздо сильнее рук любой маленькой девочки. Расстояние между ними уже так мало, что он может разглядеть серебристый блеск их остекленевших глаз, вдохнуть солоноватый запах дохлой рыбы, идущий от их гниющих волос, но уже слишком поздно. Он сопротивляется, его радостные крики и призывы бороться с течением сменяются сначала криками протеста, а потом ужаса, но к тому времени уже слишком, слишком поздно. Да и в любом случае крики длятся недолго. Маленькие девичьи ручонки становятся холодными когтями, которые все глубже впиваются в его плоть. Его утаскивают на глубину, вода заполняет рот, топит крики. Он видит корабль на фоне последних отсветов заката и (как же он не заметил этого раньше?.. как мог не понять?) понимает, что это остов корабля, зачумленный корабль, корабль мертвых. И что-то ждет его на корабле, что-то в саване, и он бы закричал, если бы мог, но теперь вода заливает ему глаза, а другие руки – уже без плоти, только кости – хватают его за щиколотки. Коготь сдирает с него туфлю, потом его дергают за палец… словно с ним собираются поиграть в «Этот поросеночек на ярмарку пошел», пока он тонет.

Пока Эмери Полсон тонет.

Глава 19

Апрель 1927 г.

i

Кто-то кричал в темноте. «Заставь его замолчать!» Потом послышался звук крепкой оплеухи, темнота осветилась красным, сначала с одной стороны. Потом – сзади. Краснота покатилась вперед, как облако крови в воде.

– Вы ударили его слишком сильно, – сказал кто-то. Джек?

– Босс? Эй, босс! – Кто-то меня тряс, то есть тело у меня оставалось. Вероятно, это было хорошо. Меня тряс Джек. Джек… кто? Я мог вспомнить его фамилию, но идти пришлось бы окольным путем. Фамилия у него была, как у одного парня с Метеоканала…

Меня снова тряхнули. Грубее.

– Мучачо! Ты здесь?

Моя голова обо что-то стукнулась, и я открыл глаза. Джек Кантори стоял на коленях слева от меня с напряженным, испуганным лицом. Уайрман, наклонившись, тряс меня, как грушу. Кукла лицом вниз лежала на моем животе. Я скинул ее, скривившись от отвращения (действительно, противный парниша). Новин приземлилась на груду дохлых ос, которые зашуршали, как бумага.

Внезапно начали возвращаться те места, где я с ней побывал – устроенная ею экскурсия по аду. Дорога к Тенистому берегу, которую Адриана Истлейк называла (вызывая у отца ярость) Бульваром пьяницы. Сам Тенистый берег. Случившиеся там ужасы. Бассейн. Цистерна.