Анахрон (полное издание) - Виктор Беньковский

Сигизмунд кричал Лиутару сквозь тяжелые метельные хлопья:

— Это не Аспид! Это партайгеноссе Шутце, старый пердун! Остановите Анахрон!

Но никто не останавливал Анахрон. Аспиду повели коня. Поручик Стрыйковский ловко вскочил в седло, расправил длинную шинель, поехал по Невскому, сопровождаемый дикой ордой. Разбили витрины. Выбросили на асфальт и снесли голову золоченому манекену из «Пассажа». Разграбили «Север», обкидали тортами друг друга и окна близлежащих домов. Потом лизали стекла и морды друг друга.

Нет, никто не останавливал Анахрон.

И знал Сигизмунд, нет, видел, как посреди заснеженного поля, далеко в Тамбовской губернии, из оврага все лезли и лезли варвары.

* * *

Под впечатлением этого сна Сигизмунд проходил весь следующий день. Уже к вечеру посетила безотрадная мысль: наладить бы, в самом деле, эту адскую машинку да махнуть в родимые восьмидесятые годы на часок–другой! Попить кофейку в «Сайгоне», потусоваться. Отдохнуть.

И тотчас же в уши с нехорошей готовностью ломанул надсадный янкин вой:

— ДОМОООООЙ!..

Глава четырнадцатая

Сигизмунд ошибался, тоскливо думая о том, что обучить счастливо обретенных родовичей российской речи будет невозможно. Бездарность ли его как педагога, отсутствие ли способностей к языкам у Лантхильды — Сигизмунд даже разбираться не стал. Факт оставался фактом: Лантхильда по–русски почти не говорила. И не стремилась.

Сейчас она носила ребенка. Все остальное ее мало интересовало. Она уже начала толстеть. Лантхильда похорошела, обзавелась румянцем во всю щеку, чем разительно отличалась от большинства знакомых Сигизмунду дам, пораженных беременностью. Урбанистическая беременная дама истерична, токсикозна, сварлива и бестолкова. От Лантхильды же исходил неземной покой. Больше от нее, правда, ничего не исходило.

После достопамятного разговора Вавила злобился на Сигизмунда еще с неделю. Даже жить ушел к Аське. И скалкса увел.

Через пару дней позвонила Вика. Уксусным голосом осведомилась:

— Как вы считаете, гражданин Морж, я нанялась вам тут бегать по всему городу репетиторством с вандалами заниматься?

— Каким репетиторством? — опешил Сигизмунд.

— Русскому языку твоих дружков кто обучать будет? Пушкин? — мрачно сострила Вика. — И вообще, у тебя Высоцкий есть?

— Что?

— Кассеты, говорю, есть? Высоцкий нужен.

— Нет Высоцкого.

— Тогда купи. Лирические купи. И о войне. Про спорт и шуточные не бери, не поймут.

— Кто не поймет?

— Дед Пехто. Морж, ты совсем отупел? Я их русскому языку обучаю. Может, тебя тоже обучить? Высоцкий лучше всего подходит, он самый простой, без зауми. Прост как правда.

Вамба вкупе с двумя кассетами Высоцкого был послушно доставлен к Виктории. Сигизмунду было дозволено поприсутствовать на уроке.

Виктория применяла к вандалам дифференцированный подход. То есть каков ученик, таков и подход. Вавила с Вамбой принуждались ею к диалогам. Скалкс, с которым высокомерные воины вести диалогов категорически не желали, обучался с помощью Высоцкого. Вика растолковала Дидису содержание песен, после чего напялила ему на голову наушники и нажала кнопку PLAY. Учись, Дидис!

Рабу Высоцкий сразу понравился. Дидис тряс головой, дергал себя за бороду, гримасничал, шевелил губами, пытался подпевать — все, процесс пошел.

Вавила с Вамбой сидели на стульях, оба красные и напряженные. Молчали, сверля друг друга глазами. Вика расхаживала между ними, преувеличенно жестикулировала, толкала их к диалогу — как показалось Сигизмунду, преискусно ссоря вандалов между собой. Затем хлопнула в ладоши и посмотрела на Вамбу.

Вамба вытужил:

— Йа–а Вам–ба! Ти кто?

— Молодец, — подбодрила Вика, кивая и улыбаясь, — правильно. Вавила?

— Йа–а Вави–ла! Ти кто?

— Йа–а Вамба!

— Стоп, — сказала Вика. — «Мне тридцать лет». Мне — трид–цать — лет. Начали! Вамба!

— Мне–е три–ицат лет!

— Вавила?

— Мне–е три–и… тсат лет… йа–а… му–зик…

Вика заулыбалась, желая поддержать инициативу ученика.

Вамба подумал–подумал и высказался:

— Йа–а крут! Ти–и эта… иди–на–хер.

Вика нахмурилась. Похоже, Анастасия также успела приложить руку к обучению. Вавиле русская речь сородича была вполне внятна. Насупившись, Вавила отвечал вполне достойно:

— Са–ам эта… на хер, мудо–дзон!

Вамба приподнялся на стуле.

— Йа–а, — обрадованно повторил Вавила, — зу ис зата мудо–дзон! Йа казал! Я знат! Ти знат! Ассика знат!

И вызывающе захохотал.

Вамба молча ударил его кулачищем в переносицу.

Скалкс неожиданно пропел:

— В очесвеном париском туалетэ ист натписи на роском ясике.

* * *

Таким образом, адаптация вандалов была отдана в крепкие педагогические руки Виктории. Хотя бы на этот счет Сигизмунд мог быть спокоен. Он и был спокоен.

Впрочем, окружающие заботились о том, чтобы жизнь С.Б.Моржу на тридцать восьмом году медом не казалась. В частности, позвонила Наталья.

— Сигизмунд? Еще не забыл нас? Или мне уже пора представляться?

— Всех не перезабудешь, — неудачно ответил Сигизмунд.

— Ты вообще–то отец или кто? Ты знаешь, что дети обычно растут?

— Ну, — дипломатично отозвался Сигизмунд.

— «Ну!» Ярополк из всего вырос. Ботинки нужны, резиновые сапожки на лето, все такое дорогое…

— Притормози, Наталья. А Евгений–то что?

— Евгений — не отец. Отец — ты! Ярополк тебя уже забывать начал. Скоро «дядей» станет звать.

— Наталья, нет у меня сейчас денег. Бизнес стоит.

— У тебя вечно все стоит где не надо. Нам–то что прикажешь делать?

— Да я сам ночами извозом занимаюсь. Тем и живу.

— Да ты хоть тараканами питайся. Эгоист ты все–таки, знаешь ли. Махровый. А лысую свою на что содержишь?

— Какую лысую?

— Ну эту, актерку погорелого театра. Я видела вас на улице. Парочка! Мы с Ярополком сразу на другую сторону улицы перешли. Чтобы хоть ребенок не видел. Позорище.

— Высказалась? — разозлился Сигизмунд, готовясь бросить трубку.

— Только не бросай трубку! Есть у тебя такая милая привычка. И не молчи. Не выношу, когда молчат в телефон.

— Да я не молчу.

— Нет, молчишь! Отвечай!

— Что отвечать?

— Я тебя только что спрашивала.

— Повтори еще раз. Я не помню.

— Хорошо. Повторю. Ярополк вырос из старого. Ему на дачу ехать не в чем будет. Ты о ребенке хоть думаешь?

— Иногда.

— Оно и видно.

Сигизмунд решил, что настала пора поговорить с Натальей о чем–нибудь приятном.

— Ну, а как дела у Евгения?

— А тебе–то что?

— Да так. Симпатичный дядя.

— Не издевайся! — подозрительно сказала Наталья. — Получше тебя будет.

— Так я и говорю: симпатичный. Чем он сейчас занимается?

— Евгений пишет книгу. Кстати, у тебя сохранилась «Кама–сутра»? Помнишь, фотографии в коробке?

— Что–о?!

— Не для ЭТОГО, не думай. Я спрашиваю: сохранилась или ты выбросил?

— Сохранилась, вроде…

— Ну, тебе она явно не нужна. Твоя лысая и без «Кама–сутры»…

— А тебе–то она зачем нужна?

— На пару месяцев дай.

— Приезжай, — сказал Сигизмунд, пожав плечами.

— Ты не думай только. Это Евгению, для работы.

Сигизмунд громогласно заржал. Наталья разозлилась.

— Для книги. Просто сейчас все очень дорого, если покупать. А денег НЕТ.

— Да ладно, ладно. Приезжай. Если хочешь, приезжай с Евгением. Дам я вам «Кама–сутру». Считай, свадебный подарок.

* * *

Наталья и впрямь приехала с Евгением. Дядя Женя оказался еще более нелеп, чем сохранилось в воспоминаниях Сигизмунда. Вошел, застрял на пороге, разинул рот, начал озираться, поворачиваясь всем грузным туловищем. Наталья впихнула его в квартиру.

Навстречу гостям выплыла Лантхильда. Толстая, как вертолет. Заважничала. Дабы дорогая супруга от спеси не лопнула, Сигизмунд спровадил ее в «светелку». Лантхильда степенно удалилась.

Наталья стояла прямая, как столб, с поджатыми губами.

— Может, все–таки поможешь пальто снять? — процедила она.

Кобель с любопытством обнюхивал ботинки дяди Жени. Дядя Женя стоял оцепенев

— остерегался, видать, не хватил бы его кобель зубами.

— Он не кусается, — напомнил Сигизмунд, снимая с Натальи пальто.

Дядя Женя хохотнул. С опаской погладил пса.

Из «светелки» доносилось монотонное пение.

— Что, так и живешь с этой? — осведомилась Наталья неприязненно. — А лысая твоя где?

— Ее Анастасия зовут.

— Чаю дашь? МЫ замерзли.

Дядя Женя уже протоптанной дорожкой побрел в гостиную. Осмотрелся, забубнил что–то под нос — видать, вел нескончаемый диалог с самим собою. А затем узрел меч. Топоча, устремился к пианино. Бесцеремонно общупал ножны, попытался извлечь клинок. Клинок не выходил. Ножны были завязаны на ремешок. Этого дяди–женин мозг уже не вмещал, поэтому дядя Женя легко отказался от идеи обнажить меч. Повернулся к Сигизмунду сияющий. Заговорил взволнованно: