"Слово о полку Игореве" - Григорий Гуковский

Наконец, яркая картина классовой сущности практики правительства Екатерины дана в главе «Зайцеве». Крестьяне, восставшие против своего помещика и убившие его и его сыновей, должны быть осуждены на мучительное наказание уголовной палатой. Председатель ее, Крестьянкин, считает восставших против угнетателя рабов невинными. Против него за это ратуют все, как один, члены палаты, поддержанные наместником. Они клевещут на Крестьянкина, обвиняют его в том, что он получил взятку; затем они выдвигают классовый аргумент:

«Председателю нашему, – вещали они, – сродно защищать убийство крестьян (т.е. убийство, совершенное крестьянами); спросите, какого он происхождения. Если не ошибаемся, он сам в молодости своей изволил ходить за сохою. Всегда новостатейные сии дворянчики странные имеют понятия о природном над крестьянами дворянском праве. Если бы от него зависело, он бы, думаем, всех нас поверстал бы в однодворцы, дабы тем уравнять с нами свое происхождение». Но наиболее веский аргумент судей-крепостников таков: «По их мнению, при распространении моих вредных мнений исчезает домашняя сохранность. Может ли дворянин, – говорили они, – отныне жить в деревне спокоен? Может ли он видеть веления его исполняемы? Если ослушники воли господина своего, а паче его убийцы невинными признаваемы будут, то повиновение прервется, связь, домашняя рушится, будет паки хаос, в начальных обществах обитающий».

Итак, крестьяне должны быть подвергнуты казни не в угоду какому бы то ни было понятию о праве, не ради принципа, пусть и неправильного, а ради сохранения власти угнетателей народа. Помещичий суд – не суд, а лишь орудие угнетения порабощенной массы. Практика помещичьего правительства, и в частности суда, как это показывает Радищев, обосновывается лишь задачей грубого подавления, классового террора. Не на право опирается помещичий строй и не нормами, юридическими или государственными, общественными руководится он, а опирается он на откровенное насилие и руководствуется классовым эгоизмом помещиков. Вывод из всего этого ясен: общество обязано пресечь губительную власть монархии помещиков; против насилия есть лишь один способ борьбы: насилие же. Так перед Радищевым и перед его читателем ставится вопрос о революции.

Тема революции в «Путешествии». Спасти народ от тирании помещиков и царя может одно: революция, – такова мысль Радищева. Нет необходимости останавливаться на опровержении фальсификаторских взглядов на Радищева буржуазных историков, изображавших его либералом, отрицавших его революционность, заявлявших, что Радищев обращался со своей книгой к Екатерине и что он якобы хотел договориться с ней, ожидал от нее реформ, отречения от основ ее власти*. Все эти поклепы на Радищева, откровенные извращения его учения слишком явно ложны.

* Между тем, именно такое либерально-клеветническое истолкование наследия Радищева имело преимущественное хождение в буржуазной науке, сделавшей все возможное, чтобы объявить Радищева предтечей кадетов, либеральных буржуа. Таково, например, освещение Радищева в работах В. Я. М я к о т и н а. На заре русской общественности (сборн. статей Мякотина. Из истории русского общества, СПб., 1902; и отдельно 1934 и 1918 гг.), П. Н. Милюкова. Очерки по истории русской культуры (Ч. III. Вып. II. СПб., 1904), Па в л о ва-С ил ьв а н с ко г о Н. П. Жизнь Радищева (сборн. статей Павлов а-С ильванского. Очерки по русской истории XVIII–XIX вв. СПб., 1910; раньше – при издании «Путешествия из Петербурга в Москву», 1905) и др. М.Туманов высказывал даже мысль, что радищевская книга оказала большое влияние на правительственную практику русских царей – Александра I и Николая I, которым были близки идеалы Радищева (Туманов М. А.Н. Радищев//Вестник Европы. Т. II, 1904)..В буржуазной науке был также распространен взгляд на Радищева как на одиночку, случайное явление, не характерное для истории русской общественной мысли. Влияние этих взглядов сказывалось, к сожалению, и позднее, уже после Октября. Приведу для примера книгу М. Жижки «Радищев» (М., 1936), изобилующую грубо неправильными положениями, равно как и многочисленными грубейшими фактическими ошибками. В последнем она отличается от старых работ Мякотина, Милюкова, Павлова-Сильванского, еще раньше Сухомлинова и других, в которых мы находим ценный фактический материал, относящийся к истории жизни Радищева. Правильная оценка Радищева была дана советской прессой в дни празднования 175-летия со времени смерти Радищева, в 1937 г. («Правда», «Известия», «Ленинградская Правда» от 23 и 24 сентября 1937 г.).

Революцию в России Радищев представляет себе как крестьянскую революцию. Он проанализировал все основные группы общества своей родины и убедился, что резервуар революционных возможностей – это прежде всего крестьянство. Буржуазия, как мы видели, не была в его глазах (и совершенно справедливо) носительницей революции.

Как и к вопросу о крепостном праве, к вопросу о революции Радищев подходит многосторонне. Он зовет ее со всем пафосом подлинно революционного писателя, он оправдывает ее с правовой точки зрения, он считает ее неизбежной, как историк.

Радищев превосходно понимает, что одними правами народа без применения. силы ничего не добьешься. В главе «Новгород» он пишет: «Примеры всех времен свидетельствуют, что право без силы было всегда в исполнении почитаемо пустым словом». В главе «Едрово» говорится: «Но крестьянин в законе мертв, сказали мы... Нет, нет, он жив, он жив будет, если того восхочет». В главе «Вышний Волочек», описывая помещика, доведшего эксплуатацию крестьян до чудовищных пределов, Радищев как бы произносит монолог, содержащий недвусмысленные призывы к восстанию:

«Богатство сего кровопийца ему не принадлежит: оно нажито грабежом и заслуживает строгого в законе наказания. Вместо вашего поощрения к таковому насилию, которое вы источником государственного богатства почитаете, прострите на сего общественного злодея ваше человеколюбивое мщение. Сокрушите орудия его земледелия. Сожгите его риги, овины, житницы и развейте пепел по нивам, на них же совершалось его мучительство...»

Наконец, специально теме революции посвящена ода «Вольность», содержащая страстное прославление революции – и именно революции народной (Радищев в оде связывает революцию против царя с освобождением народа от гнета рабства):

Возникнет рать повсюду бранна,

Надежда всех вооружит,

В крови мучителя венчанна,

Омыть свой стыд уж всяк спешит.

Меч остр, я зрю, везде сверкает,

В различных видах смерть летает,

Над гордою главой паря,

Ликуйте, склепанны народы!

Се право мщенное природы

На плаху возвело царя.

Революционный народ призовет царя на суд и осудит его на казнь. День революции – «избраннейший всех дней», и его зовет Радищев.

Радищев изучает вопрос о революции в правовом отношении и находит, что революция законна. Он не только желает ее, но и оправдывает ее теоретически, рационально. Уже в главе «Любани» он ставит этот вопрос, пока как будто в общеэтической плоскости: «Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может». Подробно этот вопрос освещен в главе «Зайцево». Эта глава – может быть, центральная в «Путешествии» по своей смысловой насыщенности. Показав образчик ужасающего мучительства крестьян помещиком, издевательств над ними, Радищев рассказывает о восстании крестьян и об убийстве помещиков. Итак – перед нами образчик не только крепостнических порядков, но и крестьянского восстания. Радищев изучает черты этого восстания и обсуждает вопрос о праве крестьян на восстание. И он целиком оправдывает восставших крестьян. Исходя из теории естественного права, он заявляет прямо, что крестьяне имели право, что они должны были сделать то, что сделали.

Теоретическое обоснование права народа на революцию, – речь идет здесь уже о настоящей всенародной революции, – дано в оде «Вольность». Сама по себе теория естественного права в ее революционной трактовке была известна Радищеву из западной философской и политической литературы, в частности из произведений Руссо. Но Радищев сделал самостоятельные конкретные выводы из этой теории в применении к России, причем выводы такой отчетливости и революционной силы, каких он не мог почерпнуть у своих французских учителей.

Именно конкретность мышления Радищева побудила его поставить вопрос о революции, – и конкретно о русской революции, не только в том смысле, что она желательна и законна, но и в том смысле, что она неизбежна, что она произойдет даже независимо от того, хочет ли ее сам Радищев или любой другой политический деятель, или не хочет. Здесь Радищев перестает быть «теоретиком» и становится на почву фактов истории. Здесь он делает первый шаг к преодолению метафизического рассмотрения вопросов политики, характерного для французских просветителей XVIII в. Перед Радищевым стоит вопрос о том, каковы реальные возможности революции в России, т.е. насколько русский народ способен к восстанию. Он пытается разрешить этот вопрос, исходя из изучения национального характера русского народа и из объективных исторических условий, в которые он поставлен. Он считает, что и то и другое предрешает неизбежность революции. Уже в самом начале «Путешествия» мы находим характерное замечание: