Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

На набережной канала Херенграхт Ричард проснулся – его разбудил влажный ночной воздух. Бешеный Билл тут же предложил прогуляться по кварталу красных фонарей; Джек должен был знать, что это неизбежно, но в тот миг предложение Билла показалось ему неожиданным. Пройдя мимо первых девочек в дверях и витринах, Ричард окончательно проснулся – Джек это сразу понял. У Аннеке настроение не изменилось; Джек подумал, должно быть, Билл всех своих друзей водит в красный квартал, ведь он именно здесь снимает свои детективный телесериал и знает каждую улочку не хуже Джека (впрочем, Джек покамест не говорил им, что ему приходилось и раньше бывать тут).

Аннеке немного оживилась, заметив, что проститутки узнают Джека не реже, чем ее саму. Она, красавица-дикторша, была очень популярна в Голландии – но, конечно, не так знаменита, как Джек. А Джек тоже был не просто кинозвезда – у него имелся помощник в лице Нико Аудеянса, который всем шлюхам сообщил, кто пожаловал к ним в гости.

– Эй, Джек, сладкий возбудитель членов, привет! – крикнул ему какой-то трансвестит-проститутка, судя по всему, из Бразилии. Этот факт привлек внимание Аннеке еще больше, а вот Бешеный Билл пропустил его мимо ушей, видимо, слишком много выпил. Кроме того, его целиком поглотила собственная лекция о местных нравах, которую он читал Ричарду.

Джек почувствовал резкое раздражение. Черт, этот голландец так рассказывает про квартал, словно сам его изобрел, словно он для съемок нанял этих девиц и расставил их по витринам! Бедный Ричард снова что есть мочи боролся со сном и отвращением от увиденного. Аннеке наутро будет считать, что этой ночи и вовсе не было.

Вот я им сейчас покажу, решил Джек, уж они у меня запомнят квартал красных фонарей!

– Это все дерьмо собачье, – сказал он, когда они завершили круг почета по Аудекерксплейн, и потащил компанию через Вармусстраат, прочь из квартала. – Уж вы мне поверьте, кто не видал Элс, тот ничего в квартале красных фонарей не видал!

– Элс? – удивленно переспросил Ванфлек.

– Куда мы идем? – спросил Ричард; они удалялись от отеля, это единственное, что он мог понять.

– Элс – самая старая проститутка во всем Амстердаме, – объяснил Джек. – Она мой старинный друг.

– Правда? – проговорил Ванфлек, спотыкаясь на каждом шагу.

Под водительством Джека они пересекли Дамрак, было совсем поздно. Джек был почти уверен, что Элс уже спит, но, наверное, в окне еще сидит Петра, ее «младшая» (всего шестьдесят один год!) коллега. Но даже если она тоже ушла спать, Джек разбудит Элс – чтобы показать им всем, этому Бешеному Биллу, его девчонке и Ричарду, что у него, Джека, есть в Амстердаме корни, которые уходят в истинное прошлое, а не в какой-то там телесериал!

Так они добрались до Синт-Якобсстраат; Билл был поражен – улица ночью и впрямь выглядела довольно угрожающе. Джек заметил, как Ричард оглядывается, а Аннеке и вовсе взяла Джека под руку и не отступала ни на шаг.

К удивлению Джека, в окне стояла Элс, а не Петра.

– Меня разбудила одна пьяная свинья, она истошно орала, – объяснила потом Джеку Элс. – Петра ушла домой, а я отчего-то решила остаться. Я считаю, это у меня интуиция, Джеки.

Заметив ее, Джек замахал рукой.

– Элс за семьдесят, – сказал он Бешеному Биллу; тот так смотрел на Элс, словно перед ним стоял ангел смерти или иной адский посланец, гарпия из преисподней, фурия из огненной бездны.

– Сколько-сколько ей лет? – распахнул глаза Ричард.

– Годится тебе в бабушки, – сказал Джек.

– Джеки! – закричала Элс и послала ему воздушный поцелуй. – Мой малыш снова вернулся ко мне! – обратилась она ко всей улице разом.

Джек посылал ей поцелуй за поцелуем, махал рукой изо всех сил. А когда Элс ответила ему тем же – все, тут-то он и сломался.

Конечно, это невозможно. Не мог Джек вспомнить, как мама взяла его на ручки и подняла над фальшбортом покидающего Роттердам корабля; ну не мог он помнить, как махал Элс двадцать восемь лет назад, не мог – ему же было всего четыре года! – помнить как его отец упал на землю, схватившись обеими руками за сердце!

– Джеки, не плачь, не плачь! – крикнула ему Элс из окна второго этажа, но он упал на колени посреди Синт-Якобсстраат. Он все махал ей на прощание, и она отвечала ему.

Ричард и Билл попытались поднять Джека. Но что они могли сделать? Билл был пьян, Ричард тоже весьма нетрезв и смертельно хотел спать.

– Почему она назвала тебя «мой малыш»? – спросил Ричард, а Джек все махал ручкой папе и не мог ничего ответить, его сердце рвалось наружу из груди, язык прилип к нёбу.

– Ты что, правда знаком с этой дамой? – поинтересовался Бешеный Билл, оступился и осел на мостовую. Ричард взял было Джека под руку, но туг же отпустил. Джек стоял на коленях посреди улицы подле Бешеного Билла и все махал рукой.

– Джеки, Джеки! Мама тебя любила – ну, как могла! Правда-правда! – кричала Элс.

В итоге его подняла на ноги Биллова подружка-телевизионщица; от нее не пахнет вином, заметил Джек.

– Ради бога, брось ты махать этой старой шлюхе! – сказала Аннеке. – Ты же ее подзуживаешь!

– Она моя няня! – рыдая, сказал Джек.

– Кто она ему? – в ужасе спросил Билл у Ричарда.

– Няня, ну, видимо, присматривала за ним, пока мамы не было дома, – сказал Ричард.

– Прррэелесссстно, прррросто пррррэлестно! – воскликнул Билл.

– Билл, заткнись ради всего святого! Ты не видишь, он в истерике? – сказала Аннеке.

– Джек, ты чего плачешь? – спросил Билл.

– Она смотрела за мной, пока мама работала, – сказал Джек.

– Где работала? Неужели тут? – поразился Ричард.

– Ага, в витрине, а еще вон там, в дверях, – сказал Джек, махнув рукой в сторону квартала красных фонарей. – Моя мама была шлюха!

– Я думал, она была тату-художник! – сказал Билл Ричарду.

– Верно, еще она была тату-художник, – ответил Джек. – А этим ремеслом занималась недолго, но зато с размахом. Ее знал весь красный квартал.

Джек снова стал махать Элс, но Аннеке обняла его и жестко прижала руки к туловищу.

– Ради бога, пре-кра-ти!

– Джеки, приходи ко мне! Я хочу еще разок увидеть тебя, пока жива! – кричала Элс.

Бешеный Билл сидел прямо на мостовой. Он тоже стал махать Элс на прощанье, тут Аннеке не выдержала и съездила ему ногой.

– Ну ты показал сегодня класс, Билл! – сказала она. – Устроил экскурсию по кварталу красных фонарей сыну местной проститутки!

– Ну и что, я ведь не знал этого! – громыхнул в ответ Ванфлек. Ричард помог ему встать, а Аннеке сняла у него с головы обертку от шоколадного батончика, запутавшуюся в его седом хвосте.

Они пошли назад, прочь от Элс, в квартал красных фонарей; это был самый короткий путь до «Гранд-отеля». Ричард обнял Джека:

– Ты в порядке?

– Ничего, все будет ничего, – пробормотал Джек.

Но Ричард достаточно протрезвел, чтобы перепугаться за Джека, кроме того, их тянуло друг к другу, скоро они стали большими друзьями.

– Я тебе телефон дам, вернешься в Лос-Анджелес – позвони. Она отличный врач.

– Ты имеешь в виду психиатр?

– Ага. Доктор Гарсия хорошо знает, как работать с актерами, ты будешь далеко не первый ее голливудский клиент.

Джек взял себя в руки и перестал махать, но у него все равно перед глазами стояли папа и Элс, Элс поднимает папу с земли, берет на руки, как ребенка, и несет к «мерседесу» Фемке. Джек, наверное, не мог этого видеть – мама бы давно поставила его на палубу, а ростом он ниже фальшборта. Холодный, влажный ветер дунул Джеку в лицо – словно ветер на море, словно ветер, дующий через океан от Роттердама до Монреаля, куда и плыл тот корабль.

Джек слышал, как его приветствуют девушки в витринах и дверях, но шел мимо, не оборачиваясь.

– Великолепно! – сказал вдруг Ричард, Джек не понял, по какому поводу.

Аннеке снова взяла его под руку, видимо, чтобы оградить от проституток.

– Вернешься в отель, ложись сразу спать и попытайся забыть про все это, – шепнула она ему на ухо.

– Спокойной ночи, красавицы! – кричал Бешеный Билл труженицам квартала красных фонарей.

Джек всю жизнь будет вспоминать, вспоминать телом покачивание корабля на волнах, тягу от винта, уносящую его прочь из гавани, вспоминать, как скрывается вдали Роттердам. Как же ему хочется увидеть папину татуировку работы Герберта Гофмана! Ведь папа сделал ее себе в Гамбурге или нет? Красота – корабль под всеми парусами, кормой к зрителю, стало быть, покидает гавань. Уильям хотел именно эту татуировку – Гофман называл ее «Последний порт», это один из вариантов «Моряцкой могилы». Джек готов был поклясться, что папа сделал себе такую татуировку. Именно в этот миг Джек понял, что найдет его. Обязательно найдет.

В Беверли-Хиллз наступил полдень, лучи солнца падали почти вертикально и не заливали больше гостиную сквозь открытые окна. Ногти мисс Вурц уже не сверкали, черное пианино несколько потускнело, стало похоже не на мазутное озеро, а на саркофаг. Но даже без солнца золотой «Оскар» на стеклянном столе подле босых ног смотрелся потрясающе, ослепительно.