Времена не выбирают. Книга 1. Туманное далеко - Николай Николаевич Колодин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как? – растерянно спросил он.
– Очень просто. Соберите материалы Егоровой, что в компьтерной памяти, и печатайте. Вместе с фотографиями, получится замечательное издание.
Не стану уверять, что благодаря этому, но после этого такая книга появилась, и называлась она «Ярославль. Прогулки и встречи». Прекрасная работа, некоторыми статьями из которой я воспользовался, работая над четырехтомником «Город древний. Ярославль: здания, люди, легенды».
С Таней, несмотря на крайне редкие встречи, мы по-прежнему дружны.
На деревне расставание поют…
Третий год работы пролетел незаметно. В проведении уроков уже не испытывал проблем со временем. Меньше его стало уходить на подготовку к ним и проверку тетрадей. Работа вроде бы муторная, но доставлявшая немало веселых мгновений в «перлах» моих воспитанников. Вроде таких:
– В его брюхе сильно билось сердце.
– И алая кровь из груди его сикнула.
– Такие заводы! Там корабли делали и уделывали.
Или из ежедневной практики. Беру работу. Подпись веселит. В конце разбора диктантов спрашиваю Федотова:
– Как все-таки тебя зовут?
– Вася.
– А полностью?
– Василий.
– А что у тебя написано? Василей, конечно, веселей, но это же не Василий.
Класс ржет во всю мощь юных, не прокуренных еще легких. И это уже моя ошибка. Большая ошибка. Стремление оживить урок оборачивается насмешкой. Так до конца учебы и остался он Василеем.
Отдельная забота – послеурочная работа. Это с теми, кто в урочное и домашнее задание не уложился. Не просто найти место для занятий. Обычно усаживаю в закутке, отведенном для занятий девочек домоводством. Расположившись меж тазами для винегретов и швейными машинками, они бубнят, заучивая правило.
– Не мешай другим, читай про себя.
– А про меня тут ничего нет.
– Остряк. Посмотрим, как отвечать будешь.
Но они ребята, хоть и отстающие в русском, неглупые и понимают, что продержу я их час-полтора, не больше. Самому надо еще домой заскочить, чтобы пообедать наскоро.
Все свободное время отдавал краеведческому кружку и сбору материалов по истории Бурмакина и окрестностей, благо были еще живы свидетели богатого на события дореволюционного прошлого. В частности, очень интересными оказались встречи с потомком одного из крупных артельщиков Сазонова. Каждая встреча с ним преподносила новые открытия. Сама обстановка дома, во многом сохранившаяся с прежних времен, располагала к беседам углубленным, неспешным. Это и черная горка с разнокалиберной посудой старого кузнецовского фарфора, всякие непривычные изогнутые щипчики для колки сахара, которые хозяин, как мне казалось, специально выставлял к чаше с кусковым сахаром, темной бронзы шандалы со свечами, искусной работы серебряные столовые приборы и, конечно же, всевозможной формы кувшины, графины и графинчики. Всё напоминало о былом благополучии этого дома.
Я делился с ребятами полученными знаниями. Надо было видеть их широко раскрытые глаза, их гордость за родное село, их увлеченность историей и стремление углубиться в неё.
Но подходил к концу учебный год и время моей работы здесь. Я очень любил своих стариков, я узнал и принял родным село, мне было очень комфортно в школе. Тем не менее, не сомневался: мое будущее в журналистике.
И, конечно, исподволь стал готовить к тому директора школы. Галина Ивановна, разумеется, помнила о моем заявлении в самом начале: три учебных года, и ни дня дольше. Помнить-то помнила, но верить не хотела. Уж как уговаривала остаться! Какие шаги не предпринимала! Вспоминаю и чувствую неловкость, вроде как обманул, не оправдал надежд.
Рядом с деревянной голубой чайной до моего приезда сюда стоял двухэтажный старой кирпичной кладки дом в шесть окон по лицевой стороне. С обвалившейся местами штукатуркой, черными провалами окон, прорехами в крыше. Такой дом в центре села не красил его. Равно, как и огромный заброшенный храм напротив. Пока работал тут, дом усилиями сельсовета и особенно завода полностью отреставрировали, сохранив и прежнюю планировку, и лепнину на потолках, и плиточную облицовку печей. Туда и привела Галина Ивановна еще в марте 1965 года как бы на экскурсию. Осмотрели первый этаж, простенький, без изысков (прежний магазин хозяина дома, кажется, все того же Сазонова). Поднялись на второй. Совсем другое дело. И потолки выше, и печи краше, и лепнина обильнее. Этаж делился на две части: в четыре окна и в два окна по фасаду. В первой – три комнаты метров на шестьдесят, в другой две – метров на сорок.
– Вот выбирай. Я договорилась с сельсоветом, какую квартиру выберешь, такую и получишь. С ордером, чин по чину.
– Галина Ивановна, дорогая. Ну, как же так! Даже если б и остался, не смог бы принять столь щедрый подарок. Во-первых, как бы я смотрел в глаза учителям, что ютятся в общем учительском бараке? Во-вторых, разве я могу оставить своих стариков?! И потом такую махину отопить – это сколько же дров потребуется!
– Не волнуйся, привезем.
– Так их же еще и расколоть надо.
– Расколем.
– Это кто же колоть будет, не завхоз ли? У меня водки не хватит.
– Не беспокойся, я всё организую. Мы тебе и участок земли уже выделили за домом.
– И что с ним делать?
– Как что? Картошку посадишь, свеклу, морковку всякую, лук, чеснок. Да что душа пожелает.
– Галина Ивановна, у меня времени не хватает журналы методические прочитывать.
– А мы тебе школьной лошадью и вспашем, и посадим.
– Галина Ивановна, пока никто нас не видит, дайте я вас расцелую, и на том закончим.
Она покраснела, как девчонка, махнула рукой:
– Ну, как знаешь, – и устремилась по ступенькам вниз, словно опасаясь, что я примусь за исполнение благодарности.
К разговору о работе больше не возвращались. Я верил, что и квартиру, и огород, и лошадь она действительно обеспечит. Но знал и другое: при всей удачливо сложившейся учительской карьере не моя она была, не моя! Я жил только журналистикой, и никакой иной сферы приложения сил в обозримом будущем не видел.
Беспокоила проблема иная. Вместе с трудовой книжкой следовало получить еще и характеристику. И не то, чтобы переживал я по этому поводу с утра до вечера. Просто нет-нет, да и кольнет мыслишка: а вдруг…
Так в привычной школьной
