Загадки топонимики - Лев Успенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А практическая топонимика, вернее, люди-называтели имеют дело чаще всего (и имели, особенно в древности) как раз с совершенно не похожими друг на друга предметами называния. Они еще не имели такого обширного опыта, чтобы заметить, что в чем-то все ручьи и все лесные лужайки похожи друг на друга. Их, вообще говоря, можно при желании перенумеровать: первый ручей, второй ручей, седьмой, десятый… Первая лощина, семнадцатая…
Но для каждого из них, назывателей, это было нелепым. Каждый из таких ручьев имел свое, несравнимое с другими лицо. В одном ловится форель, тот изобилует раками. В текущем справа есть опасные омуты, в текущем слева — вода слишком холодна… Сообщить своим ближним качество падей и лесных островков было важнее, чем учесть их номера по порядку. Да и как можно нумеровать то, что индивидуально?
К тому же число ничего не выражает, кроме количественной меры. А глядя на горные кручи, морские бухты, бурные пороги, люди испытывали множество самых разнообразных чувств. Одни представлялись им на кого-нибудь или на что-нибудь похожими: «гора, по форме похожая на медведя», — сходство могло или умилять, или пугать. С другими связывались чувства зависти, страха, осторожности: полянка, на дереве борть, пчелиная колода, да не моя, а деда Якима. Ходить туда надо было с опаской: за кражу чужого меда вора, по древнему закону лесовиков, убивали на месте. И луговинка получала имя ЯКИМОВА БОРТЬ… Какой смысл был назвать ее ЛУЖАЙКА № 5? И не называли так.
Вот почему среди бесчисленного множества топонимов, рассыпанных по лицу земли куда гуще, чем звезды по небу, так мало таких, в образовании которых принимало (особенно в далеком прошлом) число.
Их мало сравнительно с общим количеством географических названий. Но не значит, что их мало вообще.
К тому же следует сказать, что мне, например, неизвестно, чтобы кто-либо провел разыскания, учел достаточное количество таких «аритмонимов» (такого термина не существует, я сейчас придумал его, ибо по-гречески «аритмос» — число, и «онима» — имена), изучил их типы, выяснил законы их образования и существования. И все, что я тут по поводу такого рода словесных образований расскажу, я не могу считать изложением вполне доказанных строго научных истин.
Но ведь я пишу не научную работу.
На карте — дробиЯ неоднократно пробовал спрашивать у своих друзей — по большей части достаточно квалифицированных языковедов, географов, историков, — как они думают: возможны ли топонимы дробного образования? Все, как один, отвечали со снисходительными улыбками: «Ну что вы! Как же это?»
А они есть. Разумеется, исключения. Их немного, вероятно, очень немного. Мне, в частности, известно их только три-четыре, из чего, разумеется, не следует, что, изучая географию мира, нельзя найти их в десять и во сто раз больше…
Во-первых, населенный пункт в Якутии, в междуречье Лены и Чары. Я ничего не знаю ни о нем, ни откуда взялось его имя. В больших справочниках такого названия нет: место обозначено только на достаточно подробных картах и записано в перечнях названий, приложенных к атласам. Называется это место ПОЛОВИНКА.
Может быть, некоторым объяснением ему может послужить другой дробный (той же «абсолютной величины») гидротопоним в Коми АССР.
«На карте между ручьем Нефть-Йоль и речкой Ярегой, — сообщает в книге о Ф. Прядунове большой знаток нефтепромышленности и ее истории профессор К. Кострин, — показан ручей, носящий смешанное коми-русское название ПОЛОВИН-ЙОЛЬ. Его устье было, по-видимому, пунктом половины пути от Усть-Ухты до реки Тобысь. Здесь стояла очередная охотничья изба».
Очень вероятное предположение. Вполне возможно, что примерно так возникло и название Половинка, что оно тоже приурочено было к какой-нибудь половинной путевой мере.
Третья «дробь» имеется на западе Сибири. Это районный центр Курганской области село ПОЛОВИННОЕ.
Ни одной «четверти» или «трети» мне при моих поисках на карте РСФСР не встретилось.
Дробь иной величины я обнаружил только среди тюркских топонимов Крыма. Я не знаю, существует ли оно там сейчас, но в работах историка Крыма Бертье-Делагарди упоминается селение ШЮРУ с пояснением, что слово это по-татарски означает «десятая часть», «десятина».
Бертье-Делагарди жил в середине XIX века. В те времена можно было для топонима искать объяснение в экономике общества. Возможно, население местечка должно было кому-то платить десятую часть урожая. Возможны другие варианты происхождения имени.
Словом, и за пределами русского языка дробные числовые имена географических мест встречаются.
Я ничуть не сомневаюсь, что специалисты по разным языкам укажут их у разных народов и в разных странах если не сколько угодно, то вполне достаточно. Не исключено, что мой недобор пополните и вы, читатель.
Но пока что я здесь ограничусь теми, которые попали в мою картотеку.
ЕдиницаСамо собой, если в реестр топонимов, основанных на числе «один», включать бесчисленное множество ПЕРВЫХ линий, лучей, рот, Советских и Красноармейских улиц в Ленинграде, Тверских-Ямских улиц и переулков в Москве — их обнаружится немало и очень немало.
Я пока, во всяком случае, оставляю их в стороне. Сейчас меня интересуют только имена, в которых принимает участие не прилагательное «первый», а числительное «один». Единица.
Их мне попалось не так уж много, и я думаю, тому есть существенные причины. Основная часть географических названий создавалась не нами, а нашими более или менее отдаленными предками. Они, названия, возникали в те — кстати, совсем уж не такие далекие — времена, когда по отношению к числу в умах людей существовал целый сложный комплекс предвзятых отношений, примет, суеверий.
Нашим дедам и прадедам разные числа рисовались в разном, так сказать, обличье, казались обладающими разными таинственными, от человека не зависящими свойствами. У многих народов, у каждого по-иному, но в общем-то сходно, числа «три», «пять», «семь», «сорок» всегда выделялись из ряда, предпочитались или отпугивали, казались благими или злыми, полезными и дружественными человеку или враждебными. В них как бы самой природой была заложена их изначальная многозначительность.
Число «один» реже получало в людских глазах такой ореол. Мне думается, топонимов, построенных на нем, должно быть в мире меньше, чем связанных с другими, более занимавшими воображение людей прошлого, числами. Так мне кажется, я не утверждаю этого. Чтобы утверждать, надо провести огромную работу по обследованию топонимики всех стран и всех народов.
Но такие топонимы есть. Правда, мне они известны только за рубежом или на территории СССР, но в тех местах, где говорят не по-русски.
Вот БИР-КАЗАН — «один котел», тюркское название озера на Сырдарье.
Вот МОНОПОЛИ — «одноградье», город в Апулии, названный старым греческим именем: «монос» по-гречески — один.
Вот ОРУГАЛЛУ-КОТУ в Индии, в штате Ангхра на Декане, в стране языка телугу. «Ору» на телугу — один, «каллу» — камень, «коту» — крепость. «Крепость одного камня».
Пожалуй, тем и исчерпываются мои примеры, хотя я ничуть не сомневаюсь, что близких к ним можно найти много.
Большинство имен, связанных с единицей, кажутся не вполне ясными со стороны их образования. Я не знаю и не скажу вам, почему называвший, увидев пустынное озеро, решил отметить, что оно является именно одним, а не несколькими котлами, почему строитель индийской крепости счел нужным подчеркнуть существование в ней какого-то одного камня. Пожалуй, только Монополи объясняется проще.
В древнем мире существовало столько городов, слившихся из нескольких, в частности столько ТРИПОЛИСОВ, что такое обособленное обозначение, Монополис, могло сыграть полезную роль. Оно, может статься, отличало город от многих других, может быть, его создали переселенцы из какого-нибудь Триполиса — Трехградья…
Можно помянуть еще швейцарское селение ЭЙНЗИДЕЛЬН. Здесь «эйн» — один, по-видимому, выражало то же самое, что латинское наименование этого места: МОНАСТЭРИУМ ЭРЭМИТОРУМ — Монастырь еремитов, отшельников, живущих в одиночку. Тут оба слова связаны с темой единичности: монастырь, монах происходит от греческого «монос» — один. Эйнзидельн — одиночное поселение.
Если не быть очень придирчивым, можно отнести сюда и имя «рая азартных игр», лилипутского государства МОНАКО и его столицы. Монако в южнофранцузской переработке — греческое «монахос» — отшельник, живущий в одиночестве.
Не так уж много при поисках по картам попадается и топонимов с элементом «перво-» или со словом «первый», входящим в них целиком. Моя картотека обнимает многие десятки тысяч названий, но может похвастаться буквально полудюжиной таких имен, причем в большинстве своем новых.