Порхающая душа - Лидия Лесная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Без руля
Тони в моих глазах?Когда ты дна коснешься,От смерти к жизни ты проснешься,Запутавшись в русалочьих зеленых волосах.Люби меня, тони в моих глубинах!Я для тебя мой жемчуг берегу,Я для тебя горю опалом и рубином,Но это все на дне, а не на берегу.Не жди волны — плыви волне навстречу,Забудь о веслах и о парусах,И я тебе такой волной отвечу,Топя тебя в душистых волосах,Такой волной любви, таким каскадом страсти,Такими брызгами вспененных янтарей,Такими песнями звенящими запястий, —Скорей!
«Солнце России». 1916, № 45.Пустая комната
Постель нарядная не тронута,В молчанье стен звучит угроза.А где хозяйка этой комнаты,В которой пахнет белой розой?
О ком-то, кто хотел повеситься,О чем-то злом и страшном бредятЧасы, камин, качалка, креслицаИ шкура белого медведя.
Ее любовь была приколотаК его изысканной петлице.И были: страсть, вино и золото, —И было страшно им молиться.
Она шла вверх по шумной лестнице —И тишины на ней искала…О чем-то темном шепчут креслицаИ шелк лиловый одеяла.
«Солнце России». 1916, № 49.Бисерная роза
Дождь вышивает бусами коверНа черном шелке городских панелей.Серебряные бусины по стеклам зазвенели,И в ризе бисерной — собор.Кому-то молятся заплаканные тени,Кого-то ждет отточенный гранит, —А дождь нерадостный, а дождь осеннийЗвенит.Топазовые нити ожерелийЗмеятся и сверкают вдоль Невы.На холоде огней ее сгорелиИ я, и вы.И вы, и я — в плену у длинных улиц,В плену у города осенних снов;И вы, и я блаженно улыбнулисьТому, что больно от его оков,Тому, что он толпой изранен и измучен,Тому, что он унижен и в пыли.И все-таки — велик, и все-таки — могуч он,И красоту его низвергнуть не смогли.И вам, и мне мил особняк старинный,Чьи окна на сто лет укрыли жалюзи.На мраморе стены — портрет Екатерины,А за стеной — панель в грязи.И вам, и мне шлет нежные приветыНапудренных красавиц длинный ряд:О временах княжны ЕлизаветыИх мушки и фонтанжи говорят.Кому же страшно в этой тьме дождливой?Трусливым хочется домой.Уйти за ними разве бы могли вы?Расстаться с тьмой?Пусть будут осени унылы покрывала,Печальна колесница октября,Но над тобой, Нева, давно ли развевалаВолну кудрей весенняя заря?Пусть плачет дождь над искрами топазов,Пусть хочет кто-то скорбный умереть, —Мой Петербург! Ты не горел ни разу,Но будешь пламенно гореть.Ведь над тобой, холодная столица,Два века сказочность плели,И знаешь твердо ты, кому теперь молиться:Царям небес или царям земли.Кому-то молятся заплаканные тени,Кого-то ждет отточенный гранит.А дождь нерадостный, а дождь осенний —Звенит.
«Солнце России». 1917, № 23.У креста
Пусть в вихре листьев, золотых от смерти,От умирания осенней красоты,Печальны в поле серые кресты, —Не надо слез над ними. Верьте, верьте,
Что будет радость для ушедших ввысь,Что будут сладостны и светлы воскресенья,И нам откроет кто-то, в чем спасенье,Ответит нам на наше «отзовись».
Не надо видеть в мире только осеньИ думать, что уныл ее наряд:Кто о чудесном духов жизни просит,Тому о чуде духи говорят.
Я слышу, как звенят осенние червонцыИ как зима поет снежинковые сны,Но верю, что за тучами есть солнцеИ обещанье радостной весны.
И мне не кажется, что травки на могилеО чем-то безвозвратном говорят;Те души, что любовью к миру жили,В огне смертельном не сгорят.
«Солнце России». 1917, № 7.Гатчинский дворец
Дворец не скажет ничего сердцам солдат,Чьи голоса звучат так молодо и ново:Он скроет пылью свой изысканный нарядИ трауром — величие былого.Здесь над молчаньем прошлое царит,А из углов глядят, качаясь, тени,Здесь вьются нити скрытых преступлений,А у солдат в петлицах красное горит.Молчит дворец солдатам в тронном зале,Где отзвучал последний менуэт.Давно ли здесь глаза красавицы сказалиНапудренному кавалеру полу-нет?На этой до сих пор неубранной постелиЦарь отдыхал от лести не вчера ль?Не обманул ли нас февраль?Россию видим не во сне ли?Молчит дворец. За тяжким ржавым болтомИ пленом каменной стены,Прекрасный, не имеющий цены,Спит барельеф на мраморе чуть желтом…Молчит дворец. И что сказать солдатам,Чьи голоса так юны и победен смех?Ему немногих счастье было свято,Им дорога — свобода всех.
«Солнце России». 1917 № 10.Гобелен
На оборки и рюшки зеленого газаЯ накинула шарф, отороченный мехом,И лечу навстречу веселым проказамИ любовным утехам.Только шелковый веер мне будет защитой,Если я сразу не стану покорной,Не стану рабой повелительных чьих-тоГлаз, очень синих или очень черных.Я поставила ножку на подножку кареты,Но войти в нее еще не хочу:Я подумала — а что, если я встречу эстета,Который не любит осторожных «чуть-чуть»?Я боюсь не греха и не мнения света, —Мои тайны достойны огласки, —Я боюсь того, что на мне надетыСлишком резко лилового цвета —Подвязки!
«Аргус». 1917, № 11–12.Ре минор
Наверху играет кто-то гаммы.Плакать хочется под гамму ре минор.Из вчерашней цирковой программыВспоминаю пестрый вздор:
Жакомино круглый носик,Четырех чертей полет.Слышу, пробило в столовой восемь.Мне никто сегодня чаю не нальет,
За столом над скатертью суровойНе зажжется смехом разговор.Буду я одна в большой столовойМолча слушать гамму ре минор.
Там, где вы, должно быть волкиИ мороза градусов сто пять.Сможем ли на следующей елкеВместе вешать петушков опять?
Перечла тургеневскую «Асю».На столе не тронут мой прибор.Где искать покоя мне: в «Palase»Или дома, в гамме ре минор?
«ТЕАТР, литература, музыка, балет, графика, живопись, кино». Харьков. 1922, № 8–9.Крест и меч
Пирует мир. Богато убран стол.Садятся гости. Вот американец,Который, правда, позже всех пришел,Но с честью отплясал кровавый танец.Вот англичанин, серб, а вот француз,Сын доблести, любви и винограда,Любимец девяти прекрасных муз, —Его теперь ждет высшая награда.Вот итальянец, бурный, как вулкан,А вот японец, возлюбивший иену.Пирует мир, своей победой пьян,Взяв на аркан Берлин, Стамбул и Вену.Тебя одну на этот пьяный стол,Тебя одну, страна моя родная,Никто с торжественным поклоном не привел,Былых заслуг твоих не вспоминая.Тебе одной нет места у стола,Где все пируют, спаяны «любовью».Ты раньше всех в борьбе изнемогла,Но разве ты полей не оросила кровью?Над Перемышлем твой не веял стяг?Ты не дралась отважно на Карпатах?Л не боялся озверелый врагТвоих солдат, предательством распятых?Ты не тонула в Висле и Двине,Не знала мерзлой сырости окопов?Не на твоей измученной спинеК победе мчалась гордая Европа?Что для Европы наши мужики!Что для нее кровь «русского медведя»!А не твои ль погибшие полкиЕй стлали путь к блистательной победе?..Пусть будет шумен их веселый пир —Ты этот шум без зависти услышишь:Они мечом писали слово «мир»,А ты — крестом своим напишешь.
«Уральское хозяйство». 1919, № 20–21.Кто ты?
