Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади - Роберт Силверберг

Всю эту долгую ночь я, словно приросший к древним булыжникам дворика, наблюдал за космической битвой и ничего не понимал.

Начался восход солнца. Нити бледных лучей цеплялись за башни. Я коснулся пальцами глаз, до меня вдруг дошло, что я должно быть спал стоя. Может быть, стоит попросить членства в союзе Сомнамбул, спросил я себя. Я положил руки на шаль Летописца, наброшенную на плечи, удивляясь, как она у меня оказалась, и вспомнил.

Я взглянул в небо.

Вражеские корабли исчезли. Я видел обыкновенное утреннее небо, серое с первыми проблесками. Вдруг, как будто меня что-то подтолкнуло, я оглянулся в поисках моей тележки и тут же вспомнил, что не должен больше Наблюдать, и почувствовал опустошенность, большую, чем обычно чувствуешь в этот час.

Кончилась ли битва?

Побеждены ли враги?

Может быть, корабли завоевателей уже сбиты, и их обломки валяются беспорядочно где-то за пределами Рама?

Все кругом молчало. Я больше не слышал небесного оркестра. А потом из этой жуткой тишины донесся новый грохочущий звук, будто шум машин, которые едут по улицам города. И, казалось, невидимые Музыканты тянули одну и ту же заключительную ноту, печальную и звучную, которая вдруг пропала, будто все струны разом оборвались.

Из громкоговорителей всеобщего оповещения донесся спокойный голос:

— Рам пал. Рам пал.

8

Королевская гостиница была открыта. Ньютеры и прочая прислуга — все сбежали. Защитники, Магистры и Правители, должно быть, с честью пали в битве. Летописца Бэзила нигде не было; не было видно и его собратьев. Я зашел в свою комнату, смыл с себя грязь, освежился и поел, собрал свои нехитрые пожитки и бросил прощальный взгляд на всю эту роскошь, в которой мне пришлось так мало пожить. Я сожалел, что так недолго пробыл в Раме, но, в конце концов, Гормон был незаурядным гидом, и мне многое удалось повидать.

Теперь пора было уходить.

Оставаться в завоеванном городе не имело смысла. Шлем мыслепередачи в моей комнате не реагировал на мои вопросы, и я не знал, насколько масштабным было поражение, но одно было ясно — по крайней мере, Рам вышел из-под контроля человека, и надо было поторапливаться. Я подумал, не пойти ли мне в Иорсалем, как советовал долговязый Пилигрим, которого я встретил перед входом в Рам. Но, подумав, я отогнал эту мысль. Я решил отправиться на запад в Парриш, и не только потому, что он был ближе, но и потому, что там размещалась штаб-квартира Летописцев. Мое ремесло теперь никому не было нужно. И в это первое утро завоеванной Земли я вдруг почувствовал неожиданное сильное и странное желание предложить свою скромную помощь Летописцам и вместе с ними заняться поисками свидетельств более блистательного прошлого нашей планеты.

В полдень я ушел из гостиницы. Сначала я направился к дворцу, который все еще был открыт. Вокруг валялись нищие: одни в наркотическом опьянении, другие — спали, а большинство были мертвы. Мертвые лежали так, что было ясно, что они перебили друг друга, охваченные паникой и яростью. В часовне у трех черепов информационного устройства с потерянным видом сидел на корточках Указатель. Когда я вошел, он сказал:

— Бесполезно. Мозг не отвечает.

— А что с Принцем Рама?

— Мертв. Его сбили завоеватели.

— С ним была юная Воздухоплавательница. Ты что-нибудь слышал о ней?

— Ничего. Мертва, я думаю.

— А город?

— Пал. Повсюду завоеватели.

— Убивают?

— Никого пальцем не трогают, — сказал Указатель. — Они в высшей степени вежливы. Они собирают нас.

— В Раме или везде?

Он пожал плечами и начал ритмично раскачиваться взад и вперед. Я оставил его в покое и пошел еще дальше во дворец. К моему удивлению, комнаты Принца были открыты. Я вошел и был поражен немыслимой роскошью светильников, тканей, мебели, ковров. Я шел из комнаты в комнату и наконец дошел до королевской кровати, балдахином над которой служила плоть гигантского моллюска с планеты другой звезды. И когда раковина раскрылась передо мной, я дотронулся до невообразимо мягкой ткани, которая укрывала Принца Рама, и вспомнил, что Эвлуэла тоже лежала здесь. Будь я помоложе, я бы расплакался.

Я покинул дворец и медленно пересек площадь, начиная свой путь в Парриш.

Когда я уходил, я впервые увидел наших завоевателей. Машина незнакомой конструкции появилась у края площади и с десяток существ вышли из нее.

Они были почти похожи на людей: высокие и широкоплечие с впалой грудью, как у Гормона, и только непомерно длинные руки говорили о том, что они иноземцы. Их кожа казалась какой-то странной, и если бы я стоял к ним поближе, подозреваю, что я бы заметил, что их глаза, губы и ноздри совсем не такие, как у людей. Не обращая на меня никакого внимания, они пересекли площадь какой-то неравномерной походкой, будто двигались на свободно соединенных шарнирах, и вошли во дворец. Они не производили впечатление ни надменных, ни воинственных.

Зеваки. Величественный Рам снова продемонстрировал свое магическое воздействие на пришельцев.

Оставив новых хозяев наедине с их любопытством, я зашагал прочь, к окраинам города. Холод вечной зимы проник в мою душу. Я подумал, была ли это грусть по павшему Раму? Или я скорбел о пропавшей Эвлуэле? Или причиной всего этого было то, что я пропустил уже три Наблюдения и, подобно наркоману, испытывал муки отторжения?

Я решил, что, наверное, все это вместе взятое причиняло мне боль, но больше всего — последнее.

Никто не встретился мне на улицах, пока я шел к воротам. Страх перед новыми хозяевами заставлял рамлян прятаться, так мне казалось по крайней мере. Время от времени с жужжанием проезжали машины пришельцев, но я даже не поворачивал головы. Я подошел к западным воротам города, когда день начал клониться к вечеру. Они были распахнуты, и за ними был виден пологий холм, на груди которого приютились деревья с темно-зелеными кронами. Я прошел под аркой и недалеко от ворот увидел фигуру Пилигрима, медленно бредущего по дороге.

Я его быстро догнал.

Мне было странно видеть его спотыкающуюся неуверенную походку, потому что даже плотное коричневое одеяние не могло скрыть его сильного и молодого тела. Он шел выпрямившись, развернув плечи, и все же походка у него была неуверенная и шаркающая, какая она бывает обычно у стариков. Когда я догнал его и заглянул под капюшон, я все понял: к его бронзовой маске, которые обычно носили все Пилигримы, был прикреплен отражатель для слепых, который помогал им вовремя узнавать о встречающихся на пути препятствиях. Он будто кожей ощутил мое присутствие и сказал: