Рыбацкие страсти и Встречи - Николай Михайлович Матвеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мой друг вышел из машины и пошел на разведку в голову колонны. Спустя некоторое время он вернулся с маленькой надеждой: появился слух, что в Мензелинск пробивается из какой-то дальней деревни свадебный кортеж по этой же дороге в сопровождении бульдозера. Зять мне сразу сказал, что это наш единственный шанс выбраться из снежного плена.
Вскоре мы и в самом деле услышали звуки мощного трактора. А при свете его фар мы разглядели, что это вовсе не бульдозер, а похожий на тяжелый немецкий танк челябинский трактор С-80. Сзади на тросах он волочил две легковушки: в одной сидели невеста и жених со свидетелями, а в другой – родители молодых. Объезжая нашу колонну, он не очень удачно маневрировал и затащил легковушку с молодоженами на обледенелую глыбу старого смерзшегося снега. В результате сорвалась дверь легковушки. Случилась заминка. Молодоженов стало обдавать холодом и закидывать снежком. Они находились как раз напротив нас. Зацепить дверь им по-настоящему не удалось. Жених и свидетель согласились дальше придерживать ее на веревках на оставшемся пути. Заглянув в салон нашей машины, они поняли, что место для невесты в ней найдется. Они дружно согласились посадить ее рядом со мной, а нашу машину тоже взять на буксир. Жених полушутя-полусерьезно предупредил меня: «Из-за чрезвычайных обстоятельств отдаю тебе невесту временно на сбережение, смотри, не балуй!». Нашу машину под третьим номером тросом подцепили к свадебному тракторному кортежу, и мы поехали, точнее поплыли на днище по рыхлому снегу.
Мы с зятем почти ликовали, довольные подвернувшейся удачей. Я радовался заметно больше зятя. И как тут было не радоваться: до самого Мензелинска я сидел бок о бок с нарядной невестой, временно исполняя добровольно и добросовестно роль дорожного жениха. А настоящий жених зря беспокоился, предупреждая меня: во всю баловал на дороге только ночной буран. Невеста дорогой заметно волновалась. Она говорила мне, что погода все испортила, что это плохая примета на будущее. Я как мог успокаивал ее, приводил в пример случай с молодоженами в пушкинской «Метели». Пушкина она читала и знала, чем в «Метели» закончилось дело. Мое игривое состояние постепенно передалось и ей. Она успокоилась и радовалась тому, что свадьба ее не сорвалась, несмотря на капризную погоду. Она вся лучилась внутренним восторгом, предвкушая свадебные торжества и долгую счастливую жизнь со своим избранником.
У Мензелинска мы расстались с молодоженами и их родственниками, пожелав жениху и невесте большой любви, счастья, маленьких и здоровых детишек и всяческих жизненных благ. Мы отцепили машину и на радостях покатили в родной Нижнекамск. Тогда нам действительно крупно повезло. Вскоре мы узнали, что оставшиеся в снежной ловушке рыбаки ночевали, разжигая костры в холодной ночи. Высвободил их только к вечеру следующего дня бульдозер, расчищавший дорогу.
Браконьеры
С соседским дружком Толькой мы рано начали бегать на Кичуй. Уже в восемь лет в теплое время года мы много раз бывали там. До реки было примерно 2,5 км пути. Но что нам это расстояние! Вприпрыжку, шлепая босыми ногами, утопающими по щиколотки в теплой и мягкой пыли, мы радостно бежали туда.
На лугах уже в середине мая можно было поживиться витаминной травкой «дикушей», а чуть позднее, к сенокосу, и борщовками. Эти травки мы любили, да и нужда заставляла наш организм извлекать из них хоть какие-то калории для поддержания тлеющей жизни. С травы мы и на Кичуй бегали резвее. А в самый разгар лета у реки было еще лучше: на холмах созревала сладкая клубника. В зарослях же ивняка бурела и чернела кислая, но сверхвитаминная смородина. Там же забирались мы и на деревца черемухи и сосали черные, как смоль, вяжущие ягоды, поплевывая вниз косточки. Наши губы и особенно зубы окрашивались при этом в цвет сапожного крема. Ягодами мы лакомились всласть и досыта. Иногда даже набирали их в горшки и бидончики домой. Сахара в деревне практически не было, поэтому никто, даже «зажиточные» люди, варенья тогда не варили. Если ягод было много, их сушили на зиму. Это делали часто на листах в русской печи, где также выпекали и «хлеб» – наполовину с травой и картошкой. Сушеные ягоды зимой шли в пироги, которые стряпали на Рождество и Крещение.
Несколько позже, в 10-12 лет, глядя на старших, мы смастерили удочки. Они были очень примитивны и грубы: крючок из гнутого гвоздя, а леска-веревка из волос конского хвоста. Современная рыба, чудом выжившая под тяжелым прессом «цивилизации», и на километр не подплывет к такой снасти: она будет шарахаться от нее, как от пугала. А тогда в Кичуе рыбы было много. Видимо, по весне она заплывала из Шешмы, в которой ее было столько, что там образовывались рыбные заторы и пробки, наподобие тех, что создаются на улицах Москвы из машин.
Кичуйская рыба не пугалась никакой снасти, лишь бы на крючке было хоть что-нибудь насажено. На насадку она бросалась, как голодная дворняжка на лакомую косточку, и глотала с крючком любой толщины и размера. По всей водной поверхности реки красовались стаями отменные голавли. Вся река представлялась с берега огромным аквариумом, напичканным увесистыми рыбами.
Взрослые рыбаки никогда не возвращались с Кичуя с пустыми руками: домой приносили голавлей и сорожек такого размера, что теперь не поймать и в Каме, даже если бросать в нее самую изощренную удочку непрерывно годами. Вот что произошло с рыбой в течение моей жизни! Ее количество уменьшилось в естественных водоемах как минимум в 1000 раз.
На реке мы купались от души и часто баловались больше, чем рыбачили. Но и в этой кутерьме и суматохе умудрялись подцепить на удочку хорошенького голавля или сорожку. Меньше 1 кг веса они практически и не попадались. С Толькой мы заразились рыбалкой и стали бегать на Кичуй с раннего утра, наказав еще вечером разбудить нас на зорьке вместе с табунами. А скотину в табун выгоняли тогда со двора не позднее 4 утра. Бедные женщины, как и когда они успевали к этому времени подоить вручную корову, которая летом всякий раз давала 10 литров молока за один раз?
Часто в утреннем тумане
