Тайна дела № 963 - Игорь Заседа

С тех пор я держал собственные дела под постоянным контролем, что же касается квоты, то хотел Гаврюшкин или нет, но республика имела право сама определять, кто займет положенное ей место в пресс-центре того или иного чемпионата. И хотя сама зависимость от Москвы даже в таком деле, как посылка спецкоров, выглядела, по меньшей мере, странной, если не сказать унизительной, но ее воспринимали на всех уровнях как закономерность, сложившуюся с годами, хотя были тогда люди, пытавшиеся поломать порочную практику. Увы, ломали их…

Разговор наш состоялся в пятницу, после закрытия сессии МОК. Билеты, однако, Гаврюшкин умудрился взять на воскресенье на вечер, продлив таким образом на два дня выплату суточных в швейцарских франках.

Вернувшись в номер, я взялся названивать доктору Мишелю Потье – о его сенсационных работах с допингами мне рассказал Серж Казанкини. Мишель Потье жил в Женеве, и было бы грешно не воспользоваться подвернувшейся возможностью познакомиться с мэтром. Допинги, вернее, проблема их нейтрализации интересовала меня давно.

– Хелло, здесь Потье, – услышал я низкий приятный баритон.

– Добрый вечер, господин Потье. Меня зовут Олег Романько, я журналист из Киева. Вам передает привет мой приятель Серж Казанкини, он-то и просил позвонить вам.

– О, Серж! Он у вас?

– Нет, мистер Серж у себя в Париже, это я – в Женеве, и очень хотелось бы с вами встретиться.

– В чем же дело! Рекомендация Сержа – лучший документ о благонадежности. Я не встречаюсь с журналистами, извините меня, считаю, что допинг – слишком серьезная проблема, чтобы ее можно было превращать в обыкновенную сенсацию. Впрочем, к вам это не относится, мистер…

– Олег Романько.

– …мистер Олех Романьо. Я правильно назвал вас?

– Ро-мань-ко, – произнес я по слогам. Настаивать на твердом «г» в моем имени было бесполезно: из моих зарубежных знакомцев лишь один Серж Казанкини произносил «Олег», а не «Олех».

– Мистер Романко. Спасибо. Итак, вас устроит понедельник, скажем, в семнадцать часов?

– Нет, не устроит. В воскресенье я улетаю рейсом «Свисс-эйр» в Москву.

– Это плохо, – вздохнул Потье, и в его голосе явственно послышалось разочарование. – Дело в том, что завтра с петухами я укачу в горы, на весенний снег. Это для меня святое время… Вот если б вы катались на лыжах…

Он не успел закончить фразу, как я вскричал:

– Да ведь это мое любимое развлечение! – И уже тише добавил: – Увы, лыжи остались дома.

– Лыжи и ботинки я вам обеспечу. У вас какой размер обуви? Сорок третий? Замечательно, это мой размер, и у меня есть ботинки, не слишком новые, но качество гарантирую. Лыжи возьмем у приятеля, я думаю, два метра вас устроит?

– Можно и короче.

– Учту. А куртка и прочее?

– Есть.

– Тогда слушайте меня внимательно. Завтра в 6:00, к сожалению, позже невозможно, я буду стоять у гостиницы, простите, где вы остановились? В «Интернационале», отлично. Значит, в 6:00! У нас будет достаточно времени поговорить на интересующую вас тему. О'кей?

– Даже не знаю, как вас благодарить за такой подарок, мистер Потье.

– Зовите проще – Мишель, мне так больше по душе. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

Не успел я положить трубку, как зазвонил телефон. Я подумал, что это Потье, и весело сказал:

– Мистер Олех Романько вас слушает!

– С чего это ты так себя величаешь? – услышал я недовольный голос Гаврюшкина. – Есть мысль завтра с утра рвануть на рынок, там по субботам ширпотреб идет из Франции, Италии, и недорого.

– Извини, но составить компанию не смогу. Завтра утром меня пригласили покататься на лыжах.

– Кто пригласил?

– Знакомый, он тут работает в ЮНЕСКО, вместе учились, – соврал я, прекрасно понимая, что Гаврюшкин субботний рынок никогда ни на что не променяет. А тем более – на катание в горах.

– Штучки-дрючки, – пробормотал Гаврюшкин и повесил трубку.

В прекрасном расположении духа я заснул и, когда зазвонил будильник, встал легко, хотя было лишь 5:30.

«Ты встретишь второго Сержа Казанкини, только не француза, а швейцарца, но разницы не заметишь, потому что женевцы говорят по-французски, пьют французское вино, но, правда, закусывают швейцарским сыром», – вот приблизительно такими словами закончил свою рекомендацию мой парижский друг, узнав, что у меня появилась счастливая возможность побывать на берегах Женевского озера.

Мишель Потье оказался человеком среднего роста, никак не выше 175 см., был строен и седовлас, с лицом загорелым, строгим, голубые глаза выделялись на темно-коричневом фоне, как два светлых и бездонных озерца, в коих заплескались приветливые искорки, когда мы двинулись навстречу друг другу.

– Хелло, я надеюсь, вы не передумали, мистер Романко?! – полувопросительно-полуутвердительно сказал Мишель Потье, внимательно рассматривая меня, словно бы принюхиваясь, как борзая, взявшая след. Это ощущение еще несколько раз возникало у меня в тот день и поначалу слегка коробило, точно швейцарец все никак не мог удостовериться, действительно ли я тот, за кого себя выдаю. Но ни единым словом, ни единым даже малейшим жестом или движением глаз не дал мне Потье пищи для неудовольствия. Лишь позже, когда мы встретились с ним во второй раз, а затем и в Париже в гостях у Сержа Казанкини, я получил исчерпывающее объяснение тому, что меня тогда так задело. Дело в том, что Мишель Потье никогда раньше не знакомился с человеком из СССР и, будучи осторожным и щепетильным в своих привязанностях и знакомствах, боялся попасть впросак. «Я – жертва наших средств массовой информации, создавших устойчивый образ представителя вашей страны – это или сотрудники всесильного КГБ, или официальные чиновники государственных учреждений, они же – на Западе известно об этом хорошо – так или иначе связаны с КГБ», – признался Мишель Потье.

Это вызвало у Сержа Казанкини такой приступ смеха, что мы всерьез обеспокоились: не хватил бы апоплексический удар.

– Прошу вас! – широким жестом пригласил Мишель, открыв дверцу холеного, серебристо-стальной окраски, приземистого «Рено» с двумя парами лыж, надежно закрепленных специальными резиновыми тросами на багажнике.

Спустя несколько минут мы уже пристроились в хвост целой вереницы «ситроенов» и «мерседесов», «лендроверов» и «фордов», «вольво», «сузуки» и туристских автобусов, набитых лыжниками. Можно было подумать, что в это прозрачное морозное утро пол-Европы сдвинулось с места и устремилось в горы, в снежный рай, где солнце, покой и свежий ветер, высекающий слезы на крутых виражах.

– Последние дни марта у нас – святые дни, – словно прочитав мои мысли, сказал Мишель. – Хеппенинг в белом. Рекордное число лыжников, рекордное число поломанных лыж, рук, ног, но дай бог, чтоб эта напасть обошла нас стороной! – Потье, держа руль в левой, правой истово перекрестился.

– Будем рассчитывать, что нам повезет и ямы не будут слишком глубокими! – в тон ему сказал я.

– Мне уже пятьдесят, возраст для лыжника вполне солидный, если учесть, что на лыжи я встал еще в школе – у нас на это отводилось пять часов в неделю. Я вырос в Гштаде, есть такой шумный популярный нынче лыжный курорт, а в моем детстве это был славный, тихий и добропорядочный городок, где люди знали друг друга и обязательно встречались в церкви или на горе. Судьба меня миловала: кроме лыж, я не ломал ни рук, ни ног. С годами, правда, стал кататься осторожнее; Серж твердит, что таким способом я пытаюсь опровергнуть мнение авторитетов, утверждающих, что раз в пять лет горнолыжник просто-таки обречен на неприятность. А почему бы мне и впрямь не посрамить этих оракулов?

– Люблю гонять, не скрою, – признался я без обиняков в своей слабости, за что давно окрещен в кругу друзей-горнолыжников прозвищем «Камикадзе».

Наконец разговор, носивший ознакомительный характер, сам собою исчерпался, и Мишель спросил:

– Так что вас, Олех, интересует в деле, коим я имею несчастье заниматься?

– Почему несчастье, Мишель, разве дело не стоит того?

– Если б не стоило, я давно переключился бы на что-нибудь попроще, – отвечал Мишель. – Нынешний допинговый бум в спорте – это лишь старт всеобщего помешательства, поверьте мне. Если б допинг был сам по себе, не подпитывался постоянно наркотиками или, наоборот, если хотите, не подпитывал бы сам наркобизнес, было бы проще. Грань между ними провести нелегко, хотя, казалось бы, цели преследуются разные. Наркотики – это уход в мир иллюзий и ощущений, допинг же – взрыв изнутри, эдакий спортивный ускоритель с «лазерной накачкой», цель которого – успех, слава, деньги. К сожалению, оба этих феномена конца ХХ века – близнецы-братья. Потому-то мне нелегко, ибо разные люди и с разными целями интересуются всем тем, чем занимаюсь я и мои коллеги. Кстати, к спортивным допингам я шел через обнаружение в организме человека наркотических средств.

– Я сам бывший спортсмен, правда, счастливо избежавший этой напасти. Не потому, однако, что мои убеждения были столь непоколебимы, нет, должен откровенно признаться, лишь в силу того, что тогда они еще не вошли в моду. Занимайся я спортом сейчас, не уверен, что в той или иной форме не был бы подвержен опасности. Что это так, свидетельствуют и разоблачения, случающиеся и в нашем спорте. Правда, мы стараемся изо всех сил замолчать, ограничить распространение информации. Но все же не согласен с вами, Мишель, что мы присутствуем лишь на старте всеобщего помешательства на допингах.