Интервенция - Алексей Щербаков

Чтобы не стать эдаким вот музеем,

В нужный момент лучше пойти ко дну. [10]

Тони был из тех, кто соображают долго, но если уж понимают — то крепко. Он долго скрипел мозгами и вдруг понял. В Техасе индейцев очень уважали. Было время — с ними много воевали, да так, что небу становилось жарко. Но каждому новичку и теперь долго и обстоятельно рассказывали истории о смелости, ловкости и коварстве краснокожих. Каждый мальчишка знал наизусть имена великих индейских вождей. Это были настоящие ребята — сильные и внушающие к себе почтение. В Техасе умеют ценить мужество — пусть это мужество тех, кто содрал когда-то скальп с твоего прадедушки. И те, кто с ними сражался — тоже являлись ребятами не промах. Они не были скучными толстыми дядьками, сидящими с пивом у телевизора — у которых от былой ковбойской лихости остались только стетсоны. [11]

А когда Тони было двенадцать лет, его отец отправился по каким-то делам в индейскую резервацию и взял парня с собой. И там Тони увидел этих… Кучка жалких людей, живущих на пособие и вопросительно глядящих на каждого белого: не привез ли он виски? [12] За пять долларов они надевали свои наряды и исполняли военные танцы — которые давно потеряли свой смысл — ведь, отплясав, они не отправлялись на войну, а начинали высматривать: с кого бы сшибить еще пятерку? Индейцев больше не было. Но не было больше и ковбоев. Остались машины, магазины и скучные люди. Не зря ведь Тони, до того как ушел а армию, два года работал дальнобоем. На трассе, по крайней мере, было весело.

— Резервация. Я знаю, бывал, — сказал он.

— Вот именно. Резервация. Но — что делать…

Тони захотелось продолжить разговор. Только он не знал, про что говорить. И он спросил наугад.

— Проф, я мало знаю о вашем городе. Тут, вроде, были сильные бои во время Второй мировой?

— Да уж, — грустно усмехнулся Гурьев. — Бои были что надо…

Из дома Тони вышел только через два часа. Он с детства слыхал много рассказов о войне. Его прадед сражался с японцами, а кто-то из предков сложил голову, сражаясь на Гражданской войне на стороне Конфедерации. Но Тони никогда не думал, что можно ТАК воевать. На этот город он смотрел уже несколько другими глазами. Все-таки хорошо, что русские стали иными, подумалось ему — а то нам бы туговато тут пришлось. Но было чего-то жалко. В Техасе ковбои перевелись давным-давно. А тут — совсем недавно.

Он сам не заметил, как вышел на какую-то площадь, где над одним из угловых домов торчала башня, до слез похожая… Да, именно на это. С детства, проведенного среди прерий, у Тони сохранилась привычка примечать заметные места и давать им имена. Сам того на зная, он про себя окрестил ее так, как звали местные — love tower.

Внезапно перед ним возник сержант армейской полиции.

— Солдат! А ну-ка помогите!

Вместе с сержантам они подошли туда, где стояла санитарная машина и суетились двое парней в белых халатах. Тони помог запихнуть в машину одни носилки, на которых отчаянно орал парень, рожа которого была в глубоких, до мяса, царапинах. Но не только рожа — вся форма была изодрана в клочья. Потом санитары погрузили еще одни носилки — там наблюдалась та же картина.

— Сэр, что их, кошки подрали? — Спросил Тони сержанта, когда машина отбыла.

— Парень, ты будешь смеяться, но так оно и было! Именно кошки. Это двое сунулись мародерствовать вот в тот дом. Открыли какую-то квартиру. И тут на них как набросятся… А ты не смейся! У нас в Дакоте водятся дикие кошки. Если с такой на узкой тропке встретишься… А если у нее еще и котята где-нибудь рядом — пожалеешь, что на свет родился. Без глаз останешься как пить дать. Только тут хуже, чем в Дакоте. Вот и эти парни, как мне санитары шепнули, вряд ли выживут…

Сержант двинулся в одну сторону, Тони в другую — и очутился один на узкой темной улице. Он двинулся туда, где по его расчетам был Невский. И тут из подворотни вышел кот… Вздрогнув от неожиданности, Тони вскинул винтовку, но тут же выругал себя за трусость. И в самом деле. Кот и не думал на него бросаться. Это был крупный черный зверюга со светящимися зелеными глазами. На солдата он смотрел дружелюбно, но с чувством собственного достоинства. Тони вырос в деревне, а потому любил всяких животных. Гораздо больше, чем людей.

— Ну, привет, парень, — сказал он коту.

Зверь наклонил голову и коротко мявкнул.

— Жрать хочешь?

Кот выразил положительный ответ на вопрос.

Солдат порылся в кармане, вытащил завалявшееся там печенье, присел и протянул коту. Тот степенно подошел, понюхал и стал есть. Потом снова коротко мявкнул и потрусил в глубь подворотни. И только тогда Тони разглядел, что там, в темном колодце двора, сидит еще пара десятков таких же, черных, как ночь, здоровенных зверей.

— А ведь это были те же самые… — Дошло до Тони. И он сообразил, что кинься вся эта кампания на него — не спасла бы ни винтовка, ни мускулы чуть поменьше, чем у Шварценеггера. С дикими котами он не встречался, но что такое разъяренная домашняя кошка, имел представление.

— Сытые они теперь, что ли? Да нет, наверное те ребята были городские, с живностью договариваться не умели, — решил Тони, но все-таки ускорил шаги, спеша добраться до Невского, где светили прожекторы, стояли патрули и было спокойнее.

Проклятие академика Орбели

— Джекоб?

— Да, это я, шеф.

— Слушай, Джекоб, тут нам срочно нужен материал… Ну, в общем, о состоянии музеев. Чтобы не распыляться, возьми за основу Эрмитаж. О нем-то, по крайней мере, все знают.

— Уточните, шеф, на что акцентировать внимание: на то, что разрушено — или на то, что все-таки сохранилось. Если, конечно, хоть что-то сохранилось…

— Нет, ты уж постарайся найти какие-нибудь положительные моменты. Негатив в этом ни к чему. А то что же получается: мы пришли и сидим на руинах? Чем мы тогда будем оправдывать свое дальнейшее пребывание? — Даже через океан было слышно, как шеф хохотнул. Он принадлежал к породе умных журналистов-циников, которые не верят ни во что, кроме доллара, зато прекрасно и убедительно формулируют любую нужную точку зрения.

— Повторяю, Джекоб, найди культурные ценности, которые мы в дальнейшем будем героически спасать.

Честно говоря, на задание журналист отправился без особого энтузиазма. Он уже достаточно в разных странах побывал в местах, где некоторое время царил гражданский бардак. Картина была всюду примерно одинаковой — музеи растаскивались мгновенно местными мародерами чуть ли не под метелку. Обычно их продолжали увлеченно растаскивать и после прихода миротворцев, несмотря на то, что заведения культуры тут же брали под охрану. Честно говоря, не из-за почтения к ценностям и даже не из желания наложить на них лапу. Просто после каждого разграбленного музея, противники миротворческой политики — а таких, разумеется, хватало — начинали вешать всех собак на армию. Мол, не уберегли. Конечно, солдаты тоже грабили — но обычно к их приходу уже мало чего оставалось. Свои были шустрее.