Необыкновенные приключения экспедиции Барсака - Жюль Верн

Самое элементарное благоразумие потребовало, чтобы экспедицию сопровождал вооруженный отряд. Эго мнение восторжествовало, к большому удовлетворению Бодрьера, и Барсаку пришлось покориться необходимости: нас конвоирует капитан Марсеней с двумястами кавалеристов.

В шесть часов обоз выстраивается согласно указанию негра, который уже несколько раз проделывал путь от Конакри до Сикасо. Он будет нашим проводником. Зовут его Морилире. Это здоровый парень лет тридцати, бывший «дугукуссадигуи» (офицер) Самори. Он одет в короткие штаны и старую куртку колониальной пехоты с потертыми и грязными галунами. У него голые ноги, а голова покрыта некогда белым полотняным шлемом, украшенным великолепным трехцветным султаном. Символ его обязанностей — солидная дубинка, которой он будет пользоваться, чтобы его лучше понимали носильщики и ослы.

Тотчас за ним место мадемуазель Морна, а по бокам ее — господин Барсак и капитан Марсеней. Гм, гм!… Кажется, они не остались безучастными к красоте молодой девушки. Держу пари, что в продолжение путешествия они будут состязаться в любезности. Читатели могут быть уверены, что я буду держать их в курсе всех перипетий этого увлекательного соревнования.

Господин Бодрьер следует за первой группой на лошади (говорил ли я, что все мы едем верхом?), но его суровый взгляд выражает неодобрение коллеге Барсаку: тот уж слишком явно показывает, как пришлась ему по вкусу наша приятная компаньонка. Краем глаза я смотрю на заместителя начальника. Как он тощ, и холоден, и печален! Ах! Черт возьми, вот кто не умеет улыбаться!

На три шага позади почтенного депутата Севера едут Эйрье, Понсен и Кирье, далее — доктор Шатонней и географ Тассен, которые спорят — увы! — об этнографии[23].

За ними следует конвой.

Обоз наш состоит из пятидесяти ослов, управляемых двадцатью пятью погонщиками, и пятидесяти носильщиков; десять из них наняты мадемуазель Морна и господином де Сен-Береном. По бокам обоза выстраиваются кавалеристы капитана Марсенея. Что же касается вашего покорного слуги, он гарцует вдоль колонны и беседует со всеми понемногу.

Чумуки и Тонгане, слуги мадемуазель Морна, составляют арьергард[24].

Ровно в шесть часов утра дан сигнал. Колонна начинает движение. На резиденции (виноват! буду соблюдать местный колорит), на «казе» губернатора поднимается трехцветное знамя, и сам господин Вальдон в парадной форме, как полагается, в последний раз приветствует нас с высоты своего балкона. Звучат трубы и барабаны отряда колониальной пехоты, расквартированного в Конакри. Мы снимаем шапки: момент торжественный, и — смейтесь, если хотите,— ресницы мои увлажняются слезами, я в этом признаюсь.

Но почему торжество момента должен был нарушить смешной случай?

Сен-Берен? Где Сен-Берен? Сен-Берена забыли. Его ищут, зовут. Эхо окрестностей повторяет его имя. Напрасно! Сен-Берен не отвечает.

Начинают опасаться несчастья. Впрочем, мадемуазель Морна не волнуется и успокаивает нас.

Нет, мадемуазель Морна не беспокоится, она разъярена!

— Я приведу господина Сен-Берена через три минуты,— говорит она, стиснув зубы, и пришпоривает лошадь.

Сначала, однако, она приостановилась и, повернувшись в мою сторону, сказала: «Господин Флоранс?» В ее взоре была просьба, которую я сразу понял. Вот почему я тоже пришпорил лошадь и поскакал за ней.

В несколько скачков мы очутились на берегу океана (вы ведь знаете, без сомнения, что Конакри расположен на острове), и что я там вижу?

Господина де Сен-Берена! Да, дамы и господа, господина де Сен-Берена собственной персоной.

Что он мог там делать? Чтобы это узнать, мы на мгновение остановились.

Господин Сен-Берен, удобно устроившись на береговом песке, казалось, совсем не думал о том, что заставляет ждать целую официальную миссию. Он дружески разговаривал с негром, который показывал ему рыболовные крючки, вероятно, особой формы, неизвестной в Европе, и многословно объяснял способ их применения. Потом оба поднялись и направились к лодке, наполовину вытащенной на берег, и негр вошел в нее… Прости меня, Боже! Уж не собирается ли господин де Сен-Берен отплыть на рыбную ловлю!…

Ему не пришлось это сделать.

— Племянник! — внезапно позвала мадемуазель Морна суровым голосом.

(Решительно это ее племянник!)

Этого слова было достаточно. Господин де Сен-Берен обернулся и заметил свою тетку. Можно подумать, что это освежило его память, так как он испустил отчаянный вопль, воздел руки к небу, бросил своему другу негру пригоршню мелочи, взамен чего завладел кучей крючков, которые впопыхах рассовал по карманам, и бросился к нам со всех ног.

Это было так смешно, что мы разразились хохотом. При этом мадемуазель Морна открыла двойной ряд ослепительных зубов. Ослепительных, я настаиваю на этом слове.

Мы повернули назад, и господин де Сен-Берен трусил рядом с нашими лошадьми. Но мадемуазель Морна пожалела беднягу и, переведя лошадь на шаг, молвила нежно:

— Не спешите так, дядюшка! Вы обливаетесь потом.

(Так он ее дядя? Ох, моя бедная головушка!) Мы возвратились к конвою, где нас встретили ироническими улыбками. Господин де Сен-Берен не смутился. Казалось, он даже удивился, увидев на площади столько народу.

— Значит, я опоздал? — невинно спросил он.

Тогда вся колонна разразилась хохотом, и господин де Сен-Берен присоединился к общему хору. Он мне нравится, этот парень.

Но мы все еще не отправились.

В тот момент, когда господин де Сен-Берен наклонился, чтобы проверить, как хороший наездник, подпругу, футляр для удочек, который он носит на перевязи, по несчастью, стукнул в бок одного из ослов. Животное оказалось чувствительно, оно лягнуло несчастного Сен-Берена, и тот покатился в пыль.

К нему бросились на помощь. Но наш чудак уже был на ногах.

— Это много хорошо! Мусье иметь много счастья,— сказал ему Тонгане.— Если укусить пчела либо лягнуть лошадь, большое путешествие много хорошо!

Не отвечая ему, де Сен-Берен, тщательно почищенный, вспрыгнул в седло, и отряд смог наконец двинуться.

Тем временем солнце встало, и его первые лучи весело осветили наш путь.

За мостом, соединяющим Конакри с материком, начинается отличная дорога шириной от пяти до шести метров, где свободно может пройти повозка. Она доведет нас до Тимбо, за четыреста километров. Значит, до Тимбо мы можем не бояться трудностей. Погода хорошая, температура едва достигает семнадцати градусов в тени, и нам не грозят тропические ливни: их сезон миновал.