В путь за косым дождём - Андрей Меркулов

Отсюда мы вылетели к полюсу, куда не смог дойти Седов. Между Москвой и полюсом мне открылась во всем своем величии та дорога, линию которой нельзя увидеть глазами иначе как на карте — она проходит в воздухе.

Шесть часов наша тяжелая машина упорно пробивалась в глубину Арктики, в бесконечное царство льдов. От аэродрома на побережье — две тысячи километров до точки, отмеченной на карте штурмана, но пока еще невидимой для нас, затерявшейся где-то в необъятном пространстве... Набрав высоту и повиснув над льдами океана, самолет как бы растворился в белой дымке, окутавшей горизонт. Голубые и блеклые, наступили сумерки над нами и над полями льдов. Вечерело. Медленно уходят назад, под крылья, изборожденные трещинами льды. Высота — два километра, скорость — около четырехсот, но кажется, что мы висим почти неподвижно. Все пусто и однообразно внизу. Четыре мотора напряженно вгрызаются в воздух. Подмерзшие стекла кабины быстро отогрелись от включенной электропечи, и все же, при взгляде на сумрачные льды внизу, на хмурый, неприветливый горизонт, становится холодно. Медленно идет время, и все глубже забираемся мы в таинственные сумерки Арктики. Под нами нет больше твердой почвы. И некуда посадить машину в случае необходимости.

Недолгой становится в это время бело-синяя темнота туманного горизонта. Слева, сквозь дымку, большим неоновым шаром, еще не слепящим глаза, вдруг вышло солнце. Теперь оно будет ходить вокруг, поднимаясь все выше, — мы идем туда, где уже настал ослепительный и неугасимый полярный день. Солнце встает! И сквозь поволоку рефракции бросает оно яркий и розовый отблеск на ледяные поля. Пора достать темные очки. Прошло два часа, но ничто не изменилось внизу — никаких следов жизни, только светло-кофейные пятна молодого льда, настывшего в трещинах, да беспощадная чернота свежего разводья, да холмистые цепочки торосов, делающие ледяные поля похожими на изборожденные морщинами старческие лица... Но мы идем вперед. Десять тонн груза упорно проносит надо льдами наша машина — на далекую зимовку у полюса. Навстречу уже несутся зовущие сигналы приводной радиостанции. Через шесть часов полета самолет безошибочно находит среди хаоса льдов место посадки. Большая ровная полоса расчищена на льдине, и вот уже видны черные и красные сигнальные флаги аэродрома. Сверкнув серебром огромных крыльев, проносится, разворачиваясь в снежной пыли, воздушный лайнер. Вдруг сразу наступила прозрачная, как бы стеклянная, арктическая тишина. Мы выходим на льдину. Бездонное и чистое голубое апрельское небо, воздух свеж, как в горах, в нем нет пыли. Тридцать градусов мороза. Упругий снег звенит под ногами. Аэродром окаймлен высокими торосами — как безмолвные арктические часовые, они застыли вокруг.

Среди белой пустоты видны желтые фанерные домики и черные палатки дрейфующей станции. Человеческое жилье среди льдов! Чтобы оценить и почувствовать в полной мере все значение этого, надо хотя бы раз пролететь две тысячи километров над безмолвными белыми полями, в самое сердце льдов...

Самое удивительное, что видишь на Севере, — это люди, покорившие Арктику. Те, кто говорит о себе с равнодушием настоящих борцов, как будто они не делают ничего особенного. Это они в упорном труде большого коллектива создали воздушную дорогу Севера, которая ежедневно как бы строится заново. «Самолет идет на Север». Теперь эти слова стали привычны нам, но за ними стоит и подвиг исследователей первых путей и ежедневный труд летчиков — каждого из них можно назвать тружеником северной трассы с не меньшим правом, чем Гюго назвал своих героев тружениками моря. «Идет самолет...» Мученики северных дорог, шоферы, пробиваются в снегу к взлетной полосе; верные друзья экипажа, «технари», готовы на любом морозе принять машину, заправить и приготовить, пока летчики ушли отдохнуть.

Работать приходится на любом ветру.

— Надо успеть все сделать, — говорил мне старый авиационный инженер Белокопытов. — И успеваем. Бывает, иной раз возьмешься за кончик уха, а он отломится...

По-прежнему здесь может вдруг внезапно прийти опасность, и тогда человек делает то, что подсказывает ему долг и совесть.

Там, за Полярным кругом, мне рассказывали о Монакове, который, улетая на пенсию, погиб при аварии в последнем рейсе, сделав все, чтобы спасти всех пассажиров.

Это там мне рассказывали, как Осипов по сломавшейся льдине побежал к машине, каждую секунду рискуя уйти вместе с ней под лед, который кренился под тяжестью самолета, оказавшегося на краю, у трещины...

Пилоты Севера — родные братья испытателей. Начальник аэропорта в Тикси Шеленков учился летать вместе с Алексеем Перелетом, а один из самых известных полярных летчиков, Москаленко, — вместе с Сергеем Анохиным. На Севере тоже приходится испытывать и машины, и свое мастерство, и судьбу. Самолет идет на Север... Долгие перегоны над снежными просторами от одного жилого «острова» к другому. Путь, пройдя который вы научитесь уважать труд наших летчиков...

В дальних краях гораздо заметнее особенности нашего современного быта — самолет вошел, в обиход прочнее, чем птицеферма: без уток или кур еще могли бы обойтись, а без авиации уже не могут. На Камчатке, над большим селом Мильково, в самом центру полуострова, часто раздается шум и на улицы ложится тень от крыльев или большим сверчком проносится вертолет — рейсы идут на Петропавловск, в Щапино, Козыревск или Усть-Камчатск. Старики, которые еще не так давно вообще не имели понятия о моторе, обращают теперь на небесный транспорт не больше внимания, чем на проехавшую лошадь. Когда машина с напряженной дрожью и гулом, отдающимся в ее корпусе, как в стенках большой консервной банки, проходит над острыми хребтами сопок, заросших дикой тайгой, крестьянки, сидящие в самолете, одетые по-домашнему, спокойно кормят грудью детей или вытирают им нос. Люди в синей форме с нашивками, летчики Камчатки, со всем их своеобразным аэродромным бытом пришли теперь в это дальнее село; вот они сидят в чайной Милькова рядом с теми, кто привык всю жизнь работать на земле... Самолеты часто завалены мешками, клетками с курами, кто-то везет собаку. В Петропавловск регулярно доставляют на самолетах капусту и картофель — урожай Мильковского колхоза.

На этих линиях преимущественно работают небольшие АН-2, надежные и верные машины, которые ласково называют «антонами». Они вдруг появляются в небе в разрезе голубеющих гор и, пройдя над ближайшими домами, уже деловито бегут среди села по травяному полю, похожему на выпас, если бы не аэродромная мачта с полотняным конусом в черную и белую клетку, показывающим направление ветра. На выгоревшем посадочном «Т» дремлют на солнце босоногие мальчишки.