Вечерняя звезда - Ларри Макмертри

8

Выгнав Паскаля, Аврора отправилась на кухню и обнаружила там Рози, которая смотрела по телевизору программу Си-Эн-Эн. К своей досаде, Аврора увидела, что Рози доела весь ореховый пирог.

— Ну да, я перенервничала и съела его. На крайний случай у нас есть еще кусок пирога с мясом, который ты привезла из «Поросенка». Помнишь этот кусище пирога?

— Конечно, помню. Кто же, по-твоему, за него заплатил. Просто я была в таком настроении, чтобы поесть ореховый пирог, но мне это настроение, похоже, испортили, как и вообще испортили весь сегодняшний день.

— Прости, — извинилась Рози, — Си-Си не звонил уже два дня, поэтому я перенервничала и съела этот пирог.

— Чушь какая-то. С чего бы это мужчинам бросать тебя? — удивилась Аврора. — Большинство из них скорее бросили бы меня.

— Да, у нас одинаково острые языки, — отметила Рози.

— Я что, должна всегда слушать новости, когда вхожу к себе на кухню? — спросила Аврора, доставая пирог с мясом из холодильника. Он показался ей ничуть не менее привлекательным, чем пирог с орехами.

— Целая гора обрушилась на маленький городок в Южной Америке, — проинформировала ее Рози. — Это даже был не город, а просто ужасно бедная деревушка. Теперь ее нет, и все люди погибли в этом потоке грязи, кроме одного ребенка, который каким-то чудом спасся. Это ужасно.

— Разумеется, это ужасно, но я не желаю смотреть это, — сказала Аврора. — Я, конечно, сострадаю им, но я не желаю видеть это в своей собственной кухне. Мне достаточно страданий, которые я могла бы, по крайней мере, попытаться облегчить, но эти обрушивающиеся горы и задавленные деревни — с этим я ничего поделать не могу.

Рози немедленно выключила телевизор. И без того было ясно, что у Авроры не то настроение, с которым смотрят новости по телевизору.

Рот Авроры уже был полон — она жевала пирог и пожалела о том, что привезла всего один кусок.

Она сидела, держа в руках вилку, а на лице ее было выражение раздражения и печали.

— Что мне не нравится в телевидении, так это то, что оно приносит ко мне на кухню несчастных со всего мира. Я не хочу видеть, как страдают китайцы, румыны, палестинцы, южноамериканцы или все остальные люди. Я и так по горло сыта страданиями здесь, у себя в доме, — ты ведь обратила внимание, как плохо выглядела Мелани. Я постараюсь заняться своими неприятностями и не собираюсь сидеть здесь и взваливать на себя ответственность за то, что происходит в Китае, Румынии или где-нибудь еще.

— Наверное, за один сегодняшний день ты съела самое большое количество пирогов в своей жизни, — перебила ее Рози. — Три куска пирога с мясом, потом кусок торта с шоколадным кремом и еще утром, перед тем как мы приехали в тюрьму.

— Ну и что, слава Богу, для того чтобы съесть пирог, не нужны мужчины, — огрызнулась Аврора. — Тут только я и мой кусок пирога.

— О! — воскликнула Рози. — Что, генерал опять «показывал» или еще что-нибудь отчебучил?

— Нет, — ответила Аврора, — а вот Паскаль вылил холодную воду себе на галстук, не потрудившись даже снять его, а потом предпринял попытку задушить меня. Я настолько в нем разочарована, что даже не могу плакать. Если бы хоть поплакать, но беда в том, что я уже все выплакала.

— Понимаю, — сказала Рози. — Я почти готова отказать Си-Си. Я бы отказалась от него, да только следующий пьянчуга, который попытается занять его место, может оказаться еще хуже.

Аврора не отвечала. Рози поднялась и вышла. Ей нравилось, когда после нее кухня оставалась абсолютно чистой, но в данном случае задержаться для того, чтобы перемыть все на кухне, означало бы дожидаться, пока Аврора доест свой пирог, потом помыть тарелку, на которой он лежал, и положить ее в буфет. Рози решила не рисковать. По лицу Авроры, при нынешнем ее настроении, было трудно понять, рассердится ли она, если вытащить у нее из-под носа тарелку, на которой лежал мясной пирог и помыть ее.

— Спокойной ночи, милая, — сказала Рози, удаляясь через заднюю дверь. Она знала, что как только войдет к себе в коттедж на заднем дворе, то снова включит Си-Эн-Эн и узнает, сколько еще детишек было спасено в Южной Америке после этого ужасного извержения.

Почувствовав, что Рози с удовлетворением выхватила бы у нее тарелку из-под пирога, Аврора приготовилась разорвать ее на куски, хотя бы на словах. Пусть только попробует. Но как только Рози ушла, ее боевой дух пропал и аппетит внезапно исчез. Она с трудом заставила себя доесть пирог. В сущности, она даже оставила на тарелке корочку, а это бывало с ней нечасто. Аврора почти пожалела, что отпустила Рози. Когда они бывали вместе, им приходилось вырабатывать достаточное количество энергии, чтобы препираться, и были моменты, когда ссоры с Рози казались намного лучшим занятием, чем простое ничегонеделание в компании кого-нибудь другого.

Но Рози не было, пирог съеден, и ее неисправимо грустный правнук был надлежащим образом проведан. Гектор был груб, Мелани была в печали, а Паскаль в той или иной мере осрамил свою нацию. Бывали моменты, когда ей казалось, что она когда-нибудь сможет достичь с Паскалем Ферни более или менее близких взаимоотношений, но эти моменты были редкими. И все же, хотя бы и не с ним, с кем она могла бы достичь этого и жить вместе?

Она положила тарелку из-под пирога в раковину и с минуту исследовала содержимое холодильника, надеясь обнаружить, не осталось ли там хоть чего-нибудь, что могло бы возбудить ее аппетит. Все постоянно ругали ее за то, что она ничем не занимается — только ест, и в какой-то степени это была правда. Но есть было, по крайней мере, настоящим удовольствием, а рассуждения о том, что она могла растолстеть, тем более не волновали ее. Она никогда не была хрупкой, а уж теперь, когда она была в годах, полагала, что в ее возрасте на вес можно было бы перестать обращать внимание.

— Лучше быть сильной, чем худой, — говорила она, когда Рози или Мелани упрекали ее за то, что она много ест. К счастью, хотя бы Гектор Скотт понимал, что ни в коем случае не следовало упрекать ее за то, что она так любит поесть, тем более что его всегда влекло к полным женщинам.

Она не спеша дошла до спальни и раздвинула шторы. Гектор всегда задвигал их, а она столь же неизменно раздвигала. Ей нравилось, как фонари в конце квартала рисовали круги сквозь туман — эти круги напоминали маленькие сияющие луны. Кровь текла в жилах Гектора так медленно, что он теперь засыпал в носках, перчатках и даже в шапочке. Вот он лежал рядом и храпел. Она решила не обращать внимания на носки и перчатки, но нельзя же было не сделать чего-нибудь с колпаком, в котором он напоминал персонаж романов Диккенса — Эбенезера Скруджа, Сайласа Марнара или еще кого-то.

Аврора умылась, надела халат и забралась в постель. Но спать ей не хотелось — она ощущала опустошенность, у нее не было чувства принадлежности к этому миру, ей казалось, что вся жизнь была напрасной, словно она случайно влетела в какую-то жизнь, которую своей назвать не могла. Она часто читала до рассвета мистические романы или что-нибудь в этом роде. В последнее время это был Пруст, но в минуты, когда она не чувствовала, что принадлежит миру, она не могла сосредоточиться на Прусте. Порой ей удавалось забыться с помощью испытанного средства — журналов о кинематографе, но с недавнего времени и они уже не помогали ей. Кинозвезды казались теперь до смешного молодыми, все причуды и романтические приключения, в которые они попадали, казалось, годились лишь для подростков и утратили всякую привлекательность для нее. Даже их красота перестала привлекать ее, хотя она и не знала почему. Возможно, все было из-за того, что телесная красота была чем-то таким, что никогда к ней не вернется, и было немного досадно, что существовал неутолимый спрос на красоту, которая паслась возле Голливуда.

Когда она проскользнула к себе в постель, тело Гектора немедленно приблизилось к ней, реагируя так, как все в тропиках тянется к большому и теплому. С его телом это происходило каждую ночь. Аврора села в постели, приглядываясь к свету уличных фонарей и луноподобному сиянию вокруг них. Она чувствовала, как рука Гектора ищет ее руку. Каждую ночь он никак не мог найти ее руку. Аврора сняла с него перчатку и швырнула ее на пол, прежде чем позволила ему взять себя за руку, и в этот момент, к ее разочарованию, он проснулся.

— Куда делась моя перчатка? — спросил он.

— Я сняла ее, Гектор, мне не нравится брать кого-нибудь за руку в перчатке, если ты, конечно, не возражаешь.

— Да ведь тебе не нравится и когда руки у меня мерзнут! Что бы я ни сделал — я все время попадаю впросак.

— Ничуть не чаще, чем я туда попадаю. Мне приходится либо ложиться рядом с перчатками, либо меня ласкает ледяная клешня. Очень разочаровывает меня мысль о том, что именно этим заканчивается моя жизнь.

— Заканчивается? — удивился генерал. — Да это нонсенс. Твоя-то как раз не заканчивается. Вот моя гораздо ближе к завершению. Мне крупно повезет, если я протяну еще лет пять, а ты, мне кажется, проживешь еще лет двадцать как минимум.