Трагедия казачества. Война и судьбы-3 - Николай Тимофеев

Замполит на второй день ушел с нашей позиции, и я великодушно вручил фанерный лист Григоряну. Никто, зная мои великие труды по фанерной части, не возражал.

5. ПРОРЫВ

10 декабря весь наш батальон, впервые после первых атак из Нарта, был собран вместе, в километре от передовой. Все бросились искать знакомых, друзей. Ведь с многими мы уже давно не виделись, не имели о них никаких вестей и не знали, жив ли, нет ли. Слышу громкий хохот, подхожу, вижу: Витька Чеков и Витька Каретников стоят друг перед другом без шапок и дико хохочут. Подхожу ближе, они и меня заставляют снять шапку, и я тоже включаюсь в их почти истерическую потеху. Нас остригли в первых числах сентября, почти три с половиной месяца назад, волосы отросли, и немытые, нечесаные, свалявшиеся под не снимаемой шапкой, превратились в настоящий войлок, хоть прямо на месте срезай и делай из него валенки.

Вид очень непрезентабельный, просто дикий.

Поредевший батальон построили. Осталось нас, пожалуй, только половина, не больше. Это еще при том, что командование нас приберегало, в откровенные мясорубки не бросало. Мы же кадры, и Иосиф Виссарионович сказал: «Кадры решают все».

Комбат произнес речь, в которой сообщил, что завтра или послезавтра будет оглашен приказ о присвоении нам званий, причем изменен порядок присвоения. Раньше нам было известно, что помкомвзводам, командирам расчетов и отличникам боевой и политической подготовки будет присваиваться звание сержанта, а остальным — младшего сержанта. Теперь же, с учетом полученного боевого опыта, все станут сержантами.

Нам, минометчикам, также было сказано, что 50-миллиметровые минометы с вооружения снимаются, будут только 82 мм. Это тоже к радости — не придется бегать в атаки вместе с пехотой. Еще новость, у нас в роте появился новый замкомроты, невысокий чернявый лейтенант.

Человек предполагает, а Бог располагает, и нашей радости не сужено было продолжаться долго. Уже стемнело, когда батальон построили снова, и комбат сообщил нам другие новости. Один из стрелковых батальонов нашей дивизии выбил немцев из крупной колхозной фермы по направлению к аулу Кадгорон, закрепился там и должен был развивать успех, но немцы отрезали его от основных сил. Резервов у дивизии вблизи нет, и наш батальон получил приказ прорвать немецкую линию (она не должна быть крепкой), соединиться с окруженным батальоном и удерживать ферму, пока не подойдут подкрепления.

Построились, пошли. Через полчаса дошли до жиденькой цепочки красноармейцев, окопавшихся в кукурузе. Развернулись всем батальоном, двинулись в сторону, где невдалеке взлетали осветительные ракеты. Идем, никто нас не трогает. Уже вроде совсем близко просматриваются темные контуры приземистых зданий, наверняка, эта самая ферма. Неужели произошла какая-то ошибка, и нам ничего не придется прорывать, а просто благополучно доберемся до этого якобы окруженного батальона.

Прорывать пришлось. Где-то на левом фланге раздалось несколько взрывов, скорее всего, ручных гранат, не знаю, чьих. И сразу — стрельба, да такая густая, что весь батальон лег. Навстречу летело столько трассирующих, что, казалось, не должно было остаться на этом поле ничего живого. А мы лежали в этой свинцовой метели и соображали, что же можно сделать. Мы было наладили свой миномет, но нас смущало, что пули летели откуда-то сверху, а что это означало, понять не могли. Нашлись люди, которые поняли. Совсем близко слева загрохотал пулемет (мы сразу определили «максим»), затем второй, третий. Уже полтора месяца мы на фронте, действовали все время со стрелковыми ротами, а с пулеметной еще ни разу не приходилось.

Пришлось. Пулемет «максим», кончено же, оружие устаревшее, неуклюжее и неудобное, но при умении может быть еще каким грозным. Я объясняю сразу, что вообще такого полного окружения того батальона не было, но группы немецких автоматчиков засели на чердаках зданий фермы, таких длинных кирпичных коровников или свинарников, не знаю. Они-то и беспокоили постоянно окруженных бойцов, да и нас встретили таким дружным убийственным огнем.

А «максимы» их сразу образумили. Огонь этих автоматчиков стал слабеть, а потом и совсем прекратился. Раздавались еще редкие короткие очереди уже снизу (видно, автоматчики убрались с чердаков), но мы уже двинулись быстрым шагом вперед.

Вот и коровники. Стрелки бегут впереди, раздаются частые разрывы ручных гранат, это стрелки бросают их в ворота и оконные проемы на случай, если кто-нибудь еще там остался. Мы быстро проходим мимо здания, двигаемся дальше. Уже начинает светать, а мы толком не знаем, что же нам делать дальше.

И вот тут, за коровниками, нас встретила уже настоящая немецкая оборона и встретила таким пулеметным огнем, что те автоматчики показались нам детской забавой. Бежим вперед, и вот — окоп. Настоящий окоп, круглый, глубокий на средний человеческий рост, и… пустой. Мы все впятером впрыгиваем в него, но, ясное дело, в нем помещаются только наши ноги, а тела размещаются этакой звездочкой, прижатые к земле. Сбрасываем миномет, лотки, ящики и — за лопатки. Тут обнаруживается еще одна напасть, с фланга бьет длинными очередями немецкий пулемет прямо вдоль линии наших окопов. К нам подбегает один курсант-стрелок: «Ребята, у вас тут негде пристроиться?» И тут длинная очередь, и он, уже мертвый свалился нам на головы. Мы откатили его, беднягу, за бруствер и продолжаем работать лопатами.

Нельзя сказать, что нам не повезло. Во-первых, нам попался пустой окоп, во-вторых, недалеко, метрах в пяти от нас в сторону немцев находится большая воронка, видимо, от авиабомбы, а поперек воронки лежит поваленный огромный тополь, и его ствол, сантиметров сорок в диаметре, защищает нас от огня немецких пулеметов. Пули чуть ниже попадают в ствол тополя, а чуть выше, уже летят над нашими головами. И скатертью дорога.

Этот же, с фланга, не знаю, сколько бед он принес. А мы сжавшись, как селедки в бочке, просто ничего не можем сделать ни для ведения огня, ни просто что-нибудь для себя, для своего укрытия.

Но вот, наконец, мы малость осмотрелись, убедились, что с фронта нам ничего не угрожает, и Дикин начинает командовать. Для начала мы попытались связаться с соседями, если таковые окажутся. Справа метрах в пяти оказался такой же окоп, и в нем три курсанта-стрелка. Мы решили пробиваться окопчиками навстречу друг другу, чтобы было, во-первых, где спать, а во-вторых, если придется, то и оказать друг другу помощь. Слева ближайший окоп был далековато, и мы до него не докричались.

Решения были приняты, и через полчаса положение было таким: Аванесов со своим ящиком не без возражений с его стороны перебрался в ту воронку и активно приспосабливал ее для житья-бытья, Михаил прорыл неглубокую траншейку по направлению к стрелкам и забрался в нее, а Дикин отрыл нишу для своего ящика. В окопе стало попросторней, так что я стоял ногами на земле, да и Дикин, чуть пригнувшись, уже был в безопасности. Только Григорян, хотя и принимал своим телом какие-то спиралевидные формы, никак при своем росте не мог полностью себя обезопасить.

Еще через полчаса мы установили миномет для стрельбы по этому вредоносному пулемету. Я два раза подпрыгнул, чтобы над бруствером получше определить направление огня, воткнул в землю две щепочки, отколотые кинжалом от дикинского ящика, и все готово.

Григоряну было неудобно помогать мне при стрельбе, и мы открыли огонь вдвоем с Дикиным минами из григоряновского лотка. Нужно было стрелять быстро, чтобы не дать пулеметчикам переменить позицию, и мы выпустили десять мин за три минуты. Мы, конечно, не очень рассчитывали на результат, но, если пулеметчики были не в нормальном окопе, а просто лежали в кукурузе, то мы могли и уничтожить их, а если они в окопе, то, по меньшей мере, повредить пулемет.

А результат был — пулемет, этот или какой другой из этого же места больше не стрелял. Наш новый замкомроты через полчаса, подбежав к нам, спросил:

— Вы пулемет подавили?

— Мы.

— Представлю к награде.

И убежал, а нам было приятно. В таких случаях, когда толк был, а особенного героизма не было, награждали командира расчета и наводчика.

Мы были, можно сказать, в полной безопасности, несмотря на сильный огонь с немецкой стороны, и начали устраиваться посерьезнее. Дикин отозвал Аванесова обратно в наш окоп, хотя тот долго отнекивался и утверждал, что за ним охотится снайпер, чему мы все никак не поверили, зная, что храбрец из него невеликий. Наконец, он все-таки воссоединился с нами, оставив свой ящик в воронке, и мы все занялись земляными работами: Михаил добрался до встречного окопа со стороны стрелков и начал углубляться, Аванесов устроил себе подходящую траншейку в другую сторону, Дикин превратил в окоп свою нишу из-под ящика, а мы с Григоряном устроили место для миномета, теперь уже для стрельбы в другом направлении.