Полуденный бес - Павел Басинский

«Что-то здесь не то…» – размышлял Иванов по дороге к Вирскому. Внешность господина, встретившего его в дверях квартиры в доходном доме на Пятницкой улице, поразила Иванова. Вирский был прекрасен! Его умные, живые, проницательные глаза смотрели на визитера с насмешкой, словно он понимал, с какой задней мыслью пришел к нему Иванов. Изящно очерченный рот, волевой подбородок и классический профиль головы говорили о натуре дерзкой и оригинальной.

Вирский немедленно согласился ехать в имение князя продемонстрировать свое искусство. «Я давно не был на природе», – сказал он. Иванов хотел рядиться о гонораре, но Вирский презрительным жестом оборвал его.

– Я не нуждаюсь в деньгах, – сказал он. – Я беру их только потому, что всякий труд должен быть как-то оплачен. Размер своего гонорара я оставляю на вашей совести и хочу оговорить лишь дорожные расходы.

Конечно, это предложение пришлось Иванову по душе. «Не видать тебе гонорара как своих ушей!» – смеялся он про себя.

– Согласен, – сказал он вслух, – но с условием, что все деньги будут вам выплачены сразу после сеанса.

– Вы сомневаетесь в моем искусстве?

Иванов напомнил ему о фельетоне в «Новостях дня».

– Я знаю фельетониста, – с презрением сказал Вирский. – Прежде всего это человек глупый и невежественный.

– Все-таки я хочу убедиться в вашем искусстве, – развязно заявил Иванов.

– Вы в этом уверены? Что же вам показать?

– Поднимите взглядом мраморную пепельницу на столе так, чтобы я мог провести под ней рукой.

– И это все? Не высоки же ваши запросы, юноша!

Однако Вирский не торопился проделать фокус с пепельницей. Он неотрывно смотрел на Иванова. И вдруг студент почувствовал, как вместе со стулом он поднялся в воздух и повис в вершке от пола, слегка раскачиваясь, как на остановившихся качелях.

«Это гипноз!» – решил Иванов. Тем не менее ему было страшно от взгляда Вирского, проникавшего в самую сердцевину его маленькой души.

– Отпустите! – жалобно попросил Иванов, и стул тотчас с легким стуком опустился на пол.

– Не угодно испытать меня еще? Хотите, я расскажу о скверном поступке, который вы сделали вчера в Сандуновских банях? Само собой, это останется entre nous…

– Не надо! – испугался студент.

– Хотите знать, что произойдет с вами через неделю?

– Ни в коем случае! – Иванов почему-то испугался даже больше, чем когда висел в воздухе. – Я предпочитаю жить сегодняшним днем.

– «Довлеет дневи злоба его…» – усмехнулся Вирский. – «На всякий день своя забота…» Похвальный принцип! Жаль, что я не могу ему последовать. Но перейдем к делу. Суть моих занятий состоит в том, что я являюсь посредником между этим миром и потусторонним. На сегодня это высшее, чего я достиг. На публике я показываю разные фокусы, читаю мысли и двигаю предметы на расстоянии. Но я уверен, что князя не интересуют подобные пустяки.

– Что будет нужно для вашего спектакля?

– Спектакля? Впрочем, называйте, как вам угодно. Мне нужен молодой человек, еще лучше – девушка. Непременное условие состоит в том, что он или она должны быть… невинны. Проще говоря: мне нужны девственник или девственница. В вашей компании найдутся такие?

– Вряд ли! – захохотал Иванов. – Но дядя что-нибудь придумает. Я сегодня отправляюсь к нему, а вас мы ждем завтра с вечерним поездом… На станции вас встретит кучер с коляской.

В назначенный вечер князь, Иванов и Талдыкин, поглотив изрядное количество горячительного, с нетерпением ждали мага. Пустые бутылки цимлянского валялись на полу. На диване нервно скучали три девицы из заведения госпожи Метелкиной, исправно поставлявшей «живой товар» всем уездным развратникам. Князь был мрачен, но при появлении Вирского оживился.

– Наконец чародей пожаловал! Выпей с нами!

– Я не пью, – возразил маг. – Добровольно не хочу, а по обязанности… не желаю.

– Вот ты каков! – нахмурился Чернолусский. – А ты, братец, оказывается, гордец! Так поворачивай туда, откуда приехал!

Иванов и Талдыкин пьяно захохотали. Ни слова не говоря, Вирский развернулся и вышел в переднюю.

– Вернуть!

Иванов бросился за гостем.

– Ну что вы, отец, право! – уговаривал он Вирского. – Сергей Львович пошутил… Ну, простите его! Сидит в глуши, не видит образованных людей, одичал.

– Я вернусь, – сказал Вирский, – но предупреждаю, что мне нет дела до нрава его сиятельства. Я требую, чтобы он принес мне извинения…

– Извиниться? – добродушно спросил князь. – Изволь, я готов.

Его извинения вполне устроили Вирского.

– Если не возражаете, я начну.

– Покажи нам фокусы, любимец богов! – сказал пьяный Талдыкин.

– Извольте! Вы, князь, извинились передо мной, но продолжаете про себя называть меня словами, которые так пошлы, что я не буду на них обижаться. Напротив, я предлагаю вам обратить вашу злую мыслительную энергию в физическую. Возьмите бутылку и бросьте ее мне в голову.

Князь тотчас схватил тяжелую бутылку и метнул ее в гостя. Все ахнули! Однако, не долетев до цели, бутылка чудесным образом изменила свою траекторию и раскололась о стену, испортив одну из картин.

Все были поражены, кроме князя.

– Я промахнулся, – промычал он.

– Попробуйте снова.

– Нет уж… Надоело! Начинай свой сеанс спиритизма.

– Это не спиритизм, – возразил Вирский. – Спиритизм – английская забава, которая мне давно наскучила. Все эти вращающиеся блюдца и перестукивания с покойниками напоминают мне совокупление слепых. Я владею более высоким искусством. Я могу на ваших глазах воплотить в тело душу названного вами умершего человека.

– Так приступай! – желчно перебил его князь. – Я хочу потолковать с моим покойным отцом.

– Вы в этом уверены? – спросил Вирский, в упор глядя на князя.

– Начинай, черт тебя возьми!

Но Вирский медлил и оглядывался по сторонам.

– В чем дело?

– Разве ваш родственник не сообщил вам о моем условии? Души мертвых блюдут крайнюю чистоплотность и не вселяются в первую попавшуюся телесную оболочку. Грубые тела для них невозможны. Вы не станете заворачивать новорожденного младенца в дерюгу? Так и здесь. Лев Львович Чернолусский будет говорить с вами устами только непорочного молодого человека. Еще лучше девушки.

– К вашим услугам целых три! – захохотал Чернолусский.

– Вы меня не поняли… Она должна быть девственницей.

– Да как ты смеешь! – вдруг возмутился Талдыкин. – Я не позволю тебе оскорблять женщин в присутствии дворянина!

– Что тут оскорбительного? – удивился маг. – Я привык уважать всякий труд, в том числе и… этих прелестниц. Но душа Льва Львовича откажется вселяться в женское тело, которого касался мужчина.

– Молчи! – крикнул князь Талдыкину. – Волхв решил посмеяться надо мной. Ему не объяснили, кто таков Чернолусский и как он умеет блюсти честь своих гостей. Через час сюда будет доставлена девушка, за невинность которой может поручиться всякий, если он не последний негодяй. Пусть она заговорит голосом моего отца, который я еще не забыл. В противном случае, маг, твоя собственная душа пожалеет о том, что воплотилась в этом бренном теле…

– Вы говорите ужасно много слов, князь, – насмешливо перебил его Вирский.

Волчица

– Вы спите? – спросил Барский.

– Нет-нет! Просто задумался. Вы верите в переселение душ?

– Вообще-то, я атеист. Но как эгоист предпочитаю верить, что после моей смерти мое «я» до конца не умрет. Поэтому меня греет этот невинный русский индуизм, эти сказочки о русалках, оборотнях и прочих переселениях душ.

– Читайте до конца, – сухо добавил он, – потом поговорим. Но учтите! Обсуждать эту чушь на трезвую голову я не согласен.

К дому лесничего была послана коляска. Коварный князь знал, что отец Ольги Павловны уехал в губернский город и бедная девушка находится в доме одна. Знал он и о том впечатлении, какое производил на несчастную, томящуюся в лесной глуши под неусыпным взором отца-тирана. В записке, посланной с кучером, князь бессовестно признавался ей в любви и просил немедленного свидания.

Чтобы скоротать время, Вирский попросил у князя позволения осмотреть его библиотеку.

– Молодой человек, – сказал он, указывая на Иванова, – рекомендовал вас как страстного книжника. Он сказал, что в вашем доме хранятся редкие издания по оккультизму и черной магии.

– Он спутал меня с покойным братом, – лениво возразил князь. – Изволь, смотри.

Дворецкий проводил Вирского в кабинет. Через час он вернулся. Глаза его горели. В руках он держал черный фолиант.

– Мы с вашим родственником не оговорили размер моего гонорара. Я оставил его на ваше усмотрение. В деньгах я не нуждаюсь, но если бы в случае успешной демонстрации моего искусства я получил бы в качестве вознаграждения эту книгу…

– Изволь, – отвечал князь. – Но боюсь, что твоим вознаграждением будут твои помятые бока.

В это время в гостиную вошла Ольга Павловна. Она была бледна и дрожала. Было видно, каких внутренних сомнений и нравственных мук стоил ей этот поступок. Но не это беспокоило князя. Он о чем-то перешептывался с кучером.