Зловещий брак - Мэйдлин Брент

Через полчаса мы подъехали к ее дому и нашли там Дэниела, играющим с детьми в крикет: он использовал самодельную клюшку и наскоро вырезанный деревянный мяч. Муж Шебы лениво наблюдал за ними, изредка отзываясь на крики и потасовки детей. Дэниел помог Шебе слезть с повозки.

— Где ты была, женщина? — спросил ее муж.

— Тебе до этого нет никакого дела, дурачина старый. — И она похлопала меня по руке. — Счастья вам, мисс Эмма.

Когда мы отправились в обратный путь, я спросила Дэниела:

— Если я принесу тебе соверен, ты отдашь его за меня Шебе?

— Не надо никакого соверена, мисс Эмма.

— Попроси ее принять это ради меня, пожалуйста.

— Ну хорошо. Шеба рассказала вам все, что вы хотели знать?

— Да, она все объяснила. — Я покачала головой и не могла не улыбнуться: — Должна сказать, все это очень странно, Дэниел. В самом деле очень странно.

В теплый июньский день, когда дул прохладный бриз с моря, который мы называли Доктор, я была обвенчана с Оливером Фоем. Венчал нас епископ Ямайки, доктор Наттел, в кафедральной церкви Кингстона. Затем последовал великолепный прием в Миртл Бэнк Отеле. Я была в восторге, но очень нервничала, оказавшись центральной фигурой в таком важном обществе. Тетя Мод была само величие и спокойствие и всегда находилась под рукой, чтобы поддержать меня.

Мы должны были провести медовый месяц, а вернее, две недели, на Гаити. Оливер арендовал красивый дом в Сен-Марке у знакомого по бизнесу из Порто-Пренс, который позаботился о том, чтобы весь штат прислуги обслуживал нас. Нас сопровождал камердинер Оливера, Рамирес, цветной с примесью испанской крови, и двое горничных из Диаболо-Холла, которые в будущем станут моими личными горничными. Их звали Марта и Бекки, обе были всего на несколько лет старше меня, но весьма опытные, потому что проходили практику в других домах. Впервые я увидела их за неделю до свадьбы в Диаболо-Холл. Казалось, они приятные молодые девушки, всегда улыбающиеся. Их улыбки исчезали лишь в присутствии Оливера. Перед ним они испытывали немое благоговение. Я полагала, что они вполне устроят меня как горничные, но была бы рада поменьше видеть Рамиреса. Это был молчаливый человек лет сорока. У него был холодный взгляд, и, когда он смотрел на меня, я читала в этом взгляде презрение.

В день свадьбы в семь часов вечера мы сели на пароход. Оливер заказал нам отдельные каюты, так, чтобы я смогла выспаться и отдохнуть за это короткое путешествие. Я очень оценила этот великодушный жест, поскольку чувствовала, что стресс и возбуждение истощили меня душевно и физически.

На следующий день мы сошли на берег на маленькой красивой пристани, которая представляла собой домик из белого и желтого кирпича, стоявший на низком деревянном помосте. На берегу уже ждали два экипажа, чтобы доставить нас домой. Наша спальня была холодной, огромной и великолепно меблированной комнатой во французском стиле, с отдельными гардеробными комнатами для каждого.

Я достала из чемоданов свои красивые платья, не в силах дождаться, когда Марта и Бекки сделают это. Я получила наслаждение от ленча на пленэре, предложенного Оливером, и от прогулки по прохладному лесу. Я с томлением вспоминала все, о чем мне поведала Шеба, и с трепетом ждала, когда же кончится день.

Я наслаждалась ванной, которую мне приготовили Марта и Бекки — в самой огромной ванной комнате, которую мне доводилось видеть; и, одевшись позже в одно из самых моих любимых новых платьев, я с удовольствием обедала с Оливером за столом — таким абсурдно огромным для двоих, что я вынуждена была подавлять смех, глядя на нас.

Я с наслаждением выпила два бокала шампанского за обедом и с удовольствием слушала веселого Оливера. Я с предвкушением пошла в свою спальню, отослав наконец Марту и Бекки; раздевшись сама и тщательно выбрав, какую из трех изысканных ночных сорочек надеть, я вошла в освещенную свечами супружескую спальню; я забралась на огромную кровать и с трепетом ожидала Оливера.

Прошло некоторое время, и муж пришел ко мне — и тогда начался долгий и тягостный кошмар.

4

В последующие месяцы и недели много вечеров и ночей я ожидала мужа в нашей спальне — но никогда уже с тем радостным чувством, как в первую ночь.

Иногда мне трудно было поверить, что внешняя сторона нашей жизни в Диаболо-Холле казалась другим вполне нормальной. Ее считали таковой дядя с тетей, многие друзья и знакомые, с которыми мы обменивались визитами и встречались иногда на светских раутах. Я полагала, что несмотря на то, как искусно я притворялась и улыбалась, несмотря на то, что Оливер был внешне так же внимателен ко мне, как и в дни нашей помолвки, весь мир должен был угадать под нашими масками, что он — монстр и что я ненавижу его.

Как же глупа я была, удивляясь, что никто не видел правды! Я и не подозревала, какова истинная сущность Оливера, пока она не открылась мне; но теперь у меня было больше возможностей узнать его. Я не плакала и старалась не смотреть в сторону мужа в присутствии других. Маловероятным было, чтобы кто-то узнал о моих чувствах — и почти невероятно было, чтобы кто-то заподозрил их причину.

Унижения и душевные мучения не оставляют следов на коже, а гордость не позволяла мне показывать их на лице. Что касается физических мучений, Оливер был достаточно осторожным, чтобы не наносить ран в местах, где они могли быть видны. Я не сомневаюсь, что Рамирес, его камердинер, не только знал о том, как хозяин обращался со мной, но и получал удовольствие от того, что знал об этом.

Мои горничные могли догадываться о чем-то, но после первой брачной ночи я никогда не позволяла им помогать мне одеваться и присутствовать в ванной, так что они не могли видеть на моем теле ни следов от его ногтей, ни узких полос от плети, ни широких от ремня. Другие слуги, я была уверена в этом, также ничего не знали: даже миссис Фергюсон, экономка, от которой почти ничего не укрывалось. Наша спальня и мой будуар находились в южном крыле и были отделены от половины прислуги. Я же не издавала ни звука, терпя издевательства мужа. Но если бы даже я кричала — крики не были бы услышаны.

Иногда по ночам, когда Оливер сполна бывал сыт доставленным мне унижением и засыпал, я завертывалась в одеяло и ложилась на ковер в своем будуаре, потому что не могла лежать с ним в одной постели. Однако весьма часто, к моему облегчению, он отсутствовал по две-три ночи — предположительно, по делам бизнеса. Рамирес его всегда сопровождал. Вскоре я заподозрила, что этот «бизнес» имеет отношение к женщинам, поскольку в таких случаях он возвращался удовлетворенным и оставлял меня в покое на несколько дней. Однажды я услышала разговор между Рамиресом и Мартой в холле рядом с нашей спальней, когда они полагали, что я нахожусь внизу. Этот разговор подтвердил мои подозрения.