Избранные стихи - Габриэла Мистраль

То на молоты похожи,

то, как заступы, бесстрастны;

сумасшедшие колеса

иногда их рвут на части,

и рука, что уцелела,

узнает вдовы несчастье.

Слышу, как стучат кувалдой,

вижу -- у печей пылают,

и летят над наковальней,

и зерно перебирают.

Я их видела на шахтах,

в голубых каменоломнях,

за меня гребли на лодках

по воде коварной, темной,

гроб мне сделают по мерке,

хоть меня и не припомнят...

Каждым летом ткут холстину

свежую, как вздох прибоя,

и прядут они и чешут хлопок,

шерсть -- добро чужое,

и поют потом в одеждах

у ребенка и героя.

Засыпают в ранах, в шрамах,

испещренные металлом.

Свет созвездий в окна льется,

чтобы силу дать усталым.

Но во сне копать и строить,

мыть и сеять продолжают;

и Христос берет их руки

и к груди их прижимает.

Перевод О.Савича

Странствия

120. Двери

Много я гримас видала,

в том числе -- дверей гримасы.

Долго я на них смотрела:

голые, как кость без мяса,

мне показывали спину

цвета волка и лисицы.

Стоило ли двери делать,

чтоб в плену у них томиться?

Дом с закрытыми дверями -

плод, покрытый скорлупою;

дом не делится с дорогой

внутреннею теплотою;

двери учат нашу песню

от прохожих запираться,

к радости не приглашают,

выпустить ее боятся.

Молодыми не бывают,

и старухами родятся.

Двери -- грустные ракушки

без песка и без прилива.

Двери -- грозовая туча

над большой землей счастливой,

прямизной они похожи

на прямые складки смерти,

я склоняюсь перед ними,

как тростник, дрожащий в ветре.

"Нет!" -- они твердят рассвету,

что над ними нежно блещет.

"Нет!" -- твердят морскому ветру,

что над ними рукоплещет,

и дыханью свежих сосен,

и реке, что рядом блещет.

И, как древняя Кассандра,

не спасут, хотя все знают:

потому вошла свободно

в дверь судьба моя больная.

Я стучу, и вот как будто

ловит дверь меня на слове,

а просвет, сухой и жадный,

словно шпага наготове,

и взлетают створки, словно

настороженные брови.

Я вхожу и будто пятна

на лице своем скрываю;

что мой дом, как плод невскрытый,

мне готовит, я не знаю

и гадаю: избавленье

ждет меня иль гибель злая.

Я хочу уйти, оставить

все, что землю закрывает,

горизонт, что от печали,

как газели, умирает,

и людские двери -- втулки

бочек, где вода -- чужая;

чтоб руками не касаться

их ключей, холодно-жгучих,

звона их вовек не слышать,

он как треск змеи гремучей.

Я в последний раз оставлю

двери за собой без стона,

и умчусь я, торжествуя,

птицею освобожденной

следом за родной толпою

мертвецов моих бессонных.

Наверху они, конечно,

не разделены дверями,

не оскорблены стенами,

слово раненый -- бинтами.

В вечном свете, как при жизни,

будут ласковы со мною.

Вместе запоем мы песню

между небом и землею.

Этой песней дверь за дверью

расшатаем, словно ветер.

Выйдут люди в мир открытый,

как проснувшиеся дети,

услыхав, как злые двери

падают на целом свете.

Перевод О.Савича

Время

121. Ночь

Растушеваны отроги,

Стадо тянется с полей.

Скрылось солнце у дороги

в красной кузнице своей.

Хутор спрятался в тумане,

сад растаял и поник.

И вершина перед нами

в темноту зарыла крик.

Существа теряют имя,

соскользнув в небытие,

и торопимся за ними

ты и я, дитя мое.

Перевод Н.Ванханен

Эпилог

122. Последнее дерево

Лист аканта, милый греку,

одинокое растенье,

что дается человеку

в светлый час его рожденья,

бороздит узором ткани, б

ередит людские страсти

остров крови в океане

со щепоткой царской власти

положу легко и щедро,

подводя свои итоги,

в ноги дуба или кедра

на краю пути-дороги,

чтоб в грядущем не кормили,

чем сыта я в мире этом,

чтобы зелень в полной силе,

вся пронизанная светом,

чтоб во сне ли, наяву ли,

откровенно, потаенно,

на бегу ли, на плаву ли

вместо крова дали крону.

Чтоб прибежищем последним

стало дерево навеки

всем моим речистым бредням,

тишине, сдавившей веки.

Одиночество с собою,

одиночество с другими,

прах и небо голубое,

луч, вобравший Божье имя,

все возьми себе по праву,

что в душе моей таится:

ветра вольную забаву

и подземную криницу.

От тебя укрыться нечем:

веешь ладаном над нами,

ангел мой, зовущий к встречам,

помавающий ветвями!

Может, рядом та поляна,

где стоишь себе на воле,

безответно, безымянно,

как слепой ребенок в поле?

Может, радостен и светел,

ангел дерева большого,

ты давно меня приветил,

не сказав про то ни слова,

И, счастливой и влюбленной,

эти песни распеваю

под твоей зеленой кроной,

знать не зная, что мертва я!

Перевод Н.Ванханен

Из книги "Поэма о Чили"

123. Долина Эльки

Мне надо сойти в Долину,

туда, где за темной листвой

зеленая завязь инжира

подернулась синевой,

проведать своих -- не важно,

кто мертвый, а кто живой.

Словно купель, над Долиной,

кутаясь в облака,

озеро грез витает,

вея прохладой, пока,

изнемогая от жажды,

мелеет Эльки-река.

Я знаю холмы-громады,

сонно выгнув хребты,

словно гигантские звери,

глянут из темноты.

Вы -- мои крестные, слышу

я и во сне ваш рык:

не зря вы дарили мне люльку

из жестких камней своих.

И вот на душистый клевер,

садится вокруг меня

родня по крови и духу,

по вечной любви родня,

и мы говорим часами,

слова не пророня.

Так будем же и пребудем,

пока мы в силах продлить,

читая взглядами взгляды,

воспоминаний нить

о преходящем и вечном,

о том, чему имени нет,

чистая каста горцев,

Анд раскаленный цвет,

поющий, когда поется,

молчащий в годину бед.

Плывет предо мной вереница

радостей и невзгод,

терпкая брага юных,

старцев медленный мед,

ярость и вдохновенье,

горечь и пустота

да и сама Долина,

плывет как сон, разлита,

от Пералильо к Уньону,

та же -- и будто не та.

Покой, и водовороты,

и жар, и прохладный бриз -

все ведомо тверди, к которой

тридцать холмов сошлись.

Здесь клан мой -- как на поверке,

принимаю парад,

и те, кого уж не ждали,

тоже сюда спешат,

кто во плоти, кто тенью,

от победы к паденью.

Но с каждой новою встречей

все сумрачней торжество:

слабеет пламенный узел

племени моего.

Речью, жестом, надеждой

хочу воскресить его.

Пусть стол накрыт небогато,

лишь кактуса свежий плод

и карликовую дыню,

что каждый в ладонях мнет,

в обмен на сказки и были

приносит мне мой народ.

Из каждой надломленной ветви

здесь детства сочится ток,

здесь каждый лист меня знает,

и каждый лесной цветок

мысли мои читает,

клонится мне на грудь,

здесь на спутанных травах

так хорошо уснуть.

Но если в самое сердце

детство ударит -- беда:

как бы мне не согнуться,

как бы не разлететься,

точно в бурю скирда?

Не пережить мне детства

коль голова седа.

Пора: ухожу украдкой,

чтобы меня из тьмы

не провожали взглядом

обиженные холмы.

В гору ведет дорога,

свист кнута за спиной,

встал на пути терновник

непроходимой стеной,

кладь моя, крест мой вечный,

как и всегда, со мной.

Перевод Е.Хованович

124. Прощание

И я ухожу по зову,

а прочее все едино -

по зову спешу, по слову,

на дальний свист Господина,

на свет огня неземного,

к лучу -- и близко вершина.

Дитя заслонить собою

когда-то сюда пришла я,

сродниться с тобой судьбою,

Праматерь земля сырая,

льнуть к ветру, горам, прибою,

все три стихии вбирая,

приемля диво любое -

и вот я стою у края.

Тебя к далеким пределам,

дитя индейских селений,

подобно летучим стрелам,

умчат ветра и олени,

и невредимым и целым

пребудешь со мной в разлуке,

с тобой не сравниться белым -

ты зряч, они близоруки.

Ступай легко ли упрямо,

твои -- железо и воздух,

Земля, всеобщая Мама,

лоза в виноградных гроздьях,

и мертвых святая воля,

и камни на тропах козьих.

Пора! -- провожу, как сына.

Тебе -- за выпавшей долей.

А мне -- на зов Господина...

Перевод Н.Ванханен

ПРИМЕЧАНИЯ К СТИХОТВОРЕНИЯМ

(Э.В.Брагинская)

В первое полное собрание стихотворений Габриэлы Мистраль, вышедшее в мадридском издательстве Агилар в 1958 году (как и во все последующие издания), включены ее собственные комментарии, которые она предваряет обращением к читателю. Приводим текст обращения.