Пташка Мэй среди звёзд - Джоди Андерсон

Сквозняк поднял клок волос на макушке у призрака. Эхо вернулось опять. И опять.

— Т-с-с-с! — зашипели Мэй и Фабио.

Беатрис подплыла к одной из глыб и ахнула:

— Мэй! Посмотри!

Девочка подбежала к подруге.

Это была не просто глыба, а статуя гуля: из пасти торчали острые клыки, руки прикрывали глаза, словно он чего-то испугался.

— Странно… — сказала Беатрис.

— Наверное, не стоило сюда входить, — засомневалась Мэй, но капитан уже летел вперед по тоннелю.

— Я нашел дорогу, — гордо объявил Фабио.

На попу светилась, указывая путь, голубая стрелка.

Пессимист выскользнул из-под рубахи Тыквера, проскользнул у призрака между ног и спрятался за него.

Все нехотя пошли за капитаном. Из темноты показались новые статуи: гули, гоблины, даже несколько призраков и привидений. Один держал перед лицом голографическую камеру, словно пытался сделать снимок.

— Наверное, это голограф, про которого писали в книге, — шепнула Беатрис. — Тот самый, который пропал.

Мэй поежилась.

На лицах статуй застыл ужас. Чем дальше друзья шли, тем чаще им встречались изваяния, которые уже плотно прилегали друг к другу, образуя нечто вроде стены.

— По-моему, лучше повернуть назад, — сказала Мэй, оборачиваясь к Беатрис и Тыкверу, но позади никого не было.

Сверху донесся звук — словно бы кто-то выдохнул после глубокого вдоха. Пахнуло ледяным ветром.

— Тыквер? Беа? — позвала Мэй и огляделась. — Киса?

Девочка вздрогнула. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. В пещере, должно быть, похолодало градусов на десять. Мэй посмотрела вперед, туда, где скрылся Фабио.

Фффффшшшшшшшшшшшшшш.

Мэй обдало холодом, и она задрожала.

— Кто здесь? — пискнула девочка. Сердце гулко стучало в ушах. — Фабио? — позвала она. Никто не ответил.

Мэй прислушалась, но все было тихо. Девочка посмотрела вокруг, заглянула в тоннели, которые расходились в стороны, точно полые корни. Из правого коридора снова дохнуло холодом. Ветер пригладил ей волосы, разделив челку надвое. Мэй зябко запахнулась в саван и подошла к входу в тоннель. Нос тут же заледенел.

— Кто тут? — спросила девочка. Ей ответило только эхо.

Она помедлила на пороге, не зная, что делать. И тут Мэй увидела кого-то: его скрывали тени, но все же девочка разглядела в глубине тоннеля щуплую, низенькую фигурку.

— Кто вы? — позвала она.

«Кто вы?» — откликнулось эхо.

Мэй на цыпочках прокралась вперед. Фигурка тоже сделала несколько шагов. У нее была походка ягуара — уверенная и грациозная.

— Кто вы? — снова пискнула Мэй.

Она остановилась. Фигура тоже. В ней было что-то странное. И очень знакомое.

Темные волосы. Блестящие глаза. Задумчивый наклон головы.

Вытянув руку, девочка медленно подошла к своему отражению в ледяном зеркале. Перед ней стояла другая Мэй, не та, которую она знала. Эта Мэй была старше, наверное, года на два или на три.

Коленки у нее были не острые, а удлиненные, тонкие, как у газели. На лице темнела боевая раскраска. Плечи укрывал темный, сверкающий саван. За спиной висел колчан, полный серебряных стрел. Длинные черные волосы свободно ниспадали на плечи.

— Ты — не я, — прошептала девочка.

Другая Мэй была ослепительна. Она сияла, словно звездочки на купальнике.

Мэй боязливо тронула зеркало пальцем. И сразу поняла, что допустила ошибку. Обжигающе-ледяной холод пробежал сначала по ее пальцу, затем по ладони вверх, к локтю, проникая до самых костей. Пальцы онемели. Тело перестало слушаться. Мэй попробовала отдернуть руку, но не смогла. Она повернула голову, и шея заскрипела. Девочка хотела отступить, но в ужасе обнаружила, что ноги приросли к земле. Она опустила голову. Ступни выглядели так, словно… окаменели. Мэй превращалась в изваяние.

Она попробовала вскинуть голову. Шея затрещала и тоже стала камнем. Теперь Мэй только и могла, что смотреть на девочку в ледяном зеркале. Та вдруг улыбнулась и подмигнула ей.

Пессимист бродил по ледяному тоннелю, разыскивая хозяйку. Несмотря на пальтишко, он весь дрожал. Наконец кот замер и принюхался. Поблизости что-то было не так. Он как раз начал думать, что именно могло случиться, когда неожиданно увидел впереди тень.

Редкая шерстка Пессимиста встала дыбом, хвост вытянулся.

Мэй сжимала в руках букет алых роз, бутоны осыпали ее волосы, и глаза девочки были закрыты. Она лежала под стеклянным колпаком, точно пирожное в витрине кондитерской.

— Миэй? — шепнул Пессимист. Он осторожно потрогал стекло лапкой там, где была ее щека. — Миэй?

Кот сразу вспомнил фильм, который они смотрели однажды в день рождения хозяйки. Мэй сидела перед телевизором и плакала, а Пессимист — тогда еще котенок — следил из-за ее плеча за живыми картинками. На экране под стеклянным колпаком лежала прекрасная девушка с алой лентой в волосах. Вокруг стояли семь человечков. Пессимист не понимал, почему хозяйка плачет, но при виде ее слез стал печальнее обычного. С тех пор праздничные торты всегда портили ему настроение, и кот никогда не просил оставить для него крошки.

— Миэй? — спросил Пессимист и поскреб лапкой по стеклу. Девочка не двигалась. — Миэй?

Пессимист понюхал стекло и чихнул.

Он немножко обиделся. Это явно была какая-то шутка. Жалкая попытка его обмануть. Мэй, которая лежала перед ним, пахла, как лед. А настоящая Мэй пахла арахисовым маслом и пончиками, сухими листьями и зеленой травой, серебряными блестками и душистым мылом.

Вжжжжжжжжжжж.

Пессимист обернулся и посмотрел в боковой тоннель. Поднял мордочку, раздумывая, что бы это могло быть.

Вжжжж. Жжжжж.

Хвост Пессимиста бешено хлестал из стороны в сторону. Кот размышлял. Звук напомнил ему о пчелах.

Любопытство составляло примерно сорок пять процентов души Пессимиста. Он, конечно, понимал, что ходить в тоннель не стоит, но все-таки затрусил вперед — выяснить, что же там случилось.

Глава четырнадцатая

Статуи

Хлоп!

Звук в точности напоминал тот, который слышится, когда из ванны вынимаешь пробку. Мэй обязательно вздрогнула бы, если бы не окаменела. А сейчас она только могла водить глазами по сторонам. Это не помогло, ведь звук раздался прямо у нее над головой.

На девочку упал ослепительно-белый свет. Однажды она уже видела такой. Сердце гулко заколотилось в каменной груди.

Что-то затрещало, хрустнуло. Мэй оторвали от земли и потащили вверх, через круглую дыру в своде тоннеля. Миг спустя девочка снова оказалась на поверхности. Снег одеялом укрывал землю, но метель стихла.

Тот, кто нес ее, повернул, и сердце девочки тревожно забилось. Ее окружали белоснежные, похожие на кометы, духи. Она догадалась, что это жители Северной фермы — такие же, как тот, которого она видела в Вечном Здании. Духи разлетелись в стороны, и перед Мэй оказались светящиеся сани — прекрасные, алые, как лепесток розы, и украшенные бубенчиками.

Из саней торчали три статуи, как две капли воды похожие на Тыквера, Беатрис и Фабио.

Мэй опустили рядом с ними на красное бархатное сиденье. Мэй повела глазами из стороны в сторону. В санях не хватало кое-кого.

«Пессимист», — хотела сказать она, но губы не шевельнулись.

Сани плавно заскользили вперед. Мэй изо всех сил пыталась открыть рот, позвать своего кота, попросить, чтобы духи остановились. Но у нее получилось только шевельнуть мизинчиком, да и тот сдвинулся всего на миллиметр. Беспомощная слеза побежала по каменной щеке. Сани поднялись на вершину самой высокой горы Окаменелого перевала. И тут девочке открылись просторы, лежавшие по другую сторону гор.

Впереди раскинулся огромный лес — такой густой, что деревья липли одно к другому, точно стебли влажной травы. Их кроны запорошил снег. Из тенистой чащи слышались крики, визг, рык. Звери! В окаменелые ноздри Мэй текли ароматы чащи. Если бы ее сердце не замерзло, оно забилось бы по-другому, в унисон с дыханием лесов. Наполнилось бы воспоминаниями о доме.

На опушке, где начиналась широкая дорога, стоял знак: «ДИКО-МОХНАТАЯ СЕВЕРНАЯ ФЕРМА». С горных склонов, озаренных светом звезд, сани влетели под сень густых крон.

Дорогу изрезали тени исполинских деревьев. Вокруг стволов обвивались ползучие стебли с огромными колючками и цепкие лианы. Ветки пестрели яркими цветами.

Деревья будто склонялись перед гостями, когда сани проезжали мимо. Краем глаза Мэй заметила в линиях коры лица. Они смотрели на нее.

И вдоль всего пути из уст в уста восхищенный шепот передавал одно имя: «Пташка Мэй».

Одно дерево возвышалось над остальными. Его ветки причудливо изогнулись, а листья, похожие на лодочки, блестели и непокорно торчали во все стороны. Ветви раскинулись над кронами, точно многопалые руки. В кроне белели огромные цветы. Это было то самое дерево, которое Мэй видела повсюду — на письме, еще дома, и в облаках над озером, и в небе Призрачного города. В глубине окаменевшего сердца Мэй знала — это дерево Хозяйки Северной фермы.