Вышел месяц из тумана - Рекс Стаут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если вы будете говорить, то ничего не услышите, а даже если вы сами не горите желанием ничего слышать, то другим этого очень хочется. Все, что вы желаете высказать, приберегите на потом. Мистер Вульф предупреждал вас, что динамик на стене этой комнаты соединен проводом с микрофоном в его кабинете, где он сейчас кое с кем беседует. С кем именно я говорить не буду – вы и так поймете. Можно включать, Сол.
Сыщик обошел кушетку, щелкнул выключателем, и из динамика донесся голос Вульфа:
– …И рассказала о своем деле мистеру Гудвину, прежде чем он поднялся ко мне. Она заявила, что ровно неделю назад, в понедельник вечером – видела одного из руководителей своей фирмы в ресторанчике за тайной беседой с вами. Из этого она сделала вывод, что человек этот предал интересы своего клиента – а данном случае вашего супруга – и стал действовать в ваших интересах. По некоторым причинам, которые казались ей существенными, она не сказала об этом ни одному из компаньонов. А вот вчера днем она наконец решилась сказать в глаза тому человеку о своих подозрениях и потребовать у него объяснений. Тот ничего объяснить не смог. В разговоре с Гудвином она отказалась назвать имя этого человека, пока не будет уверена, что я берусь за дело. Со мною поговорить ей так и не удалось. Мистер Гудвин, разумеется, поставил в известность обо всем этом полицию.
Голос миссис Соррел:
– Она так его и не назвала?
– Нет. Как я уже говорил вам, наша с вами беседа должна быть откровенной. Сегодня утром вы сказали мистеру Гудвину по телефону, что в прошлый понедельник беседовали за ленчем с Грегори Джеттом. Я не настаиваю на том, чтобы считать это последним вашим словом, и допускаю, что вы просто пытались замутить воду. Вы же можете потом совершенно безнаказанно утверждать, что этого телефонного разговора не было.
Джетт встрепенулся и резко наклонился вперед в своем кресле-качалке, но произведенный им шум не заглушил доносившийся из динамика голос, а я, дотронувшись до руки молодого адвоката, привел его в чувство.
– А что, если я не откажусь от своих слов? Что, если я снова повторю: это был Грегори Джетт?
– Не советую этого делать. Если вы пытаетесь не только замутить воду, но и разжечь между людьми вражду, поищите лучше другое применение вашим усилиям. Это ведь был не мистер Джетт, а мистер Хейдекер…
Зажатый между Фредом и Орри, Хейдекер при всем желании не смог бы даже пошевелиться. Единственный раздавшийся в комнате звук издал Ламонт Отис – он дернулся в кресле, и из его горла исторгся сдавленный хрип. Энн Пэйдж успокаивающе сжала его руку.
Снова послышался голос миссис Соррел:
– Занятная беседа у нас с вами получается. Мистер Гудвин предупредил меня, что я услышу кое-что интересное, и действительно, так оно и вышло. Итак, я значит сидела в ресторане с мужчиной и даже не представляла себе, с кем именно! Ну знаете, мистер Вульф!
– Нет, мадам, этот номер у вас не пройдет. И я вам сейчас постараюсь объяснить, почему. Раньше я предполагал, что один из трех компаньонов – Эдей, Хейдекер или Джетт – убил Берту Аарон. Учитывая то, что она рассказала Гудвину это можно назвать чем-то большим, чем просто предположением, – скорее гипотезой. Но три часа назад мне пришлось ее опровергнуть: я узнал, что все трое без пятнадцати шесть собрались на совещание в кабинете у мистера Эдея. Гудвин же оставил мисс Аарон одну и поднялся ко мне в тридцать девять минут шестого, то есть всего за шесть минут до этого. Вероятность того, что все трое сговорились и намеренно лгут, показалась мне близкой к нулю – ведь остальные служащие фирмы могли бы легко разоблачить этот обман. Но хотя никто из них троих не убивал мисс Аарон, один из них, быть может, предопределил ее участь – умышленно или нет, не знаю. Из компаньонов, лишь мистер Хейдекер, как стало известно, покинул контору примерно в то же время, что и мисс Аарон. Он заявил, что отлучался по личному делу, но за его передвижениями проследить было невозможно. Мое новое предположение – пока еще не гипотеза – заключается в том, что мистер Хейдекер проследил путь покойной до моего дома, увидел, что она вошла внутрь, зашел в ближайшую телефонную будку и позвонил вам, чтобы предупредить о том, что ваш с ним разговор может быть раскрыт, после чего помчался обратно в контору, без сомнения, в самом отвратительном настроении, и попал на совещание на пятнадцать минут позже срока.
На этот раз настала очередь Эдея нарушить тишину в комнате. Встав со стула, он подошел к кушетке и вперил взгляд в Хейдекера. Рядом стояли мы с Солом, но останавливать Эдея не пришлось – очевидно, «генератор идей» иссяк.
Вульф тем временем продолжал:
– Теперь, однако, это предположение переросло в гипотезу, и я не думаю, что ее в будущем придется опровергнуть. Мистер Хейдекер – как впрочем, и я – не верит, что после телефонного разговора с ним вы пришли сюда с намерением совершить убийство. Разумеется, этого быть не могло – откуда вы знали, что застанете будущую жертву здесь одну? Мистер Хейдекер полагает, что вы просто хотели исправить положение, насколько это было в ваших силах, – в лучшем случае предотвратить грозившее вам разоблачение, в худшем – узнать, насколько они для вас опасны. Вы позвонили сюда, мисс Аарон сняла трубку, вы уговорили ее впустить вас и выслушать ваши доводы. Мистер Хейдекер думает, что, когда вы вошли и узнали, что она одна и не успела еще поговорить со мною, вы, повинуясь внезапному побуждению, схватили со стола тяжелый кусок нефрита и ударили ее по голове. Он считает также, что, увидев ее лежащей на полу без сознания, вы снова уступили внезапному побуждению и, заметив на столе галстук…
Голос миссис Соррел:
– Откуда вы знаете, что именно думает мистер Хейдекер?
Если б я оказался нужен на месте действия, следующая реплика была бы за мной. Шеф дал мне инструкцию поступать сообразно обстоятельствам. Если бы реакция Хейдекера вызвала у меня сомнение в том, что он признает свою вину, я должен был бы войти в кабинет и дать сигнал об этом Вульфу, пока тот не зашел слишком далеко. Но в данном случае принять решение мне было легко: поза Хейдекера, сидевшего, упершись локтями в колени и закрыв лицо руками, явно изобличала расположение его духа.
– Хороший вопрос, – донесся из динамика рокот Вульфа. – Мне, конечно, трудно было бы оказаться в шкуре Хейдекера. Следовало сказать: он говорит, что думает именно так. Вы, может быть знаете, мадам: он один из тех, кто не в силах выдержать психологическое давление. Разоблачение того, что он предал интересы фирмы, несомненно, положит конец его карьере адвоката, но умолчание о том, что он виновен в недонесении на убийцу, могло бы его попросту погубить. Вам, должно быть, известно…
– Если он говорит, что, по его мнению, убийство совершила я, то он просто лжет. Он сам ее убил. Он лжец и предатель. Вчера он звонил мне дважды. В первый раз сказал, что нас видели тогда в ресторане, и предостерег меня, во второй раз – через час после первого звонка – заявил, что принял необходимые меры и опасность нам больше не грозит. Так что он ее и убил. Когда мистер Гудвин сказал мне, что выяснились некоторые интересные подробности, я сразу поняла, в чем дело: он раскис и начал врать. Он самый настоящий подлец. Потому я и пришла сюда. Признаю, что я виновна в недонесении на убийцу. Я знаю, что это очень плохо с моей стороны, но, может быть, заявить на него еще не поздно? Или уже поздно?
– Нет. Признание может облегчить вашу совесть и одновременно вашу участь. Когда именно он вам позвонил второй раз?
– Точно не знаю. Между пятью и шестью вечера. Примерно в половине шестого.
– Что за уговор был между вами и почему вы его так скрывали?
– Не сомневаюсь, что он нагородил вранья и по этому поводу. Авантюру эту придумал он сам. Месяц назад он пришел ко мне и заявил, что может предоставить информацию о моем муже, которую можно будет использовать против него, чтобы защитить мои права. Он хотел…
Тут Хейдекер дернул головой и взвизгнул:
– Это ложь! Я к ней не ходил, она сама ко мне пришла!
Странная вещь – человеческая натура! Изучаешь ее, изучаешь, а до конца все равно не поймешь. Никогда не подумал, что такое возможно: когда она обвинила его в убийстве, он и глазом не моргнул, а тут… Эдей, который все еще стоял рядом, уставившись на компаньона, что-то сказал, но что именно, я не разобрал.
Миссис Соррел тем временем продолжала:
– Он хотел, чтобы я заплатила ему за эти сведения миллион долларов, но я не могла этого сделать – я ведь не знала, сколько мне достанется. Так что, в конце концов я обещала дать ему десятую часть того, что получу сама. Об этом мы и говорили в тот вечер в ресторане.
– Ну и как, сообщил он вам эти сведения? – поинтересовался шеф.
– Нет. Он потребовал слишком большой аванс. Нам трудно было договориться – мы ведь не могли записать наши условия на бумаге и поставить наши подписи.