За закрытыми ставнями - Александра Свида

На селе… Не лучше ли опустить завесу на праздничную улицу села?.. Там, по завалинкам, расселись старухи и мирно беседуют о бабьих делах… Степенные мужики обсуждают виды на урожай, на цены, на сбыт… Посреди улицы заспорили до драки и непечатной ругани два пьяных соседа… Под стенами клунь и сараев мертво спят переугощав- шиеся приезжие гости, среди них многие нудно мучаются рвотой…

Дачники постарались уйти в лес или заперлись в своих садиках. На улицах совершенно не видно интеллигентов.

Зенин с Орловским, одетые в высокие сапоги и вышитые рубашки под расстегнутыми пиджаками, стараясь не привлекать на себя внимания, переходя от группы к группе, чутко прислушиваются к разговорам. И только собрались покинуть улицу села, чтобы пойти потолкаться среди молодежи, как их внимание привлекла стоявшая на церковном крыльце, крепко прижавшись лицом к стеклу дверей, девочка лет семи.

— Что это она там высма… — оборвался на полуслове Зе- нин.

На детской головке мягкими тонами переливался рисунок восточной шелковой ткани.

Заглядевшаяся на белых ангелов в притворе Аленка даже присела от неожиданного вопроса Зенина, положившего ей руку на голову.

— На что ты эагляделась, малютка?

— Я, дяденька… я…

— Ты чего же нас испугалась? Мы тебя не съедим. Не хочешь ли конфетку, — подал он ей вынутую из кармана шоколадную плитку.

Аленка взяла ее и несмело вертела в руках.

— Ну, расскажи, плутовка, — уселись оба агента на ступеньки крыльца, — что ж ты там увидала?

Аленка минуту смотрела на них исподлобья, потом вдруг доверчиво улыбнулась и рассказала добрым дяденькам о своей привычке смотреть на белых ангелов в притворе, которые похожи на барских девочек, и о своей мечте когда- нибудь повязать на голову пестрый бант, чтобы и у нее он развевался при беге, как у дачниковой Сони.

Зенин засмеялся и, протягивая ей рубль на покупку ленты, попросил взамен снять с головы и показать ему свой такой нарядный платок.

Подавая ему платок, Аленка с гордостью поведала о том, как ее брат Вася нашел его в лесу, как она там охотилась за белкой и как ее напугал черный барин.

Прислушиваясь к лепету ребенка, боясь поверить неожиданной удаче, Зенин с Орловским рассматривали дорогую тончайшую китайскую шаль, которая несомненно принад

лежала к коллекции полковника Ромова, что красноречиво подтверждалось и большой дырой, заплатанной ситцем.

— Не позовешь ли ты своего брата сюда? — предложил Аленке Зенин. — Мы бы щедро оделили вас пряниками и конфетами, если бы вы показали место, где можно находить такие платки.

Девочка, даже не дослушав его до конца, во всю прыть побежала за огороды, где на полянке мальчишки играли в бабки.

— Васька-а! Поди к церкви, там чужие дяденьки тебя кличут!.. — кричит запыхавшаяся девочка.

— Во–на! Дяденьки кличут! Плевать я на них хотел.

— Пшла, дьяволенок, с своими дяденьками! Ишь, бабки мне разворотила, — толкнул ее Сережка.

— Слышь, Васька, — тормошила брата не заметившая даже изрядного толчка в бок Аленка, — дяденьки–та богатю- щие. Обещают пряников и орехов. Вот гляди–ко: дали рупь и конфету.

Вид серебряного рубля и шоколадной плитки сразу изменил отношение мальчуганов к аленкиному зову. Мальчишки плотной стеной окружили девочку и жадными глазами уставились на щедрый гостинец.

— А что им от меня надобно? — спросил Вася. И когда Аленка поведала желание дяденек, мальчишки дружно и весело захохотали.

— Ну и дураки! Знать, денег у них много.

— А може они так, спьяну? — усомнился было Васютка, но вид рубля и шоколада победил и его скептицизм.

Через минуту, подымая босыми ногами тучу пыли, вся ватага, с Аленкой в хвосте, неслась к церкви, где Зенин с Орловским держали уже в руках купленные у деревенского лавочника внушительные кульки со всевозможными сластями. Этим они окончательно купили доверие детворы, которая шумно и весело повела их в лес к месту находки.

Глава 16

Коля не помнит

Надежда Михайловна сидела в своем будуаре и, на случай прихода мужа, сделала себе обстановку работы.

Именно обстановку. Работа лежала на коленях, клубок шерсти откатился далеко по полу, рука с иголкой бессильно свесилась через ручку кресла. Она так много выстрадала за это короткое время. Голова бессильно склонилась на грудь. На щеках у нее не было ни кровинки, грустным облаком подернулись обыкновенно живые синие глаза. Вся фигура как–то сжалась и казалась такой хрупкой, что жизнь в ней, по–видимому, висела на волоске…

— Барыня, какой–то господин вас спрашивает, — доложила вошедшая горничная.

— Я же не принимаю никого, Маша, — протянула она руку за карточкой, на которой стояло: «Агент сыскного розыска Зенин».

— Боже, опять будут терзать мою душу разговорами о Боре. Неужели не понимают, как мне больно каждое прикосновение? Разве направить его к мужу? Маша, барин вернулся?

— Нет еще, барыня.

— Тогда проводите этого господина сюда.

— Примите мое искреннее извинение за то, что я вхожу сюда и беспокою вас в вашем горе. Верьте, что без крайне серьезного повода я не позволил бы себе этого, — почтительно поклонился остановившийся перед ней Зенин.

— Прошу вас, — слабым жестом указала на кресло Надежда Михайловна.

Зенин сел и вынул из кармана небольшой сверток. Когда он развернул его, это оказалась тончайшая шелковая шаль — безусловно, художественное произведение Востока.

Надежда Михайловна невольно залюбовалась мягкими переливами теней.

— Почему вы принесли мне эту шаль? — спросила она.

— Вы часто бывали в семье Ромовых, где много подобных вещей. Не припомните ли этой?

— Да, полковник привез много прекрасных китайских и японских тканей, но этой шали я как будто не видала. Хотя, если их близко не рассматривать, то пестротой рисунка все они так походят друг на друга, что я… Нет, нет! я не беру на себя ни отрицать, ни утверждать. Почему вы интересуетесь именно этой шалью?

Зенин молча повернул к ней до этой минуты сознательно подогнутый конец, большой угол которого был оторван.

— Простите, но ваш Коля, — умышленно избежал он выражения «ваши дети», — видел пестрый лоскуток на сломанном кусте роз.

Надежда Михайловна позвонила.

— Приведите Колю, Маша, — приказала она вошедшей горничной.

Водворившееся молчание нарушил приход мальчика. Он тоже страшно изменился. Весь как–то вытянулся, в глазах залегла недетская тоска, уголки губ скорбно опустились.

Нелегко ему досталась первая проба быть сыщиком. Ребенку пережить такой ужас! А потом смерть Бори…

Он тоже — как и все — очень любил этого кроткого, прелестного мальчика. Он так часто покрикивал на него за его постоянное «мне все равно», а под этим скрывалась лишь уступчивость и детский способ никому не навязывать своего желания или мнения. Теперь он обвиняет себя в смерти братишки. Для чего повел его с собой в то роковое утро?

А мама? Она, вероятно, тоже его обвиняет. Теперь так редко ласкает, а если и ласкает, то точно насилует себя, или будто не видит его, а как–то машинально. Бедная моя мама!..

Тоже вот и няня. Часто думает, что он крепко спит, а он только притворяется спящим и всегда слышит, как мама плачет в Бориной комнате. Тогда и он тоже начинает горько–горько плакать, уткнувши голову в подушку, чтобы даже няня не слышала и не знала. Она тогда молится. Припадет головой к полу и замрет. А он так и заснет в слезах.

Во сне видит Борю. Бежит будто он по дорожке сада, а в руке почти всегда зажато что–либо блестящее или пестрое. А кармашки его всегда были полны. Чего–чего только няня вечером из них не вынет: и камушки разноцветные, яркий цветок, граненое стеклышко, а то и просто лоскуток от какой–либо маминой работы.

Нельзя было отучить его от этого. И для чего мучили, запрещали? Зажмет, бывало, свое сокровище в ручонке, оглянется и бежит куда–нибудь подальше — только локоны золотистые развеваются. Забежит за дерево, а то и за кустик, и любуется блеском стеклышка, под лучами солнца его поверты вает. Смешной, милый, милый братик!..

— Коля! — вывел его из задумчивости Зенин. — Как тебе нравится эта шаль? — развернул и повесил на спинку кресла пеструю ткань.

— Ничего, хороша, — равнодушно произнес Коля. — Вот, если бы… — и осекся: нельзя напоминать маме.

Но Надежда Михайловна поняла. Слезы заблестели в уголках глаз. Усилием воли победила тоску.

— Коля, если бы повесить ее в саду, шелк, вероятно, выиграл бы на солнце?

— Не знаю, я никогда не обращал внимания на такие вещи.

— Припомни хорошенько, не такой ли лоскуток ты видел на кусте роз? — прямо поставил вопрос Зенин.

— Не помню. Мне тогда указал его… — Опять остановился. — Там было что–то пестрое, но я был занят другим и не обратил внимания.