Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Я не спорила. Николая Павловича перевели в другой поселок, а без него школа казалась мне пустой. На мне лежала масса обязанностей: приносить воду, пилить и колоть дрова, привезенные Физой из леса, складывать их в аккуратные поленницы, чтобы сохли. На все это у меня уходило много времени и сил, ведь я была всего лишь тощая и бледная девочка десяти с половиной лет. Мама была не намного сильнее меня; некоторые виды домашних работ я умела делать лучше, чем она.

Мы не строили далеко идущих планов. Нашими мерками времени были день, неделя, максимум месяц.

Рассказывала ли я вам о чудесах, случившихся с нами? Их было несколько. Первое чудо пришло к нам в ясный сентябрьский день в образе молодой улыбчивой женщины, скромно и аккуратно одетой, с большой сумкой в руках.

– Меня зовут Елена Андреевна, – представилась она, – я новая учительница. В журнале 4-го класса школы записана ученица по имени Рива Рабинович. Прошло уже пять дней занятий, но она не появилась. Мне сказали, что ее можно найти в этом доме.

– Она не может ходить в школу, – сказала мама. – У нее нет одежды и обуви, и она плохо себя чувствует.

– По закону о всеобщем образовании она обязана учиться, – ответила учительница. – Тем более что она была отличницей в прошлом учебном году.

– Все это правильно, – сказала мама, – но есть обстоятельства, которые сильнее нас. Наши жизни висят на ниточке, которая вот-вот оборвется. Нам сейчас не до образования.

Елена Андреевна, уроженка близлежащего села, не нуждалась в объяснениях, чтобы понять наше положение. Лицо нужды было ей знакомо. После короткой паузы она обратилась ко мне:

– Я знаю, что ты девочка способная и любишь учиться. Давай договоримся: ты будешь заниматься дома. Я буду приходить к тебе два-три раза в неделю, объясню новый материал и дам домашние задания. Согласна ли ты учиться таким образом?

– Конечно, – ответила я. – Буду очень стараться.

– Я оставляю тебе несколько учебников, – сказала она, вынув четыре книжки из своей сумки. – В следующий раз принесу еще. И тетради принесу. Смотри, я отметила, что мы уже прошли. Хочешь, я сяду с тобой и объясню тебе?

– Спасибо, не надо, – сказала я, вся в слезах, – надеюсь, что прочитаю в учебниках и пойму сама.

– И я так думаю, – сказала Елена Андреевна. – Прошу тебя только выполнить упражнения, которые я отметила. Это покажет мне, что ты усвоила материал.

– Постараюсь, – ответила я.

Я прошу тебя, человек, читающий в данный момент эти строки: запомни это имя – Елена Андреевна Куренкова. Неизвестная героиня, подобная многим сельским учителям в России, творящим святое дело. Если бы эта благородная женщина не вмешалась в мою судьбу, если бы она не увидела в голодной и одетой в лохмотья девочке полноценного человека, я осталась бы полуграмотной: без свидетельства об окончании начальной школы я нигде не могла бы учиться. Как человек полуграмотный, я могла бы заниматься только самым простым физическим трудом – но на таком труде я бы долго н выдержала: нет у меня силы и ловкости, нужной для этого. Лишь позже я поняла, что она по сути дела спасла мою жизнь. Неизвестный солдат на фронте народного образования – кто воздвигнет тебе памятник? Кто положит цветы у его подножья?

На протяжении всего учебного года Елена Андреевна приходила в нашу холодную и грязную избу два раза в неделю, проверяла мои работы и давала контрольные задания. В конце учебного года, накануне экзаменов, она сказала мне:

– На экзамены ты должна явиться, я не могу устроить тебе экзамены на дому, к нам пришлют инспектора из районо. Обещаешь прийти?

– Постараюсь, – ответила я.

При окончании начальной школы нужно было сдать четыре экзамена. В день перед первым экзаменом я притащила с речки несколько ведер воды сверх обычной нормы, вымылась и постирала свою одежду, чтобы выглядеть прилично, насколько возможно. Экзамены были легкими, я сдала их все с оценкой «отлично».

Вопреки мрачным прогнозам мы пережили эту зиму. Медаль за доблесть в войне за выживание по праву причитается маме, сумевшей дотянуть то немногое, что у нас было, до лета. А летом, как известно, можно пропитаться травой, подобно коровам, и мелкими кражами с колхозных полей.

Я частенько сердилась на маму за ее скупость, думала, что она перегибает палку. Но трагическая история Сигрид показала, что пережить зиму – это дело вовсе не гарантированное, что может быть и иначе.

Сигрид, молодая и немного избалованная девушка из богатой латышской семьи, рано потеряла мать и была выслана вместе с отцом. Когда отца увели из вагона вместе с другими мужчинами, она осталась одна и растерялась. У нее был большой багаж, много ценных вещей, которые могли обеспечить ей пропитание на несколько лет. Но страх и одиночество сломили ее. Она подружилась с другой одинокой женщиной, старше ее, и они поселились вместе. У той женщины не было ничего, и она использовала Сигрид, девушку наивную и добродушную. «Подруга» убедила Сигрид, что нет смысла экономить, «немцы скоро покончат с русскими, и мы вернемся домой». Сигрид была полностью под ее влиянием, та распоряжалась ее имуществом как своим. Они покупали дорогие продукты, ни в чем себе не отказывали.

Года через полтора пиршество закончилось. Когда «подруга» увидела, что от багажа Сигрид ничего не осталось, она решила бежать. Тайком от Сигрид она пошла к коменданту и попросила перевести ее в другую деревню. Ее внезапное исчезновение оставило Сигрид одинокой и обобранной до нитки.

Несчастная девушка не знала, что делать, и быстро скатилась до отчаянного положения. Не скажу, что наше положение было хорошим, но Сигрид буквально потеряла человеческий облик. Она ничего не могла делать, вся покрылась вшами, и хозяйка избы, где она проживала, выгнала ее на улицу.

Она стучалась во все двери, но никто не хотел впустить ее. Помню ту ночь, когда она пришла к нам. Вид ее был ужасен: растрепанные волосы, серые от вшей, безумный взгляд, оборванная одежда, тоже покрытая слоем ползавших по ней вшей.

В ту ночь наша хозяйка Физа была дома. Сигрид умоляла разрешить ей посидеть возле двери до утра, но Физа и слышать об этом не хотела и выгнала ее. Сигрид умерла где-то в снегу, даже похорон не удостоилась. Ей было 23 года.

Правду говоря, жители поселка не могли спасти ее, даже если бы хотели. Она нуждалась в общей медицинской помощи, в том числе психиатрической, в основательной санитарной обработке и смене всей ее одежды. Кто мог оказать ей такую помощь?

Сигрид была первой жертвой среди ссыльных в нашем поселке. Были смертные случаи и в других деревнях района. Трагическая судьба постигла семью Гофман, покинувшую избу Дороховых и переселившуюся в другой поселок, где якобы были лучшие условия: родители заразились сыпным тифом и умерли. Старшая сестра Муся умерла от чахотки. Бася, девочка 14 лет, похоронила их, осталась с маленькой сестренкой Розой и вынуждена была временно отдать ее в детдом.

Работая над этой книгой, я намеревалась расспросить ее о том, что было с ними дальше, она обещала рассказать мне подробности, но нарушила свое обещание и умерла… Большой отрезок жизни обеих сестер, с которыми мы когда-то делили одну избу, остался для меня неизвестным. Но я знаю результат: обе получили образование, после освобождения из ссылки вернулись в Кишинев, Бася работала преподавательницей литературы, вышла замуж, и ее стали называть Асей Рожанской. Так ее и в Израиле называли все русскоязычные репатрианты, и я в том числе. Ради приезда в Израиль она развелась с мужем, который не хотел ехать. Обе сестры, Ася и Роза, работали здесь учительницами младших классов. Коллеги называли ее настоящим именем – Батя (так произносится на иврите имя Бася).

Даже когда она вышла на пенсию, встретиться и поговорить с ней было нелегко: она всегда торопилась на какое-нибудь добровольное мероприятие помощи новым репатриантам или на вспомогательные уроки в школе, где проработала много лет. Ася, ты хотела помочь всем – кто помогал тебе в те тяжелые дни, когда ты стояла у могил твоих близких?

Глава 14. Его голубые глаза

Осень 1943 года. Физа чистила погреб накануне засыпки картошки нового урожая и обнаружила на дне много мелких дряблых картофелин. Она не хотела возиться с ними и разрешила нам собрать их. Мы тщательно вымыли эти картофелины и отварили их «в мундирах». Для нас это был праздник. Настоящая еда, не водянистый суп!

Мы с мамой сидели на лавке возле окна и чистили отваренные картофелины. Кто-то прошел по тропе снаружи, под окном.

В ту пору по деревням бродило много нищих. Не глядя и не отрываясь от работы, мама сказала:

– Еще один попрошайка, дай ему несколько картофелин.

Мы в тот день были «богаты» тем, что получили от Физы, и даже могли помочь тому, чье положение хуже нашего.

Но я посмотрела вниз, а проходивший мимо человек посмотрел вверх – на нас. Я увидела знакомые глаза, чистейшей голубизны. Глаза моего отца. Бросившись к двери, я закричала: