Мастер Джорджи - Берил Бейнбридж

Сказать по правде, я уже не знал, кто я такой — я по­терял свой курс вместе со штанами. Я наблюдал, я вел свои записи днем — под адское жужжанье мух, но­чью — под собачий лай и задушенные крики тех, кому приснилась родина... а то похуже.

Я пропал, я совершенно потерялся, разум мой был расстроен, мысли в беспорядке. Часто, погружаясь в неверный сон, я про себя повторял строки Гесиода:

... Сила ужасная собственных рук принесла им погибель.В затхлую область они леденящего душу АидаВсе низошли безымянно[12].

Боюсь, скорей тот жесткий барашек, которого мы жевали на закате, нежели интеллект, придавал такое направление моим мыслям.

Пластинка четвертая. Август 1854 г.

Концерт в Варне

Места тут дивные, но все вокруг болеют, понять не мо­гу отчего. Может быть, от этой бездны ягод, собирай сколько хочешь — вишня, клубника растут за палатка­ми без всякого призора. Я в жизни себя не чувствовала такой здоровой.

Джорджи, как сюда приехали, поручил доктору Поттеру купить для меня пони. Он беленький весь, и на крупе черная полоса; если пугается, на лбу бьется си­няя жилка. Понятливые животные совсем как дети. Я его глажу, а шкура под рукой нежная, просто бархат...

Джорджи меня еще ни разу не видал в седле, все ему некогда, но вчера пообещал, что мы вместе поедем в горы над озером. Уже нам через час отправляться, и тут он исчез. Оказался, конечно, в своей лазаретной палат­ке, сидит проверяет лекарства, все заносит в гроссбух. Помощника у него нет, и он вечно мучается, столько разных отчетов приходится писать по начальству. Мог бы сказать, как, мол, обидно, что он со мною не выбе­рется, но нет, не сказал.

Только кинул через плечо: «Ты иди, Миртл. Мне ни­как нельзя отлучиться».

Доктор Поттер — тот бы со мной поехал, если б я его взяла, хотя наездник из него никакой, и вообще он не любит шевелиться. Я очень люблю доктора Поттера, но он вечно погружен в свои мысли, и, когда его из них вырвешь, он неважный собеседник. Вечно приво­дит цитаты о смерти, сперва пробормочет на мертвом языке, потом старательно переводит, а это может ведь и надоесть. То есть не то чтобы сами слова неинтерес­ны, почему, сидели бы мы в гостиной между дураков, я бы первая его посчитала умнейшим человеком. Но здесь, когда кругом без конца умирают люди, эти от­сылки к древним побоищам раздражают, вот и все. По-моему, он удирает в прошлое от страха перед действи­тельностью.

— Со мной согласилась поехать миссис Ярдли, — я ему сказала. — Да вы же и не любите жары.

— Разумеется, разумеется, — поддакнул он, хоть вид был расстроенный.

Солнце в то утро было особенно злое, и я попроси­ла у него цилиндр — чтобы подсластить пилюлю. Это подействовало. «Бери, бери, дитя мое», — крикнул он, сдирая с головы свою шляпу. Я, конечно, не собиралась в ней красоваться дольше, чем он будет добираться до палатки.

Миссис Ярдли и ее полковник стоят в городе, но все дни проводят в лагере. Я начинаю к ней привы­кать. Иногда она, правда, может и выругаться, особен­но когда укусит комар. Вся в укусах — один даже на кончике носа, — она все равно не теряет веселости. Она выступала на сцене в живых картинах и не делает из этого тайны и характера своих отношений с пол­ковником тоже не скрывает. Думаю, она не догадывается, как много между нами общего, хотя из-за того происшествия с глупым Нотоном несколько раз под­ступалась ко мне с не совсем скромными расспроса­ми. Покамест я с нею не откровенничаю, но если мы сойдемся поближе...

Обе мы стараемся не терять присутствия духа и со­гласны в том, что кое-кому из наших «леди» стоило бы поучиться мужеству у жен и спутниц простых солдат, которых вдобавок дергают за подол орущие дети. Я вот все говорю мастеру... все говорю Джорджи... что глупо расспрашивать простого солдата про понос, ведь для того, кто вырос на тухлятине, это дело привычное. Я напомнила ему, как миссис О'Горман рассказывала про сестрину семью в Ливерпуле: они в речном устье, в иле, нашли давно утонувшего поросенка, принесли до­мой и чуть не сырым умяли. Итог — как сказал бы док­тор Поттер, — хоть раз в жизни наелись досыта.

Не успели мы взобраться в горы, миссис Ярдли при­нялась выведывать; думаю, за этим стоял полковник, он же знает здешние сплетни.

— Мисс Харди, — она говорит, — я вот слыхала, этот ваш Нотон слег, едва вернулся домой. Видно, слух про его подвиги прежде его туда дошел. А тут еще де­нежные заботы, знаете, он же совсем запустил дело.

— Я не так уж близко с ним знакома, — я говорю. — Но мне грустно это слышать. Без денег жить несладко.

— А я думала, вы с ним по Ливерпулю знакомы, — она говорит.

— Вовсе нет. Мы познакомились на борту парохо­да... а потом снова в Константинополе. Он любезно мне помог вернуться в гостиницу, когда мне стало дур­но на улице.

— Из-за жары, — она говорит: опять выведывает.

— Вовсе нет. Это из-за собак...

— Ах да, — сдавленный вскрик, — мне Беатрис гово­рила. Они вас чуть не растерзали...

— Да нет же, совсем не то, — сказала я. — Щеночка м-м... моего брата детей разорвали у меня на глазах. — От одного упоминания о моих душеньках у меня на­вернулись слезы.

— Какой ужас! — простонала миссис Ярдли, и при­том, кажется, искренне.

Мы проходили по-над рекой, там женщины стира­ли, руки у них были темные от загара. Тут же поставщики-болгары, снабжавшие лагерь мясом, разделывали забитую овцу и швыряли кровавые кишки в воду. Жен­щины колотили вальками, перекрикивались, хохота­ли. Рядом лежал ничком и закидывал ведро мальчонка. Полное, оно стало ему не в подъем. Он его наклонил, расплескал, припал губами к краю, жадно хлебнул и, шатаясь, заковылял к палаткам.

— А мне так и вовсе детей не надо, — сказала миссис Ярдли. — Оно и к лучшему, раз уж я не беременею.

— И Беатрис тоже, — выпалила я. — И не то чтобы доктор Поттер не старался.

Тут обе мы фыркнули, замечание-то было скольз­кое, и в разговоре с женщиной иного сорта, чем моя спутница, я бы никогда себе его не позволила.

При мысли об этих интимных вещах в голове у ме­ня встали картины: Джорджи меня забирает из школы в Саутпорте, по дороге домой я вишу у него на руке; Джорджи сопровождает Энни в сторону доков на ужин в гостинице, а я плетусь сзади, и только-только про­клюнулся месяц, позажигали на пароходах огни, и сердце мне так стискивает чистая радость, что я заку­сываю губу, чтобы громко не закричать. Ну, не такая уж чистая...

— У-у, ч-черт, чтоб тебя... — взвизгнула миссис Ярд­ли и яростно хлопнула себя по шее.

Я ей посоветовала ногтем прочертить крест по уку­су. Джорджи говорит, злость тогда сразу пройдет. Мной насекомые брезгают. Видно, в детстве так поискусали, что теперь во мне противоядие выработалось.

Скоро тропа вошла прямо в лес, и весь он сладко ка­чался от птичьего пенья, от пчелиного гуда. Миссис Ярдли сказала, что тут вроде как в церкви, даже лучше, на коленки не надо плюхаться...

Я ведь только на похоронах мистера Харди в пер­вый раз и была в церкви вместе с мастером... вместе с Джорджи... хотя сидела в другом приделе и дальше на двенадцать рядов. Лолли мне дала напрокат свою шляпку. Миссис Харди сидела между Беатрис и тем господином, в которого стрелял лорд Кардиган. Ни у кого плечи не дергались от слез, у одного Джорджи, хотя, если правду сказать, ни на чьи я больше плечи и не смотрела. Миссис Харди держала в руке платок, но ни разу им не воспользовалась. Некоторые плачут ведь про себя, а по-моему — разве так выплачешься...

— И почему они находят меня такой сладкой? — жа­ловалась миссис Ярдли, отмахиваясь от комаров, а те так и роились над ее головой.

Дружка за дружкой, след в след мы миновали двух полуголых молодых людей в крапчатой тени, один си­дел прислонясь спиной к дереву, другой растянулся ря­дом, заслонил лицо руками и мел светлыми волосами землю. Оба лениво напевали, и над ними, свисая с веток, болтались красные куртки. Заслыша мягкий пере­стук лошадиных копыт, тот, который сидел, открыл глаза и учтиво поклонился; такой румяный, со вздер­нутым носом деревенский парнишка, а на коленях — целая груда вишни.

Как вышли из лесу, мы сразу стали забирать кверху. Миссис Ярдли, скребя щеку, спросила, чего бы мне сей­час хотелось. По кислому тону ясно было, что она вдруг вспомнила десятки способов более удачно про­вести время.

— Чего? Да того же, что и есть, — ответила я. — Все­гда надо довольствоваться настоящим... другого нам не дано.

Только это неправда была; я так хотела, чтобы ря­дом был Джорджи.

Скоро деревья расступились, и мы увидели белую мазанку подле небольшого виноградника. Я была за то, чтобы сделать крюк, не подходить слишком близ­ко. «Там, уж наверное, собаки», — предупредила я. Мис­сис Ярдли будто и не слышала, беззаботно трусила дальше.