Достоин любви? - Патриция Гэфни

И еще одна серьезная причина удерживала его в деревне: ему все никак не удавалось соблазнить миссис Уэйд. Просто не было удобного случая. Она скользила по дому, как привидение, не раскрывая рта. Хотя… пусть не с ним, но с кем-нибудь должна же она была говорить! Себастьяну был виден только результат: его домашнее хозяйство велось гладко и спокойно, безо всякого вмешательства с его стороны. Именно на это он и рассчитывал, когда нанимал ее на работу. Но она была неуловима, словно эльф, а ее умение избегать его граничило с гениальностью. Если удавалось увидеть ее хотя бы мельком, он считал, что ему крупно повезло. Поэтому Себастьян разработал хитроумный ритуал: под предлогом, что ему нужно быть в курсе домашних дел, велел ей приходить к нему в кабинет каждое утро в девять «с докладом» о вещах, которые его совершенно не интересовали, — счетах от торговцев, обеденном меню, весенней уборке в доме, найме новой прачки.

Поначалу ему нравилось держать ее на ногах, пока он сидел, развалившись в кресле, за своим широким письменным столом. Почему? В отношениях хозяина и служанки, основанных на господстве и подчинении, ощущался волнующий чувственный момент, доставлявший ему острое удовольствие. Но дня через два он начал предлагать ей стул: таким образом у него появилась возможность задерживать ее подольше и исподволь переводить разговор на предметы, не связанные с домоводством.

Она выполнила его приказ и купила новое платье — черное, весьма далекое от моды, явно недорогое, но отличавшееся от прежнего как небо от земли. При первой встрече отнюдь не красота миссис Уэйд привлекла Себастьяна и заставила его нанять ее на работу, но когда он смотрел на нее сейчас… В строгом шерстяном наряде экономки с высоким воротничком-стойкой и обтягивающими рукавами, в скромном белом фартучке, она выглядела… не то чтобы красивой, но просто неотразимой. Она поражала воображение. Встречая ее день за днем в одном и том же костюме, Себастьян заявил, что платье ему нравится, но он хотел бы для разнообразия увидеть на ней какую-нибудь обновку. Пусть сходит в деревню и купит еще одно платье или даже два, приказал он. И пусть на сей раз отступит от традиции всех экономок и выберет не черное. Все, что угодно, только не черное. На следующий день она появилась в его кабинете во вновь приобретенном наряде. Он оказался темно-коричневым. Но, как ни странно, новое платье было ей к лицу, может быть, потому, что подходило по цвету к волосам. Поэтому он не стал протестовать.

Ее, конечно, нельзя было назвать цветущей красоткой, однако по сравнению с той бледной немочью, не смевшей поднять взгляд или открыть рот, которую он видел в суде, контраст был просто разительным. Должно быть, все дело в еде, подумал Себастьян: она больше не казалась такой мучнисто-бледной, и даже угловатость ее фигуры несколько смягчилась. Она всегда прятала волосы под чепец, но короткие кудряшки уже начали выбиваться из-под него на шею, придавая ей трогательно-юный вид, почти как у девчонки. Увы, при этом она была неизменно серьезна, точно на похоронах, говорила, только когда к ней обращались, и никогда, никогда не улыбалась.

Поразительный рассказ Холиока еще больше раззадорил нездоровое любопытство, которое вызывала у Себастьяна эта женщина. Ему не терпелось узнать, что представлял собой ее брак длиной в неделю и в чем именно заключались «некоторые… гм… странности» покойного мистера Уэйда. Он забавлялся, воображая Рэйчел в непристойных позах, однако ее партнером во всех его фантазиях неизменно выступал он сам; при любой попытке представить на этом месте какого-нибудь извращенца, мучающего или унижающего ее, словом, кого бы то ни было, кроме себя самого, фантазии мгновенно исчезали, оставляя скверный привкус во рту.

Себастьян не упускал ни единой возможности шокировать ее, лишить самообладания. Как-то раз посреди спотыкающегося одностороннего разговора о засоренном дымоходе в парадной гостиной он вдруг небрежно перебил ее вопросом:

— Скажите, миссис Уэйд, вы убили своего мужа?

К его вящей досаде, ни один мускул не дрогнул у нее на лице. Она стиснула в руках гроссбух, который всегда приносила с собой, но в остальном осталась прежней. Помедлив совсем чуть-чуть, она ответила:

— Нет, милорд. Но в Дартмурскую тюрьму каждый попадает вследствие ужасной ошибки; по крайней мере, мне за все десять лет ни разу не встретился виновный среди заключенных. Английская исправительная система специально создана для того, чтобы держать в заключении невиновных. Разве вы этого не знали?

Себастьян не смог бы сказать, что его больше уязвило: прозвучавший в ее словах сарказм или полное равнодушие к тому, поверит он ей или нет. Он сухо отослал ее прочь. На этот раз шокированным оказался он сам, и ему это не понравилось. Очень не понравилось.

Он и сам не знал, зачем мучает миссис Уэйд, зачем готовит ей на будущее многочисленные капканы. Это было не в его духе, но в последнее время он стал замечать в себе неприятные перемены. Характер у него начал портиться. То ли от цинизма, то ли от скуки Себастьян все более становился злобным и раздражительным. Не одобряя своих собственных поступков, он тем не менее смотрел на них как на нечто неизбежное. Уже много лет назад он решил, что жизнь в высшей степени пуста и ошеломляюще бессмысленна; умному человеку ничего иного не оставалось, как примириться с этой печальной истиной и выжать из своего существования все, что только можно. К счастью, Себастьян Верлен родился в богатстве и не привык отказывать себе ни в чем, эти два обстоятельства в значительной степени помогали ему скрасить бессмысленность бытия.

И все же с течением лет им все сильнее овладевала скука. С каждым днем ему требовалось все больше усилий, чтобы себя развлечь. В последние годы, стараясь заглушить в душе дурные предчувствия, он стал постепенно скатываться к излишествам, получил представление с переменным успехом чуть ли не о всех известных на свете пороках и извращениях и в результате пришел к неутешительному выводу: когда их перечень иссякнет, он будет вынужден остановиться на тех немногих, что пришлись ему особенно по вкусу, и предаваться им, пока они не погубят его окончательно.

В Рэйчел Уэйд он видел то, чего, в известном смысле, так не хватало ему самому. Она напоминала новорожденного младенца: голая, беззащитная, не имеющая ничего, кроме своего беспомощного тела, лишенная иллюзий, надежд и тщеславия. Огонь, через который ей пришлось пройти, выжег все до костей. Но ей был известен некий секрет, быть может, самый главный секрет на свете, и Себастьян внушил себе, что, если сумеет овладеть ею, сделать ее своей, к нему перейдет самая суть того, чем обладала она и чего ему так недоставало. Он выведает ее секрет и присвоит его себе.