В огне аргентинского танго - Татьяна Алюшина

– Гуляю, – после довольно долгой паузы все-таки ответил Протасов без дружелюбия в голосе.

Она поднялась по ступенькам и встала перед ним. Помолчали.

И вдруг Лизе так сильно, до непереносимости, до невозможности остановить этот накрывший с головой эмоциональный порыв, захотелось его растрясти, сказать что-то, может, даже ударить, сделать хоть что-то, чтобы он стал прежним, живым или хотя бы проявил какие-то эмоции, заговорил нормально. И это незнакомое не подконтрольное нечто внутри нее – сильное, мощное, обжигающее – подтолкнуло ее на провокацию:

– Я не подходила к тебе на похоронах Алисы. Хочу теперь выразить свое соболезнование, – все-таки сдержалась в последний момент и смягчила те выражения и слова, что рвались из нее огненной лавой, словно чертом подхлестываемые.

А он ничего не ответил.

Просто промолчал, и все! Будто Лизы и не было рядом, а он все так же сам себе тут «гуляет».

«Не в этом случае!» – решительно подумала Лизавета, заведясь бесповоротно, как в бедовую пропасть ухнув.

– Считается, что души умерших детей настолько чистые, что они сразу попадают в рай, в Царство Божие, или становятся ангелами, – тихо сказала она, внимательно вглядываясь в выражение его лица. Он повернул к ней голову, посмотрел прямо в глаза и очень холодным, твердым голосом потребовал:

– Прекрати нести эту чухню. И не смей говорить про Алису. Я запрещаю тебе.

– Ну, почему чухню, – спокойно возразила Лиза, напрочь проигнорировав и его грозный тон, и его требования. – Есть множество, миллионы свидетельств людей, прошедших клиническую смерть, и работы сильных медиумов и экстрасенсов о жизни и путях души после смерти, и даже наука доказала, что это правда, и душа после смерти продолжает свою жизнь.

Протасов резко поднялся из кресла, так, что оно отлетело, проскрежетав по полу, шагнул вперед, уронив доху и даже не заметив этого, и навис угрожающей, мрачной фигурой над Лизой.

– Замолчи немедленно! – потребовал он и повторил: – Я запрещаю тебе говорить о моем ребенке и произносить весь этот бред вслух! Если хочешь порассуждать на эти темы, то в другом месте! А раз приехала ко мне, то будь любезна подчиняться моим правилам! А они таковы: никто не смеет здесь даже упоминать о смерти Алисы. Понятно?

– То есть ты в загробную жизнь не веришь? – все так же спокойно и почти в режиме легкой беседы уточнила Лиза, полностью проигнорировав все его предупреждения и пугающий тон, и продолжила теософский «спор»: – Во всех религиях признается и описывается и ад, и рай, и путь души после смерти.

– Так! – грозно прорычал Протасов, и у него сделалось ужасное выражение лица, словно его судорогой перекосило: – Все! Ты…

– Ты слышал легенды о птице счастья? – перебила она его и, отступив на шаг, отвернулась и посмотрела куда-то вдаль. – О синей птице счастья? – повернула голову, посмотрела на него и снова отвернулась, продолжив: – А ты знаешь, что в лесах Амазонки, то есть в джунглях, водится чудесная птица, полностью синяя, и местные аборигены одного племени верят, что если эта птица сядет рядом с человеком или тому удастся подкрасться и постоять рядом с ней, то ему всю жизнь будет сопутствовать удача во всем. А аборигены другого племени охотятся за этими птицами и делают из них чучела и украшают ими свои головные уборы, считая, что это приманивает к ним удачу.

– Лиза! – потребовал Протасов. – Прекрати! Зачем ты говоришь всю эту хрень? Ты хочешь, чтобы я взял тебя за шкирку и выставил за ворота?

– Я хочу сказать, Глеб Максимович, – холодно сказала она, посмотрев ему прямо в глаза, – что, если ты не веришь в существование чего-то, что, по твоему мнению, абсолютно не может быть, то это не значит, что такого явления или вещи не существует в природе! И этому явлению глубоко по фигу, веришь ты в него или нет, оно просто есть, и все! И твое ограниченное сознание на это существование никак не может повлиять! А еще! – Она повысила голос и подалась ближе к нему. – Я так поняла, что ты у нас здесь профессионально скорбишь и упиваешься своими страданиями! Ты хоть представляешь, как ты мучаешь душу собственного ребенка?

– Замолчи! Замолчи сейчас же! Что ты несешь? – рявкнул Протасов и ринулся к ней. Лиза решила, что он сейчас ударит ее, но он лишь схватил ее за предплечье выше локтя и тряхнул: – Заткнись! Не смей больше рот открывать!

И потащил ее за собой к ступенькам, но Лиза резко вывернула руку, выдернула ее из жесткого захвата и сделала пару шагов назад.

Все! Ей больше терять было нечего! И, по большому счету, подталкиваемая каким-то чертом или ангелом, Бог разберет, она именно этого и добивалась – любой реакции, кроме безразличной, отстраненной холодности. Да и не собиралась она отступать!

– А тебе разве никто не объяснял, что происходит с душами умерших людей, когда родные и близкие их бесконечно оплакивают и скорбят о них? Как они мучаются и не могут упокоиться? Какой болью в них отдается ваша тупая скорбь? – уже почти кричала она.

– Заткнись! Замолчи немедленно! – проорал он.

И ринулся к ней схватить, остановить. А Лиза шагнула ему навстречу и не пытаясь убежать или увернуться.

– Что ты на меня-то орешь, Протасов? – не сбавляя голоса, прокричала она в ответ.

Он снова ухватил ее за предплечье и потащил за собой по ступенькам вниз, но Лиза, еле поспевая за ним, продолжала выступать:

– Вон у тебя поля, луга, леса. – Она повела рукой вокруг, указывая, видимо, на те самые поля и леса, одновременно пытаясь остановиться, сопротивляясь ему, чем сильно затрудняла Глебу движение. – Ни одного человека рядом! Иди в лес и прокричись там! Ты после похорон Алисы вообще кричал, плакал? Нет? Вот и иди, и прокричи все свои претензии и ненависть к миру, жизни, судьбе, к людям и обстоятельствам, проори все свои обиды на смерть! И проплачься!

Он неожиданно остановился на дорожке, резко развернул ее к себе и заорал в ответ, и лицо его в этот момент было абсолютно белым, перекошенным от ярости:

– Замолчи немедленно! Или я засуну тебе кляп в рот! Поняла?

– Да иди ты знаешь куда? – заорала в ответ она и выдернула руку из его захвата. – Плакальщик хренов!

Они стояли друг напротив друга, как два врага, как два диких зверя, вступивших в схватку на смерть, – глаза в глаза, ненавидя друг друга в этот момент. И никто из них не слышал, как, проскрипев, открылась, а потом закрылась, хлопнув под собственной тяжестью, входная дверь дома, и не видели, как вышла на крыльцо застольная компания, не слышали, как Кирилл окликал их несколько раз, пытаясь понять, что происходит.

– Ты свою жизнь в унитаз сливаешь и тянешь за собой всех окружающих! – уже во все горло зло орала Лиза. – Да, умер ребенок, это страшное, безумное горе, но это не значит, что должна закончиться и твоя жизнь!