Монстр сдох - Анатолий Афанасьев

Покончив с газоном и полюбовавшись делом рук своих, Иссидор Гурович отправился в загон для собак, чтобы покормить трех своих любимцев — здоровенных лохматых псов, — лютая помесь сенбернаров с кавказской овчаркой. При появлении обожаемого хозяина свирепые чудовища привычно поджали хвосты и жалобно завыли. Ему это было приятно. Служка подал фаянсовое блюдо с сочно-алыми ломтями сырого мяса.

— Эх, ребятки, — приговаривал Иссидор Гурович, скармливая лакомые куски, успевая потрепать бугристые холки. — Мне бы вашу житуху. Ах заморыши мои дорогие!

Чудовища отвечали чинным утробным урчанием.

Довольный, Иссидор Гурович отступил на шаг, служка замешкался, неловко подвернулся под бок. Старик взглянул на него, в который раз пытаясь вспомнить имя, но не вспомнил. Это его огорчило.

— Тебя как зовут? ,;

— Федором, ваше высокоблагородие.

— Не зевай, Федя, — ласково пожурил хозяин. — В другой раз оплошаешь, скормлю собачкам.

Служка от ужаса втянул голову в плечи и сделался вдруг таким неприметным, что теперь, пожалуй, и мать родная его бы не узнала.

В прохладном кабинете на втором этаже Иссидора Гуровича дожидался управляющий, его правая рука, некто Герасим Юдович Шерстобитов, приземистый мужчина лет шестидесяти с умным, страдальческим ликом скопца. Выходец из разночинной слюнявой интеллигенции 60-х годов, сын министра и прачки, он работал на Самарина больше двадцати лет, проявил себя незаурядно и со временем стал как бы его тенью. В добром расположении духа Иссидор Гурович называл его не иначе как Му-му либо Мумиком, памятуя Тургеневского крестьянина, а будучи в раздражении величал Иудушкой Головлевым. На любое имя Шерстобитов отзывался с одинаковой почтительностью. Он знал хозяина как облупленного, давно признал в нем великого человека, смиренно принимал все его причуды, но не боялся его. Хозяин это ценил. Ему надоели мелкие душонки, которые слишком быстро ломались и трепетали под его белесым, неподвижным, мертвым взглядом. Иудушка-Му-му был человеком отважным, а в некоторых вопросах, там, где требовался точный расчет вкупе со знанием психологии, математики и экономики ему вообще не было равных. Можно сказать, что когда они встретились, им повезло точно так же, как когда-то Станиславскому с Немировичем, и подобно знаменитым режиссерам, они тоже изо дня в день кропотливо и вдумчиво создавали собственный театр, в котором, правда, не было актеров, а действовали преимущественно статисты.

— Ну что, Мумик, — Иссидор Гурович с удобством расположился за письменным столом, положив ноги на кожаный пуфик; управляющий примостился рядом со своими бумагами. — Какие на сегодня проблемы?

Только быстро, через час приедут китайцы.

Проблем особых не было. Шерстобитов подал хозяину на подпись три документа, два тот подмахнул почти не гладя, над третьим помедлил. В бумаге шла речь о поставках сырой нефти через Новороссийск.

— Труба, — произнес Иссидор Гурович с такой нежностью, будто вспомнил дорогого покойника. — Чересчур много гавриков возле нее кормится. Того гляди опять свару затеют. Сейчас это ни к чему. Америкашек подманивай, Мумик, америкашек. Пусть мошной-то потрясут как следует.

— Да они и так крепко увязли.

— Чем крепче, тем лучше. Чтобы обратного хода не было.

— Накладные расходы непомерные.

— Все окупится, Мумик, все окупится, не гунди.

С казанской плотиной то же самое. Где только можно, пусть раскошеливаются. Их доить надо досуха. Впоследствии покажем им огромный кукиш, как батюшка Ленин учил... Ладно, что дальше? Нигде не сквозит?

Управляющий убрал бумаги в папку. Готовился что-то сказать, но не решался.

— Ну! — поторопил Самарин. — Есть плохие новости?

— Не настолько, плохие, чтобы беспокоиться. Так, мелочь, но все же...

— Да ты что, Мумик?! — изумился хозяин. — Никак оробел? Погорел на чем-нибудь?

— Медицинский проект... Там некоторые шероховатости... Слишком много примкнувших... Кажется, привлекли внимание, пошли толки...

— А-а! — радостно воскликнул Иссидор Гурович. — Что я тебе говорил? Поперек батьки в пекло не лезь... Ну дак и что с проектом? Дымит?

Так называемый медицинский проект под кодовым названием "Медиум интернешнл", со всеми его ответвлениями, был собственным детищем Шерстобитова. За все годы плодотворного сотрудничества это был первый случай, когда управляющий вдруг попросил, почти потребовал полной самостоятельности, и Самарин не возражал. Понимал, солидному человеку, да еще с таким самолюбием, как у Мумушки, негоже всю жизнь ощущать себя на вторых ролях, быть вечным подручным у мастера. Разумеется, амбиции Шерстобитова простирались куда дальше, и для этого у него имелись все основания. Медицинский проект пока не приносил больших доходов, но это и не требовалось. Его смысл был глубже, значительнее, чем рутинная откачка капитала.

Истинной целью, которую ставил перед собой "Медиум интернешнл" и к которой неуклонно двигался, был целевой контроль над системами медицинского страхования, а также над производством лекарств и медицинского оборудования. На это не жалко было никаких средств, потому что в сущности такой контроль давал абсолютную власть над здоровьем нации и возможность манипулировать им как угодно. Образно говоря, если представить сто пятьдесят миллионов россиян в виде одного занедужившего человека (а так оно, в общем, и было), то медицинский проект (или медицинская реформа), будучи доведенным до логического конца, позволял тем, кто стоял за ним, самим решать, что дальше делать больному — выздоравливать, корячиться на инвалидности или околеть. Разумеется, в любом другом государстве, включая какой-нибудь пальмовый берег, каннибальский замысел был попросту немыслим, как реализация параноидального бреда, но в освобожденной России пришелся ко двору, и передовая общественность, подогреваемая умелыми долларовыми инъекциями, который год носилась с ним, как с писаной торбой. Сбой произошел лишь в одном звене, но, как с горечью прокомментировал Шерстобитов, в такой сложной конструкции этого достаточно, чтобы застопорить движение всего механизма. Он также признал, что его вина в том, что не принял вовремя никаких контрмер. Слишком увлекся возможностью с помощью расширенного экспорта человеческого сырца выявить Степень психологической готовности нации к дальнейшему биологическому расщеплению, определить границы видовой, общественной деградации.

Не дослушав управляющего, нахмурясь, Самарин резко спросил:

— Кто вышел на след?

— Особый отдел, генерал Самуилов.

— Старый знакомый, — от зловещей ухмылки хозяина Герасим Юдович зябко поежился, как от сквозняка. Кто курирует сектор трансплантации?

— Ленька Шахов. Зятек Завальнюка.

— Ага... Думский хорек. Еще кто? Кто в подельщиках?

— Доктор Поюровский. Клиницист с мировым именем. Звезда, так сказать, сосудистой хирургии.

— Этот-то зачем полез?

— Извращенец, маньяк, холопье нутро, — холодно отрекомендовал Шерстобитов. — Фактически весь бизнес держится на нем. Четыре клиники, отлаженная система сбыта. Сам удивляюсь.

— Удивляться поздно. Еще кто?

— Все финансовые операции — банк "Заречный", Борьки Сумского. Его вы знаете.

— Его знаю. Крепкий паренек. Дальше?

— Остальные — шушера. Нечего считать. Эти три фигуры центровые. Информация у них.

— Врешь, Иудушка. Так не бывает. Вместе с шушерой — сколько?

Шерстобитов опустил глаза, набрякшие алым. Не спал, что ли, ночь?

— Человек сто наберется.

— Вот это похоже... К завтрашнему дню приготовишь полный список. Со всеми данными.

— Сделаю.

— Теперь следующее. Проект на консервацию. Все программы под колпак. Без моего ведома ни малейшего шевеления.

Шерстобитов молчал, сопел в две дырки, словно внезапно простудился, и Самарин взорвался. Бешено выкатил белесые зенки, но заговорил почти шепотом:

— Ты чем-то, похоже, недоволен, приятель? Ах ты цаца какая! Натворил дел — и морду воротит. Экспериментатор вшивый!.. Мы что здесь с тобой в бирюльки играем? Стыдно, Иудушка! Из-за вонючих потрохов по миру пойдем. Видно, плохо тебя в институтах учили. Из-за меньших зол империи рушились.

Шестидесятилетний зубр Герасим Юдович принял выволочку понурясь, как нашкодивший школьник.

— Что молчишь? Возрази, коли сможешь.

— Все понимаю, — сказал Шерстобитов. — Но не вижу резона для консервации. Профилактическая чистка, пожалуй, не помешает, но...

— Профилактическая чистка? Нет, мой милый, стопроцентная вырубка. Только так и не иначе, — сокрушенно покачал головой, добавил по-отечески:

— Всем ты хорош, Иудушка, но мыслишь по старинке, осторожно. Времени не чуешь. Сейчас как: загнил пальчик, руби руку. Мало руку — сымай голову... Тебя слушать, знаешь где бы мы с тобой были?