Джордж Беркли - Бернард Быховский

Итак, бытие присуще и химерам. Но это особого рода бытие, можно сказать химерическое, фиктивное бытие. Вводимое здесь Беркли различие между бытием и реальностью, между действительным и недействительным бытием (между маслом масляным и немасляным) дискредитирует все берклианское понятие «бытия», и он предпочитает поэтому абсолютному противопоставлению реальности бытию относительное различение степени их реальности: «в них более реальности, чем в первых» (9, стр. 85).

Чем отличаются между собой эти два рода бытия — перцептивное и имагинативное? «Представления, образованные воображением, слабы и неотчетливы; кроме того, они находятся в полной зависимости от воли. А представления, воспринимаемые чувством, т. е. реальные вещи, живы и ясны; и... не находятся в подобной зависимости от нашей воли» (11, стр. 91). К этим двум отличительным признакам — отчетливости и независимости — добавляется еще большая упорядоченность и взаимосвязанность. Все это свидетельствует, по мнению Беркли, о различном происхождении «реальных вещей» и «химер», присущих нашему духу: если последние мы активно творим сами своим воображением, то первые мы принудительно и пассивно воспринимаем независимо от нашей воли. Но, снова и снова напоминает Беркли, не только воображаемый, но и реальный огонь так же не может находиться вне духа, как и реальная боль (см. 9, стр. 89). Критерий различения обоих видов бытия носит субъективно-психологический характер — это не более как различные типы формирования образов: восприятие и воображение.

Но могут ли сформулированные Беркли признаки служить надежным и достаточным критерием различения «реальных вещей» и «химер»? Разве галлюцинации и миражи являются свободными творениями нашей воли и не имеют психологической принудительности для нашего сознания? Разве сновидения — акты духовного произвола? А разве те же галлюцинации и миражи не бывают более яркими, впечатляющими, чем иные чувственные восприятия? Разве видения наркомана или путника в пустыне, разве кошмары не обладают наглядностью и непреодолимой убедительностью?

Берклианские критерии, не будучи в состоянии дать необходимые и достаточные критерии реальности, тем самым не могут служить и объективными критериями истины. Это подметили уже творцы классической немецкой философии. «Опыт у Беркли,— по словам Канта,— не может иметь никаких критериев истины...» (19, IV, ч. 1, стр. 201). В его учении, замечает Гегель, «истинность или неистинность не зависит от того, существуют ли вещи или представления» (16, стр. 431). «И если зададим вопрос, в чем заключается истина этих восприятий и представлений... то мы не получим ответа» (16, стр. 373). А еще до классиков немецкой философии Поль-Анри Гольбах восклицал, указывая на систему Беркли: «Но если человек видит все в самом себе... откуда же взялось так много ложных идей и заблуждений человеческого духа?» (17, стр. 123).

Если Беркли ставит под сомнение свидетельства чувств о существовании вещей вне и независимо от нашего сознания на том основании, что ведь и во сне мы видим несуществующие вещи, то не дает ли его концепция бытия основания признавать существующими и те вещи, которые мы видим в сновидениях?

Таков многоэтажный карточный домик, искусно и старательно построенный Беркли. Начав с esse est percipi, он приходит к тому, что percipi не исчерпывает esse. Это еще и многое другое. Все, что угодно, но только не бытие вне и независимо от сознания моего, других Я, возможного, божественного. Нет бытия без сознания. Сколько бы Беркли ни насчитывал видов бытия — четыре или восемь,— его учение о бытии не плюрализм, а монизм: идеалистический монизм, полагающий единство мира в его духовности.

В критике учения Дюринга Энгельс доказал негодность формулы: «единство мира в его бытии». Исторический пример Беркли — яркая иллюстрация мысли Энгельса: все дело в том, что разумеется под бытием, как понимается отношение бытия и мышления. А последовательно пониматься оно может двояко: либо как идеалистический, либо как материалистический монизм. Когда Люс утверждает, что Беркли «открыл смысл термина „существование“» (44, стр. 57), он имеет в виду не что иное, как то, что Беркли придал законченный идеалистический смысл этому термину.

Глава V.

«Был ли Беркли идеалистом?»

Таково странное название статьи французского историка философии А.-Л. Леруа, напечатанной в 1966 г. в нью-йоркском сборнике «Новые исследования по философии Беркли». А почти тридцать лет ранее во французском философском журнале им была опубликована статья под еще более причудливым заглавием: «Был ли имматериализм Беркли идеализмом?» Впрочем, для тех, кто знаком с новейшей буржуазной литературой о Беркли, заглавия эти не покажутся неожиданными; вопрос этот является предметом острых дебатов, и ответы на него даются самые разнообразные.

Для уяснения того, как мог возникнуть такой вопрос, как могло стать предметом горячих опоров то, что совершенно бесспорно и не вызывает, казалось бы, никаких сомнений, следует прежде всего рассмотреть отношение самого Беркли, с одной стороны, и современных беркливедов — с другой, к основному вопросу философии и сосредоточенной вокруг него борьбе партий в философии.

Где пролегала и пролегает линия фронта? «Все разногласие состоит в том,— отвечал на этот вопрос сам Беркли,— что, по нашему мнению, немыслящие, воспринимаемые в ощущениях вещи не имеют отличного от их воспринимаемости существования и не могут поэтому существовать ни в какой другой субстанции, кроме тех непротяженных, неделимых субстанций или духов, которые действуют, мыслят и воспринимают вещи, тогда как философы, согласно с мнением толпы, признают, что ощущаемые качества существуют в некоторой косной, протяженной, невоспринимающей субстанции, которую они называют материей» (9, стр. 128). Основной вопрос философии и два его противоположных решения, определяющих позиции двух враждебных лагерей в философии, сформулирован здесь Беркли со всей ясностью и отчетливостью. «Спорный пункт» между материалистами и Беркли не оставляет сомнений в том, к какому лагерю в философии он принадлежал. «Что Беркли был убежден в том, что он утвердил идеализм, не подлежит сомнению; вся его религиозная философия покоится на сведении природы к духу» (49, стр. 122).

В этом нисколько не сомневался и Бакстер — первый критик Беркли, который следующим образом выразил коллизию двух антагонистических философских направлений: «Одни люди отрицают всякую нематериальную, а другие всякую материальную субстанцию... Обе эти противоположные партии (parties) помогают изобличить одна другую» (цит. по 29, стр. 66). К какому лагерю в философии принадлежал Беркли, не сомневался и Кант, писавший в «Пролегоменах» о «мистическом и мечтательном идеализме Беркли» (19, IV, ч. 1, стр. 110) и отвергнувший в «Критике чистого разума» его «догматический идеализм» (19, III, стр. 286). Тем более в этом были убеждены представители материалистического лагеря, прежде всего французские материалисты.