Когда ласточки кружат над домами - Игорь Надежкин

открыли с ним две банки отечественного пива, поскольку дед наотрез отказывался пить иное, и смотрели бой за титул в супертяжелом весе. И где-то посреди шестого раунда он вдруг спросил:

— Ну как вы там живете с Кристиной?

— Лучше, чем я мог себе даже представить, — ответил я, отглотнув из банки.

— Ты только береги свою семью, — наказал он мне. — Нынче люди женятся и разводятся по любому удобному случаю. Так ведь проще. А я тебе вот что скажу, не бывает идеальных семей как в кино. И любовь эту все восхваляют. А в семье ведь главное уважение. Когда люди уважают друг друга, тогда и в семье все будет ладно.

— Я знаю, дед.

— Все то вы молодые знаете, да вот только не делаете. А жениться нужно до смерти.

Тут дед замолк. Мысль о смерти всегда заставляла его замолчать. Ее он совсем не боялся. Он боялся покинуть этот мир раньше, чем бабушка, оставив ее одну. Когда бой закончился, я ушел спать, оставив его дремать в своем кресле.

Глава 16

На следующий день мы встали пораньше, поскольку собирались навестить моего дядю, который жил тогда в большом доме за городом. Илья решил остаться дома с бабушкой, хотя на самом деле, он хотел провести все утро перед телевизором. А я, Павел и мой дед, к девяти часам уже готовы были выдвигаться в путь, правда нам пришлось задержаться на сорок минут, потому что вскоре мне позвонила Кристина, и мы проговорили с ней без малого полчаса, до тех пор, пока нас не прервал дед, сказав: «Хватит вам уже ворковать. Ехать пора!», — и мы втроем двинули к гаражу.

Несмотря на то, что в тот год моему деду исполнилось 73, он все еще ездил за рулем, каждый раз с боем отстаивая перед медицинской комиссией свои водительские права. Водил он старые Жигули, которые были старше меня лет на десять. Автомобиль давно уже пережил свои лучшие дни, но дед наотрез отказывался его продавать, все вкладывая и вкладывая в него силы и деньги, так много, что хватило бы на десяток таких машин. Но мой дед был постоянен во всем, и все так же гнал свою машину вперед по дороге.

В гараже он долго не мог завести двигатель, и лишь ворчал что-то шепотом. С ночи пришли заморозки, и температура опустилась до минус двадцати двух. И если честно, я уже начал сомневаться, что ему удастся вернуть машину к жизни.

— Дед, боюсь сегодня мы на ней никуда не поедем, — сказал я осторожно.

— Что значит не поедем? — искренне удивился он.

— Она не заведется.

— Знаешь ка что, не произноси таких слов! Пока мое сердце бьется — этот мотор будет рычать.

Я не стал с ним спорить. И к моему удивлению, после недолгих манипуляций под капотом, машина и впрямь завелась.

— Ну что я тебе говорил? — прикрикнул он. — Стучит поршнями как новенькая, — он чертовски любил быть прав.

Знаете, мой дед всегда отличался от других пожилых водителей. Вместо того, чтобы тихонько плестись по краю дороги на 60-ти, он предпочитал раскочегарить свою крошку, и вилять из ряда в ряд, обгоняя других водителей. Он стучал по педалям и яростно дергал рычаг коробки передач, маневрируя в плотном потоке как автогонщик, с совершенно невозмутимым лицом, и порой даже позевывая. Он был превосходным водителем. Мог запросто втиснуться между машинами с зазором в двадцать сантиметром, и безупречно войти в крутой поворот на шестидесяти, под удивленные взгляды более молодых водителей. И когда он сидел за рулем, у меня не было сомнений, его душа была отдана дороге, а сердце-стальной-мотор пылало, лишь когда он мчал вперед, все приговаривая: «Ну давай старушка, сейчас чуть-чуть поднажмем и проскочим. Вот так вот! Еще есть в нас с тобой сила», — и лишь сильнее давил на газ.

К дому моего дяди мы приехали через час. Он встретил нас у дороги. Мой дядя был рослым и тучным мужчиной. С огромными руками и покатыми плечами. Ему было 53. В его черных волосах уже блистала седина. На лбу виднелись глубокие морщины, а спина ссутулилась. Годы не тронули только его добрые глаза, которые были так некстати на помятом лице бывшего боксера. Работал он на железной дороге — мыл товарные вагоны, в которых перевозили уголь, за что получал немалые деньги. На первый взгляд мой дядя мог показаться человеком совершенно лишённым амбиций. Он никогда не строил карьеры и даже не имел автомобиля, и всю жизнь передвигался на общественном транспорте. Но первое впечатление было обманчиво. Могу заверить вас, что он был человеком более чем обеспеченным, просто его представления об успешности заметно отличались от общепринятых, и деньги он тратил на свою семью. Его жена, не смотря на годы, оставалась на редкость привлекательной и ухоженной женщиной, а ценник на ее одежде, вполне мог смутить даже тех, кто привык считать себя высшим классом. Его дочь училась в одном из лучших университетов Петербурга.

Когда мы вышли из машины, дядя подошел ко мне, и окинув взглядом сказал:

— Ты все тянешься вверх! Уже на голову выше меня. А все такой же худощавый, — он улыбнулся и обнял меня.

— На минутку, — возразил я — Во мне почти 100 килограмм живого веса, а ты все говоришь, что я худощавый.

— А ну не спорь с дядькой, — пригрозил он посмеиваясь, и уже нагнувшись к Павлу. — А тут у нас кто? Дай-ка пожму тебе руку, — когда крохотная рука Павла сплелась с огромной ладонью моего дяди, он тут же ее одернул, потрясывая ей стал приговаривать. — Эй, давай-ка полегче, а то все кости мне сломаешь! Ну и рукопожатие. Сразу видно нашу породу.

Стоит сказать, что в моей семье к Павлу относились как к родному. И с того момента, как я объявил его своим сыном, никто и полсловом не обмолвился, о том, что он мой пасынок. Более того, они одобряли мое решение, и любого, кто хотел поспорить с ними на эту тему, ждал однозначный и весьма резкий ответ, за что я им был благодарен.

Войдя в дом, мы расположились на просторной кухне, за широким столом. Дядя сварил нам кофе. Когда все чашки были наполнены, он сел рядом с Павлом и спросил:

— Ну и как дела в школе? Второй класс ведь уже — не шутки.

— Все довольно-таки неплохо, — ответил Павел со свойственной ему серьезностью.

— Вот как! Ну а что у тебя по части оценок?

— У нас еще нет оценок.

— Так что же