История прозы в описаниях Земли - Станислав Снытко

по перилам, преодолевая лестничные пролёты, а также выскальзывает кусок фанеры и устремляется вниз, скрипя уголком о поверхность здания, о стенку лифтовой шахты, – или это наконец раскат грома? Понизу шуршит отстёгнутый провод, нащупывая отверстие для побега, елозит по холодной земле и как-то взвинченно просачивается в нору. Звуки отнимают чересчур много места, это лишний раз подтверждает молния, когда (будто целый штат – с медведем на флаге – воплотился в угловатом, непроницаемом конгломерате горячего и ледяного воздуха, багровых тонов и электричества) вспыхивает в черепе. И снова оказывается темно, как в платяном чулане: затхлый сумрак, где выдавлены силуэты штормовых завихрений. Там, впереди, уже не осталось никаких образов, перспектива высосана грозой и обглодана до скелета, по которому вместо транспортных средств перемещается дымовая завеса от разорвавшихся грибов-дождевиков. Щурясь на вспышку, голова перебирает хаотические карты, ловит позывные с Блаженных островов, колющие рефлексы проскакивают между волосами при очередном всполохе, и, как рисунки на японской ширме, мимо проносятся растрёпанные деревянные двери, мусорные контейнеры, решётки для барбекю, сгустки водорослей, мокрые одеяла, морские атласы, тушки мелких зверей, крупицы стекла и прочие элементы. Правая рука лежит в комоде у стены, под репродукцией картины Аугусто Феррана с видом на холмы и бухту Сан-Франциско, 1850, левую ногу по кусочкам доедают крабы на Соломоновом берегу, голова ссохлась до чёрного жмыха размером с муравья. Из дома на другой стороне улицы выходит какое-то человекообразное в респираторе, и дом больше не кажется необитаемым – я смотрю на его окна, они загорожены соплами кондиционеров, стёкла замызганы, в одном окне красуется портрет теперешнего президента с растопыренным ртом и надписью: «Asshole». Откуда-то тянет морепродуктами, сквозь щели в дверях с едва уловимым бормотанием проникает креветочная вонь. Человекообразное существо в респираторе и синих перчатках касается обувью тротуара и сразу отдёргивает ногу, запрыгивает с пустой улицы обратно, почуяв в атмосфере необычное колебание: на улице больше не пахнет шампунем, бананами и компостом, – но потом всё-таки покидает убежище. Останавливаясь у витрины, которую не успели зашить фанерным листом, человекообразное примечает движение частиц пыли в безлюдном помещении, как она циркулирует среди задранных ножек стульев и окутывает сверкающие агрегаты кофейной машины; в этот момент человекообразному кажется, что течение времени застопорилось, человекообразное начинает задыхаться и хрипеть в своём наморднике от Луи Виттона, и стёкла очков у него индевеют. Поперхнувшись намордником, оно валяется посреди пустыря на задворках Mission, где нет ни завтра, ни вчера – только чемоданы на колёсиках, в которых спрятаны полиэтиленовые пакеты, в которых спрятаны пластиковые бутылки, в которых вакуум.

Джастин Филипс и хронология событий

Принято считать, что новый вирус впервые появился на информационном горизонте в самом конце 2019 года, 31 декабря, когда в Китае была зафиксирована первая вспышка респираторной болезни неизвестного происхождения. Я говорю «принято считать», потому что, кроме самого Китая, где Новый год отмечался позднее, чем в большинстве стран мира (с 24 по 30 января), на эту новость обратили внимание разве что немногие специалисты. Первое сообщение о вирусе (для профессионального сообщества и журналистов) Всемирная организация здравоохранения выпустила только 5 января, первый летальный исход зарегистрирован 11 января, а на следующий день китайское правительство насчитало (или сообщило, что насчитало) в общей сложности 41 случай заражения. В кратком пересказе может возникнуть иллюзия динамичного развития событий, но в первые недели нового года вспышка какой-то пневмонии среди посетителей рынка морепродуктов не привлекла внимания, несмотря на всё новые и новые случаи за пределами Китая: 13 января в Таиланде, 15-го в Японии, 20-го в Южной Корее, к 21 января «загадочная респираторная инфекция», как её называли в газетах, добралась до Западного побережья США, а к 24-му – до Европы. 31 января – по прошествии месяца со дня обнаружения вируса – американское правительство ввело первые ограничения на путешествия, запретив въезд в страну любым иностранцам, недавно посещавшим Китай. В феврале информационный фон становится заметно тревожнее, умирает доктор Ли Вэньлян, предупреждавший о вирусе в самом начале эпидемии, разрастается вспышка в Ломбардии, транзитом через Италию вирус проникает в Латинскую Америку (за которой я следил особенно внимательно, надеясь полететь в Чили), а лидером по количеству заболевших становятся США. К марту вирус распространился на 170 стран. Чем дальше он путешествовал по миру, тем меньше путешествовали его потенциальные и актуальные носители. От Гренландии до Фиджи, от Монголии до Уругвая государства и территории закрываются для въезда, а если границы и остаются формально открытыми, то пересечь их из-за паралича международных авиаперевозок становится невозможным. – В это время в Сан-Франциско вводится предписание работать на дому и выходить только за продуктами. Городская пресса пишет о неестественной, устрашающей тишине, воцарившейся в финансовых и туристических кварталах, о прекращении работы трамваев и автобусов, о диких животных, блуждающих вокруг офисных центров и на пустых парковках, о резком спаде преступности всех типов, о прихотливых симптомах новой болезни: потере вкуса и обоняния, скачущей температуре, онемении конечностей, спутанности сознания, затяжном протекании болезни. В конце месяца Джастин Филипс из «Сан-Франциско кроникл» добавляет к этому списку потерю географической идентичности и чувства места. Конечно, хотел бы я сказать, – пишет Филипс, – что скучаю по родной Луизиане, но Луизиана больше не похожа на тот дом, который я знаю и люблю, она похожа на Калифорнию, и на Джорджию, и на Нью-Йорк, и на любой другой штат, потому что каждое место теперь напоминает любое другое, просто наведите курсор на любую точку на карте – и попадёте всё туда же, в сообщество людей, пытающихся совладать с одиночеством и рушащейся экономикой. Между тем весной общеизвестная хронология распространения вируса стала дополняться новыми деталями. Путём тщательного отслеживания цепочек передачи выяснилось, что начало эпидемии – первый пациент с необычными симптомами в Китае – следует датировать не Новым годом и даже не началом декабря, как думали прежде, а 17 ноября; далее, после новой серии корректировок, старт эпидемии переносится на ещё более ранний период – вторую половину октября. Дата проникновения вируса в Европу также дрейфует в прошлое, сперва перемещаясь с конца января на первые дни Нового года, а затем – ещё раньше, на ноябрь, когда вирус, как выяснилось, вовсю циркулировал во Франции и Италии… По мере накопления подробностей эпидемия разворачивалась перед наблюдателем в двух направлениях сразу – вперёд по мере расползания вируса в «реальном времени» и назад по мере уточнения его предыстории. Она распространялась не только в качестве невидимой биологической субстанции, но и в форме догадок, ложных и действительных прозрений о том, что имело место в прошлом. У вируса, оказывается,