Просто командировка - Валерий Горбань

- А точно пацан?

- Да мелкий совсем, фигура лет на четырнадцать. И повадка детская. В партизана играет.

- Нахер такие игрушки! Вали его! - Чебуратор и так-то с полоборота обычно заводится, а тут...

Вообще-то он, как командир взвода, старший сегодня на блоке. Ему и решение принимать. Но...

- Отставить!

- Есть отставить. - В голосе Слона облегчение.

- Хоть пугануть, Змей! - в голосе Чебуратора даже надежды нет. Характер командира он хорошо знает.

Невелика честь - пацана срубить. Понятно, что не без ведома старших он бегает. Скорее всего, все мужчины из его семьи с федералами воюют. А может быть, уже отвоевались. Вот и бегает юный герой-кровник, мужской долг в силу разумения своего чеченского исполняет. И никакой иронии нет в словах этих. Сумеет - убьет, не задумается. Он в этих понятиях с пеленок растет. И большинству пацанов чеченских во взрослом мужестве и гордости не откажешь. Попадет такой в руки федералов: тело от животного страха трясется, иной и штаны замочит. А марку из последних сил держать пытается. Взрослые порой хлипче себя ведут. А уж ему, зверенышу, в руки попасть - хуже нет. Он, может быть, потом и проблюется где-нибудь в одиночку, но чтобы перед старшими свою лихость показать, измываться будет, как палач профессиональный. А что тут удивительного? Он ведь в разум входил уже при Дудаеве. Под треск пропаганды удуговской. Он уже твердо знает, что все русские - вонючие собаки и трусливые оккупанты, исконные враги чеченского народа. Скорей всего, сначала на русских сверстниках, под одобрительными взглядами старших родичей, свое превосходство утверждал. На женщинах и стариках беззащитных. А потом ноябрь девяносто четвертого- январь девяносто пятого. Соседи его, друзья и родственники русских солдат, тупостью начальственной в грозненских улицах зажатых, как мишени в тире, расстреливали. Русские танки бенгальскими огнями полыхали. Непобедимые воины с блестящими глазами героическими рассказами опьяняли, голову юную кружили. Правда, навалилась потом осерчавшей медведицей Россия громадная. Захрустел Грозный, полилась потоками и чеченская кровь. В мясорубке этой все чаще матери чеченские волчицами ранеными выли. А в развалинах домов не только воины убитые, но и женщины, старики, дети грудами лежали. И вползали в юное сердце ледяной змеей страх, и горячим огнем - ненависть.

Можно, конечно, и убить его. Может быть, и нужно даже. Вряд ли что-то изменит еще одна смерть. Если остались мужчины-родственники, конечно-же все здесь в ближайшую ночь с автоматами будут. Побьемся, постреляемся. Отличиться можно, "следы крови и волочения" прибывшему начальству показать. А если повезет - и пару трупов, что не успеют духи до утра вынести. Не исключено, правда, что и другое тело будет на блоке лежать - в омоновской форме. А потом уже братишки-омоновцы за своего мстить будут. Без всяких команд любого "чеха" зазевавшегося на мушку ловить. И будет тут у нас на блоке своя чеченская война, местного значения.

- Ну его в задницу. Пусть носится, патроны тратит. Не высовывайтесь зря. Может из-под него снайперы пасут.

Пауза в эфире. Затем с ухмылочкой уже:

- Есть - его в задницу. Как поймаем, исполним.

Вот за это и любит народ Чебуратора. У него равнодушной рожи вообще не бывает. Никогда. Либо ярость боевая, либо восторг поросячий, либо улыбка хулиганская. Раньше у него, вообще-то, другой позывной был. Но недавно, на свою беду, рассказал он братишкам анекдот про Чебурашку, который Терминатором решил стать, а стал Чебуратором. А у самого рассказчика уши как у его любимого мультгероя. Ну и все. В тот же вечер новый позывной, командиром не утвержденный, в эфире явочным порядком обнаружился. А еще через пару дней у комвзвода день рождения был. Где его бойцы рыскали, как они это в раздолбленном городе сумели сделать - навсегда загадкой останется. Но вручили командиру своему, под восторженный рев всего отряда, здоровенного пушистого Чебурашку в омоновском берете. Теперь это чудо ушастое талисманом взвода стало. На кровати командирской сидит, хозяина и его товарищей веселых терпеливо с заданий дожидается.

И пусть дождется. А занозы-царапины - этим Чебуратора не проймешь. Хоть и трепло, хоть и хохмач, но отчаянного мужества человек, и товарищ надежней не бывает.

* * *

Утром на "дудаевской" улице, возле нарядных, вызывающе поблескивающих новенькими стеклами домов остановились бронетранспортеры. С брони ссыпались два десятка бойцов. Пулеметчики и снайперы, прогрохотав ботинками, рассыпались в разные стороны и исчезли. Только приглядевшись, можно было увидеть как поблескивает оптика с крыши какого-нибудь сарая. БТРы с парой автоматчиков прикрытия на каждом, разъехавшись, перекрыли уличные концы от появления нежелательных гостей. Еще несколько бойцов встали у ворот ближайших домов. А основная группа направилась в особняк.

- Туда нельзя!

- Вас не приглашали!

Голоса двух охранников, один - лет тридцати, другой постарше - под сорок, прозвучали синхронно. Стоят, скалят зубы в издевательских усмешках. Видимо, узнали кое-кого из вчерашних развернутых с порога посетителей. Мишаня, тот самый, что кокетничал давеча в столовой в розовом передничке, без лишних разговоров, по медвежьи огреб одного наглеца могучей лапой по макушке. Тот растерянно сел на порог, но тут же, получив пинок, откатился в сторону. Второго, также молча, втолкнули в дверь и прикрывшись вмиг заткнувшимся охранником, группа вошла в дом.

Никаких женщин, ни больных, ни здоровых в доме не было. Впрочем, не было больше и мужчин. Не было оружия и даже малейших намеков на возможность его пребывания в доме. Зато была умопомрачительная роскошь выстроенного рабами, набитого награбленным добром и не тронутого войной разбойничьего гнезда. Роскошь безвкусная и кричащая. Какая-то надерганная из разнородных дорогих, но не ужившихся еще друг с другом предметов.

- Вот они про наше мародерство орут, - глядя на всю эту пестроту, сказал Мамочка, - а сами сюда полгорода стянули. Как в хате у барыги. Раскулачить бы!

- Иди-ка на улицу, продармеец, - осадил его Змей, и скажи - пусть приведут второго.

В общем, так, - обратился он к скисшим и угрюмым сторожам. поставленным к завешенной коврами стенке, - сколько отсюда до комендатуры, знаете? Ну?

- Две улицы, - ответил тот, что с виду был чуть постарше.

- Правильно. Напрямую - триста метров. А сколько дальность выстрела у "Шмеля", знаете?

- Не знаю никакого шмеля.

- А я знаю: такой, как толстый пчела, - сумничал младший.

-Ты или по делу говори, или молчи. А то полетишь, как худой пчела, пообещал ему Мишаня.

- Все, молчу, - быстро проговорил остряк, на всякий случай отдвигаясь от бойца.