Энигмастер Мария Тимофеева - Евгений Филенко

Машину маму, если хотите знать, зовут Кармен, и она стопроцентная испанская женщина, со всеми достоинствами, да и недостатками тоже. Папе, Николаю Викторовичу, с ней приходилось непросто, но он не отступил перед временными трудностями. В конце концов, бьющуюся посуду всегда можно заменить на ударопрочную, оставив некоторый восполняемый резерв для разрешения семейных конфликтов. Если к уральскому стойкому характеру добавить педагогическое остроумие, никакая цель не покажется чересчур затруднительной. Ставить перед собой нереальные задачи, чтобы затем с блеском воплотить их в жизнь, всегда было у Тимофеевых в крови.

На счастье, энергичный нрав прихотливо сочетается в Машиной маме с океаном здравого смысла. Поэтому вот уже много лет родители живут душа в душу, служа наглядной иллюстрацией народной мудрости про милых, что если и бранятся, то таким вот диковинным образом всего лишь тешатся. Хотя окрестные народные промыслы по изготовлению специальной хрупкой посуды для снятия стрессов пока не зачахли окончательно.

Между тем, неискушенному взору Маша представляется девушкой романтического склада характера, сдержанной и даже немного меланхоличной. Сторонний наблюдатель не представляет, что иной раз творится у Маши на душе, какие там бушуют шторма и какие молнии бьют по белым гребнистым валам. И каких усилий ей стоит удерживать весь этот ад внутри себя…

Да почти никаких.

Прошли времена, когда Маша слыла драчуньей и сорвиголовой. Вначале родители, позднее добрые и умные учителя научили ее хитрому искусству самообладания. А затем уж и Тезаурус крепко внушил ей представление о том, что разум всегда важнее эмоций. Почти всегда. Ну, как правило.

Существует верная примета: если в Машину речь вплетаются испанские словечки, а то и целые фразы, значит, она нервничает и теряет самоконтроль. Необузданная мамина натура рвется на свободу. А когда вырвется – спасайся кто может.

Но случается такое крайне редко. Да почти никогда не случается. Потому что Маша знает заклинание или мантру – кому как нравится. И это заклинание приводит ее в доброе расположение духа. Вот оно: «Я всех люблю. Кого-то больше, кого-то меньше, кого-то совсем чуть-чуть. Никаких исключений. Потому что все люди заслуживают любви». Ну, что-то в этом роде.

Если кто-то все же обходится с Машей не лучшим образом – а такое, как ни странно, случается иногда! – она огорчается, но виду не подает. Переживает молча, про себя. И даже плачет. Но чтобы нарваться на ответную Машину резкость, нужно очень постараться!

Еще у Маши есть брат Виктор, который старше на пять лет. Они настолько разные, что не сразу и догадаешься о том, что они родня. Виктор – весь в отца: невысокий белобрысый крепыш, круглая коротко стриженая голова, нос картофелинкой, маленькие серые глаза и основательный инженерный ум, густо приправленный острым народным юмором. Маша, наоборот, смуглая, высокая и худая, можно сказать – утонченная… нездешняя. Вся в маму.

Друг дружку они обожают.

И каждый считает другого умнее себя.

Так мы нарисуем Машу когда-нибудь или нет?!

Еще несколько штрихов.

У Маши длинные сильные ноги, потому что она много и серьезно занималась танцами. А еще, немного и легкомысленно, – шорт-треком. Руки у нее тоже сильные, хотя времена, когда она дралась с подружками, по понятным причинам канули в Лету.

Маша вообще довольно сильная девушка. Не смотрите, что со стороны она напоминает собой розового фламинго – такая же тонкая, изящная. И с большим носом. Особенно когда оденется в свое любимое розовое. На самом деле в этой легкомысленной розовой упаковке скрывается молодой гепард. С когтями, зубами, обманчивым мурлыканьем и всем, что полагается представителю семейства кошачьих.

Что еще?..

Ах да, голос.

Голос у Маши смешной. Тонкий, высокий и немного шершавый. Несерьезный, как у мультяшки.

С одной стороны, это создает определенные проблемы в профессиональном общении. Трудно воспринимать всерьез доводы, произносимые кукольным голоском.

Но этот же самый голос иногда способен привести собеседника в почти гипнотическое состояние, когда смысл произносимых слов пролетает мимо восприятия.

В обычной жизни Маша делает недовольную гримасу и щелкает перед носом пальцами (пальцы у нее длинные и тонкие, что называется – музыкальные; щелчок выходит негромкий). И сердито произносит что-нибудь вроде: «Эй, ты еще здесь? Я что – с собой разговариваю? Есть кто-нибудь дома?» – или какую-нибудь другую обидную фразу.

В профессиональной же сфере она, что греха таить, иной раз этим инструментом беззастенчиво пользуется.

Иногда она бывает чрезмерно упряма, что наверняка пройдет с годами. А иногда становится жесткой, как стальной стержень, и тут уж ее ни согнуть, ни переспорить. Для энигмастера, которому приходится иметь дело с очень разными оппонентами, в том числе и ни на грош ему не доверяющими, качество отнюдь не лишнее.

Вот, собственно, и весь Машин портрет.

Так и остается загадкой, почему многие, кто оказывается рядом с нею в этом хаотическом мире, с высокой степенью вероятности в нее вдруг влюбляются.

В чем секрет? Что тому причиной? Характер, между прочим, далеко не ангельский? Голос, взгляд? Может быть, нос?!

Кажется, нам этого не понять.

Эти строки любезно предоставлены молодым художником Константином Шендриковым, который имел удовольствие несколько раз рисовать Машу Тимофееву с натуры. Они тоже ничего не объясняют и даже наоборот, запутывают еще сильнее.

Давайте нарисуем МашуСовсем простым карандашомНа белой рисовой бумаге,В которой риса вовсе нет,Но корень «рис» вполне уместен,Коль рисовать мы собрались.А древом, ставшим ей основой,Мы можем смело пренебречь.Когда в руке не дрогнет грифель,Мы тонкий контур нанесемНа лист бумаги, закрепленный,Чтоб ветром вдруг не унесло:Ведь мы рисуем на пленэре,Ловя спокойствия моментВ ее глазах, в ее осанке,И в мыслях, если повезет.Мы отвлечемся ненадолго,Чтоб очертить, не исказив,Лица овал, в ушах сережки,И брови, словно два крылаНад темной тайной глаз-близняшек,В которых плещется печаль.На губы девичьи умелоНабросим тень улыбки той,Что всякому сулит погибель,Кто близко проведет хоть час.Здесь мига будет маловато:Не сразу нам дано понятьВсей креатуры чарованье,А часа будет в аккурат.Теперь, собравши все уменье,Чтоб ничего не извратить,Мы нарисуем дивный носикРазмером точно в пол-лица,Дар Андалусии кипучейХолодным северным снегам.Теперь сотрем вчистую грифель,Затушевавши дочернаГустые, словно воды Стикса,И столь же темные, до плечПотоки прядей романтичных,И пусть даруют небесаНам силы избежать соблазнаВплести в них розовый бутон.Окинем же скептичным взоромПлоды беспомощных трудов.Поймем, что было то напрасно:Не удалось нам передатьНи юности очарованье,Ни зрелость скрытную ума,Ни тайный смех в устах степенных,Ни грусть в распахнутых очах.Всему черед: пробьют куранты,Иная, твердая рукаОднажды завладеет кистью,А не простым карандашом.К холсту склонясь и на палитреСозвездье красок растерев,Другой, кто нам пока неведом,Сорвет мгновенье у судьбы,Запечатлеет дивный облик,Постигнув той натуры суть,Из лучших книг сложив донжоныНа фоне Млечного Пути,На плечи тонкие набросивМиров неблизких соболя…А наш эскиз пребудет с нами,Как мимолетный счастья миг,Как неудачная попытка,Один из миллиона шанс.Его удел – пылиться мирноСреди несбывшихся надежд,Пока, анналы разбирая,Запечатленные в душе,Рука случайно не коснетсяБумаги рисовой клочкаИ пыль стряхнет. Вздохнув неслышно,Мы воротимся в те года,Что обещали нам бессмертье,Но обманули. А пока —Давайте нарисуем Машу…

Отнесем некоторый настроенческий декаданс на счет молодости автора. По нашим сведениям, период его душевных терзаний был весьма непродолжителен, и сейчас юноша вполне счастлив, как и полагается творческой личности, – влюблен и любим. И утверждает, что это было мимолетное увлечение, которое осталось в прошлом. Но как-то уж чересчур неуверенно.