Ясень и яблоня, кн. 1: Ярость ночи - Елизавета Дворецкая

При взгляде на эти богатства невольно захватывало дух: удачливый завоеватель взял бы здесь поистине легендарную добычу. «Не так-то все просто! – думал Торвард, слыша за спиной топот воинов с их тяжелыми щитами. – За все эти сокровища есть кому постоять». И он понезаметней дернул за плащ Арне Пёстрого, глаза которого горели уж слишком откровенной жадностью.

В Срединном Покое жила Власть, олицетворенная самой хозяйкой Дома Четырех Копий – фрией Эрхиной. Ее трон, искусно вырезанный из черного дуба и украшенный резными костяными пластинками, стоял на огромном высоком камне. Про этот камень Торвард знал: он называется Фаль и издает пронзительный крик, если к нему прикоснется человек не из рода Харабаны Старого. По бокам к трону были прислонены четыре священных копья с наконечниками из разных металлов: золота, серебра, бронзы и меди. Древко у каждого было выкрашено в другой цвет. Над спинкой трона возвышалась серебряная ветка яблони, с белыми бубенчиками в виде цветов и с серебряными листьями, – знак власти над Иным Миром.

Но прежде всего в глаза бросалась сама фрия Эрхина, одетая в яркий алый шелк и похожая на язык пламени. На груди ее сияло тяжелое золотое ожерелье, руки до самого плеча были унизаны браслетами, голову украшал золотой обруч с маленькой золотой же головкой вепря.

Едва глянув ей в лицо, Торвард внутренне вздрогнул от неожиданности: его поразили ее молодость и красота. Почему-то ему казалось, что столь высокопоставленная женщина должна быть уже старухой. Увидев свежее лицо девушки лет двадцати, он подумал, что она, как видно, не имеет возраста и остается вечно юной, как сама Богиня, – и это показалось ему истинным чудом, тем самым, ради которого он плыл чуть ли не на край земли и проходил эти длинные очистительные обряды.

На Торварда пристально смотрели ясные, полные гордого блеска голубые глаза. Лицо у нее было округлое, с высоким лбом и яркими губами, и каждая черта в нем дышала юной здоровой свежестью. Волосы, густыми волнами падавшие ей на колени, имели удивительный оттенок, рыжеватый и даже скорее розоватый, словно их окрасили лучи зари. Фрия Эрхина сидела чуть небрежно, опершись одной рукой о подлокотник трона и подпирая подбородок пальцами, на которых сверкали золотые перстни удивительной тонкой работы – из тех легендарных сокровищ, совершенство которых недоступно слабым человеческим глазам и предназначено для всеведающего взора божества. Во всем ее облике было столько блеска, столько гордого достоинства и притом непринужденности, что Торвард на миг онемел, а потом подумал о том, о чем ему сейчас думать не следовало. Обряд благословения нового конунга по сути является заключением священного брака между Конунгом и Властью, которую воплощает верховная жрица Аблах-Брега. Подробностей непосвященные, к которым относились и наследники конунгов, не знали, и Торварда вдруг одолело настойчивое любопытство: сколько в этом обряде будет условного и сколько настоящего? Хотелось бы, чтобы побольше последнего. Торвард сын Торбранда робостью не страдал: любое восхищение рождало в нем желание более тесного знакомства, и ему уже хотелось подойти к этой живой богине поближе. Все прочее для него исчезло: казалось, что в этом большом и шумном покое они с ней только вдвоем.

Эрхина, в свою очередь, с высоты трона рассматривала нового конунга фьяллей. Смуглая кожа, черные волосы и темные глаза гостя поначалу неприятно поразили ее: на острове Туаль смуглыми и черноволосыми были только чужеземные рабы да еще злые духи. Но, приглядевшись, она изменила свое мнение. Высокий, с широкими плечами, где под красной шелковой рубахой с нарядной золотой вышивкой четко прорисовывались мощные мускулы, с блестящим поясом, крепко обвившим стройный стан, с длинными ногами, где даже на кожаных ремешках блестели маленькие золотые пряжки, Торвард выглядел не слишком юным и не слишком старым – он был как молодой бог, выходящий на свои первые битвы. Кривой белый шрам на правой щеке, шедший от угла рта до самой челюсти и хорошо заметный на смуглой обветренной коже, украшал его в глазах туалов, для которых достоинство воина измерялось количеством полученных ран. И лицо его, открытое, умное, полное нескрываемого изумления и восторга перед ней, вдруг так понравилось Эрхине, что она улыбнулась ему с высоты. Блестящие карие глаза смотрели на нее из-под густых черных бровей с таким пристальным вниманием и восторгом, что от новизны и приятности этого впечатления у нее сильно забилось сердце. Его присутствие вдруг взволновало ее, наполнило ожиданием чего-то особенно яркого и радостного, далеко превосходящего все ее честолюбивые ожидания.

– Приветствую тебя на священной земле острова Туаль, Торвард сын Торбранда, в его сердце, на священном холме Аблах-Брег, – сказала она, с удовольствием вслушиваясь в свой звучный и ясный голос. – Благополучен ли был твой путь?

– Приветствую тебя, фрия Эрхина, прекрасное лицо Аблах-Брега, – ответил Торвард, и его голос, низкий и немного хрипловатый от волнения, задел какую-то тонкую струнку в сердце хозяйки, отчего все происходящее показалось ей еще величественнее и прекраснее. – Каков бы ни был мой путь, его трудности не покажутся чрезмерными ради счастья видеть тебя.

И предписанные обычаем слова прозвучали совершенно искренне, что редко бывает при таких торжественных обрядах.

Вслед за тем фьялли выложили подарки, тоже предписанные обычаем: медвежьи шкуры, бочонки с медом, серебряные блюда и кубки. Десяток свиней, которых, конечно, не пригонишь к подножию трона, заранее были отправлены в хлев на задний двор. (И, как отмечал Эйнар, удостоились чести быть принятыми на вершине холма гораздо раньше, чем их благородные дарители.)

В этот день был устроен пир, на котором мясом тех самых свиней угощались гости и хозяева. На очаг поставили огромный серебряный котел на бронзовых ножках, вокруг которого развели жаркий огонь. Котел для священных пиров был так древен, что еще сам Эохайд Оллатир, должно быть, пировал вокруг него со своими сыновьями, провожая их за море на поиски новых земель. Чеканный узор на его боках изображал древних богов, благословляющих этот пир и получающих свою долю жертв. На вечный пир пришла Великая Богиня в окружении вепрей, собак и грифонов, Один-Оллатир с колесом и молотом, знаком грома и молнии, рогатый бог в окружении оленей, которого здесь называли Фер Кайле, то есть Лесной человек. Здесь же оказался и бог мертвых, погружающий фигурки убитых воинов в огромный волшебный котел и достающий их оттуда ожившими. Воины, строем удалявшиеся от него, несли на головах такие же круглые шлемы с фигурками вепрей, как и у нынешних воинов Эрхины, и воскресение их для новых битв приветствовали звуки таких же длинных труб с мордами вепря, как и те, что встречали фьяллей во дворе…