Рабыня Вавилона - Джулия Стоун

Иштар-умми кричала и возмущалась, не переставая, пока Сара шла к ней. С сожалением повернувшись спиной к свету утра, рабыня вернулась в тень, полумрак с белой изысканной мебелью — спальню Иштар-умми.

Молодая хозяйка разгневанно вынимала заколки из волос, а служанка с широкими вместительными бедрами и плоской грудью, слишком маленькой для такого сложения, стояла поодаль, закусив губы. Сара заметила, что левая щека девушки покраснела, но не подала виду.

Иштар-умми бросила свое занятие и откинулась в кресле, подтянув колени к подбородку. Она мрачно смотрела в бронзовое зеркало на подставке и молчала. Это обрадовало Сару, ибо от визга Иштар-умми у нее все еще звенело в ушах. Женщина едва заметно кивнула служанке, и та, всхлипнув, убежала, тяжело топая.

— С меня хватит, — сказала Иштар-умми и обиженно надула губы.

— С меня тоже, — спокойно произнесла Сара.

— Ты о чем это? — брови госпожи поползли вверх:

— Так, не обращай внимания, — Сара зашла за спинку кресла и прохладными пальцами потерла виски Иштар-умми. — Не дуйся.

— Я не дуюсь.

— Нет, ты дуешься. Перестань.

— Ладно, перестану, если ты больше не будешь посылать ко мне эту корову.

— Она не корова.

— Вот это да! С такими…

— Иштар-умми! — резко прервала Сара. — Не давай мне повода думать, будто я что-то упустила в твоем воспитании. Обсуждать служанок! Какая гадость.

Она состроила презрительную гримасу и потянулась за гребнем.

— Я ничего больше не скажу, — Иштар-умми оттолкнула ее руку. — Но думать-то я могу?

— Думать можешь о чем угодно.

— Скажи, Сара, я красива?

— Да, — Аравитянка наклонилась. Теперь в зеркале отразилось два лица, и смуглая кожа Сары оттенила бледность лба госпожи. — Ты очень красива. Очень. Я знаю, — проговорила Сара.

Она видела широкие зрачки Иштар-умми в темной радужной окантовке, по которой пляшут фиолетовые искры. Почему-то — Сара это заметила — с некоторых пор между ними началась борьба. Быть может, Иштар-умми почуяла в ней женщину, или просто пробует на ней, терпеливой рабыне, укусы молодых зубов? «Как бы там ни было, девочка изменилась, — подумала аравитянка. — Так и должно быть».

В главное помещение можно было войти с северной стороны, минуя небольшой тенистый двор. Отдельный вход устроили для того, чтобы встречать гостей, не проходя через другие комнаты дома, к тому же, здесь было гораздо прохладнее, а тенистый двор усиливал впечатление свежести.

Сумукан-иддин был рад тому, что снова дома. Снова видит привычную обстановку, все те же лица. Но с дороги обильное и шумное застолье скоро утомило его, и он ждал подходящего момента, чтобы уйти. Распорядитель уже давно делал ему знаки. Сумукан-иддин пока предпочитал этого не замечать.

Он видел только Иштар-умми, только ее лицо, зеленое колье на полной стройной шее. И рядом аравитянку с короткими завитыми волосами, с лазоревой лентой вокруг лба.

Застолье продолжалось. Друзья Сумукан-иддина захмелели, лица у всех раскраснелись. Иштар-умми заговорила с отцом, и он с улыбкой отвечал. Она подняла руку, демонстрируя браслет. Тот самый, что он подарил ей в прошлом году, словно прося прощения. И у него заныло сердце. Сара прятала глаза. Он хотел найти в ней поддержку, а она тоже чем-то была озабочена. Глубокая морщинка теперь лежала меж ее бровей.

Сумукан-иддин загадал: если Мардук-нарамсин, низкорослый, плотный купец с темным прошлым, затянет песню, он уйдет. Это заметят немногие — гости уже изрядно пьяны.

И когда, наконец, грянула удалая застольная, Сумукан-иддин сделал знак дочери удалиться и сам поднялся из-за стола. За ними бочком потрусил Лабаши — распорядитель дома.

В южной части дома горели светильники. Оранжевый свет ложился на стены и мебель, отражаясь золотыми пятнами в глянцевых поверхностях. Цвели нарисованные лилии, стрекозы и птицы равноценного размера спускались к их лепесткам.

Высоко от пола тянулась роспись, опоясывавшая всю комнату: Иштар со стрелами за спиной, с вытянутыми руками, стоящая на спине льва, и изящно написанные знаки: «Будь воспета, богиня, особо почитаемая среди других; прославляема будь, госпожа людей! Иштар, особо почитаемая среди богинь!»

Сумукан-иддин любил эту роспись. Каждый раз, находясь здесь, в этой комнате, он перечитывал хвалебный гимн богине, которую в душе почитал больше Шамаша — покровителя торговцев. Дочь Сина, из наложниц Ану возвысившаяся до положения супруги и госпожи над богами. Было что-то глубоко запрятанное в душе Сумукан-иддина, связанное с Иштар.

Ему нравились смелые женщины. Безрассудство лишь украшало их. Свою единственную дочь он воспитал именно так, и ее дерзкие выходки тешили его самолюбие.

Он вошел сюда четверть часа назад в сопровождении распорядителя дома, сутулого вавилонянина средних лет, который на ходу давал ему отчет. Сумукан-иддин слушал вполуха. Завтра он все перепроверит сам — в доме должен быть порядок, установленный им изначально, много лет назад.

Со вздохом он опустился в кресло. Сделал приглашающий жест. Лабаши поклонился и уселся на циновку напротив хозяина, скрестив ноги.

— Что же, я доверяю твоим словам, — сказал Сумукан-иддин.

Лабаши улыбнулся.

— Но сейчас меня волнует моя просьба, — продолжил хозяин, подперев тяжелую челюсть кулаком. Его глаза спокойно и вопросительно смотрели на распорядителя. — Ты занимался этим делом?

— Конечно, хозяин, — распорядитель провел по верхней губе розовым языком. — Я исполнил все, что ты велел.

— Сведения точные?

— Абсолютно.

— Хорошо.

— Но это не все, хозяин.

— Нет? — устало спросил Сумукан-иддин.

— Нет. Я подумал, тебе это будет интересно… — подобострастно начал Лабаши.

— Может быть… Ну, рассказывай.

— Я предпринял кое-что, поговорил с людишками. У Вавилона много глаз…

— Ну, да-да, дальше, — перебил Сумукан-иддин.

— Набу-лишир богат…

— О, Адад! Будь ты проклят! Мне это и так известно! Ты испытываешь мое терпение, чтобы сообщить новость, которую я и без тебя знаю уже лет пятнадцать!

— Хозяин, — Лабаши примирительно поднял ладони. — Эта новость обрадует тебя.

Сумукан-иддин фыркнул, но насторожился. Он был знаком с Лабаши достаточно давно, чтобы знать — этот человек не станет говорить зря.

Лабаши, не поднимаясь с циновки, потянулся к Сумукан-иддину и проговорил вполголоса, прикрываясь ладонью, словно еще кто-то мог его услышать:

— Между нами говоря, этот Набу-лишир днем праведный судья. А ночью? — И распорядитель подмигнул. — У меня есть сведения, что судья наш связан с представителями дома Эгиби. Ты ведь помнишь, год назад случилась неприятность с одним купцом, ну, который…