Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений - Соломон Барт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1939
207. «За окна — лето одолело…»
За окна — лето одолело —Поник и умер первый лист.Благоуханны смерть и смелость.В огромных рамах шелест, шелест.Закат глубок. Закат лучист.
Поют зеленые верхушки,[…………………]Еще текут твои теплушки,Палят еще ночные пушки —Подземный гул, подземный гром.
Но тише, тише. Много тишеТак умирает первый лист.Склонились мы и еле дышим,Мы голос смерти слышим, слышим,И голос этот юн и чист.
1939
208. «Строптивый день. Безумием разъятый…»
Строптивый день. Безумием разъятый,Как женщины меха и душный ветр.[…………………………][…………………………]
Рукав взлетел. Дым по полю кудрявит.Раздуло ветлы. В клочьях борода.Россия — голь, Россия — поль прославит.Плывут под ветром набекрень суда.
Мохнатых проволок густые семенаИ ночью вся ночная тишина.Как жажду утолить без песен, без вина,Как жить, когда в агонии страна!
1939?
209. «Всё это так. И это неизбывно…»
Всё это так. И это неизбывно.Взлетают скалы. Рушится обрыв.Взгляни, каким таинственным курсивомВосходит дым от золотистых трав.
Восходит день от медленных пожаров.Горит земля подспудно и темно.Ты тот, чьи начертанья без помарок.И это ложь. Но это всё равно.
Канавы ширь. Бьет ливнем океанаЧума и слава. Много ли испил?И все мы пьем из одного стакана.Убить себя? И в смерти спала жизнь.
210. «Бывают в жизни долгие длинноты…»
Бывают в жизни долгие длинноты,Глядишь на крышу и палишь в сову.Я сяду в кресло помнить Дон-Кихота —Сам сочинил и сам же изорву.
Прекраснодушный малый, тощий рыцарь…И у меня он скучен и смешон,Но дорог мне высокой чести мытарьИ кто б ни шел: быть может, это он?
Никто. Но вот звонок, как жук о стекла.Она! О Дульцинея! Как всегда,Всем телом снова говорит о пекле,Где нежность, вечность, чистота.
И станет жаль невольно Сервантеса,Что книги он своей не изорвал.Наш путь земной, наш страшный путь небесный —И смертный, смертный, смертный наш привал.
211. «Ошеломлен внезапным громом…»
Ошеломлен внезапным громом —Взыграла цветень и летитНад старой мельницей, над домомВнезапный гром еще гудит.
Плывут воздушные паромы —Все эти тучи, облака.Кудрявятся стога обломыИ в легкой накипи река.
Ошеломлен внезапным громом,Ты зашатался на ногах.В руке ты нес пучок соломыИ глыбу солнца на плечах.
212. «Сквозь ветр и дождь отверженные Богом…»
Сквозь ветр и дождь отверженные БогомИ эта боль, которой слишком много,Толкая ночь в притихший санаторий —За дверью плещут, плещут ковыли.Еще темно. Едва синеют шторыИ слух и стекла в дождевой пыли.
В такую ночь для гибели созреть —О, не ропщи: мне над тобою петь,Дыбилась молодость упруже стали,Как день единый, дни твои завяли,Любовь легла под черный плат —Под черным платом — мертвый взгляд.
Ты ждешь… иль ты в бреду кошмарном.Я постучусь. Рассвета луч янтарныйВойдет со мной в мерцающий покой.Предстану я загадочно простойИ все твои сомненья, все запросыВ моих очах как тающие росы.
Проснись. Всему, всему, что невозможно,Что умерло на дыбе осторожной,И на окне уставшей ветке лилийНесу ответ, овеян шумом крылий.И донесу до смертного порогаЯ эту боль, которой слишком много.
213. «— Немногие поймут, — предсмертно скажешь…»
— Немногие поймут, — предсмертно скажешь,Развяжешь сны и ляжешь весь в тени.Она давно уже стоит на стражеВ высокие, прямые, праздничные дни.
И небо всё и зарево в тени.И девушка так явственно в тени,И на лужайке, как могилки, пни да пни,И дальше, дальше всё в тени.
25. IX. 1940
214. «Она входила в комнату всегда…»
Она входила в комнату всегдаСурово, молча и небрежноПротягивала руку… Так водаТечет течением безбрежнымИ самовластным, будто береговВ помине нет, как будто ей даноВладеть пространством. Медленно, темно,Нежданно загораясь светом слов,Вступала во владенье миромБольшим, как жажда человека бытьСобой, своею волей жить,А не чужой — капризом и пунктиром.
1940
215. «Паучья нежность! Жар совокупленья!..»
Паучья нежность! Жар совокупленья!Так хочет тело, так вопит душа.Всегда душа — до тьмы исчезновенья,До тела растяжимая душа.
Проходит день над крышами, над башней.Твой день высок, как небеса глубок.Твой уголок, твоя земная пашня,Твоя душа… Увы, ты изнемог.
Опять душа… Сорвешься вдруг, заплачешь,Зовя ее, ее превознося.И ты поймешь, что дальше жить нельзя —Незряча ночь. Но день еще незрячей.
1940
216. «На запрокинутый огромный взор…»
На запрокинутый огромный взорВознесена немая крыша гроба.Гляди, гляди, гляди в упор,Смирись, прими заветное: мы оба…
Худоба смерти, смертный час.На шею острие уже свисает,Вот упадет один, один из нас[……………………]
Другие стихотворения
(по автографам в архиве Д. С. Гессена)
217. «Из древнего забытого колодца…»
Из древнего забытого колодца —О, нагружать и только нагружать!Чтоб к вечеру опять, чтоб снова отколотьсяИ снова утром: слава! исполать!
Такие есть возможные молитвы,И, лаком, политурой озарен,Постигнешь вдруг, что даже не обидноСойти за черный — золотой — уклон.
И ты плывешь, плывешь, вот-вот взлетишь —Колодцы древние и саркофаги —И мелким бисером исписана бумага,Но вдруг, обезумев, ты плачешь, ты вопишь.
218. «Со взбухших крыш стекают слезы…»
Со взбухших крыш стекают слезы,Стекает дождь из детских глаз.Росы мои, беленькие росы,Мой первый, мой предельный час!
Как умирание в горах,Как звезд подводное теченье,Снится такое шевеленье,Исчезновенье, радость, страх.
И нет грустней, нет ничего больнее,— О, личики, прижатые к стеклу! —Чем нежным быть, быть всех нежнееИ предаваться только злу.
1940
219. «Какая ложь и блажь сказать: прохожий…»
Какая ложь и блажь сказать: прохожий,Когда в весеннем трепете рука.Вот ты лежишь на безусловном ложеИ любишь зной и любишь облака
И пенье птиц далекое, глухоеИ листьев долгий шум, всё, что любитьНам нужно, чтоб, безумствуя, в покое,В тревоге, в общей радости пожить.
И кто же этой радости не знает —Тропинка ли или огромный шлях —В ней сердце человечье увязает.О, радость громкая, о, темный страх.
Увы, она, как общая могила,И только в этом смысл ее и свет,Что над тобою власть ее и сила —Кто б ни был ты — убийца иль поэт.
1940
