Петкана - Хабьянович-Джурович Лиляна

«Скажи мне, будет ли на то Твоя воля, чтоб и я отправилась по этому пути! Только скажи, чтобы я знала! Дабы идти за Тобой, а не за собою! Ответь мне!» — мысленно заклинала я.

И тут сидевший неподалеку юноша неожиданно обратился ко мне со словами: «Мы собираемся отправиться на Святую землю, чтобы пройти по ней путями Спасителя нашего. Не хотела бы и ты, сестра, поехать с нами?»

Я не смогла сдержать слез радости и умиления. Слез горячей благодарности Тому, Кто ведает все вопросы и все ответы на них. Я знала, что теперь я Его ясно услышала и поняла.

* * *

Я покидала Царьград — как некогда и Эпиват — с великой радостью оттого, что смогу продолжить идти тем путем, который Он мне определил. Я не знала, где я остановлюсь. Куда попаду. И каких пределов достигну. Но знала, что назад уже не поверну.

Я жаждала пройти по Его пути. Оросить слезами каждую пядь земли по дороге от Гефсиманского сада до Голгофы. Желала укрепиться на пути сем. Но одновременно, вдохновляемая Провидением, чувствовала и ясно осознавала, что для меня это не просто паломническое путешествие.

Расставанье далось мне легко, ибо мне не пришлось уносить с собой тяжесть прощания. Я простилась лишь с Евфимием и с нашим духовником и богобоязненным учителем старцем Симеоном. В сущности, это и нельзя было назвать расставанием. Веруя в Одного Творца и Учителя, мы всегда — где бы ни находились — пребывали в молитвенном общении, объединенные единой любовью.

В период моей жизни в Царьграде, будучи близка с Евфимием так, как только могут быть близки две родственные души, устремленные к одной и той же цели, я в тоже время понимала, что мы с ним, по сути, расстались еще тем утром в Эпивате, когда я сжимала его руку своими влажными от слез детскими ручонками. С тех пор каждый из нас жил своей жизнью. Устремленной к Богу и всецело посвященной Ему. Уже много лет Евфимий был мне не столько брат по крови и плоти, сколько брат во Христе.

Он был иеромонахом. Вся его жизнь была полностью подчинена мудрому распорядку святой обители Преподобного Феодора Студита. Для достижения духовного совершенства ему надо было пройти тридцать ступеней подвигов и послушания. У него были постоянные обязанности по отношению к братии и духовнику.

Все его мысли и чувства должны быть постоянно устремлены ко Господу и нравственной чистоте. Только к нравственной чистоте и только ко Господу. Поэтому я не была и не смела быть частью его жизни в большей мере, чем любое другое чадо Божие. Даже встречаться со мной и писать мне он мог только с благословения своего духовника старца Симеона.

Тогда, за день до отъезда на Святую землю, я тоже встретилась и попрощалась прежде со старцем, а уж потом — с братом.

Я дожидалась Евфимия во дворе обители, возле монастырского храма. Кипарис, рядом с которым я стояла, напомнил мне наш сад. Родительский дом. Слепую девочку, что с восторгом слушала своего великого брата, опершись на его любящую руку. Это прикосновение прошлого длилось одно мгновение. Минута нежного воспоминания уступила место реальному времени. Ибо монах, приближавшийся ко мне сейчас, мало напоминал того, прежнего Евфимия. Он был серьезен и спокоен. Духовно возвышен. В нем уже теперь чувствовался будущий епископ Маадитский и вождь воинства Христова, ратующий против зловредной ереси.

«Я уезжаю на Святую землю, — молвила я, подходя к нему под благословение, — уезжаю и, думаю, уже не вернусь».

Он приблизился ко мне вплотную и трижды поцеловал меня. В каждую щеку. И потом — в лоб.

«И я думаю, что ты больше не вернешься, — сказал он. Уверенно. Словно давно это знал. — Прощай, сестра! Да хранит тебя на твоем пути милость Господня».

Он отстранил меня и двинулся по направлению к церкви. Медленным и размеренным шагом. Строгий. Прямой. Непроницаемый для моей растроганности и теплых слез, которыми я оросила его щеки и руку.

Я стояла и смотрела ему вслед, зная, что никогда уже его больше не увижу. Он так и не изменил ни походку, ни осанку. Пока не подошел к дверям храма. Там он остановился. Обернулся и посмотрел на меня. Затем поднял руку, словно благословляя. Или прощаясь.

«С Богом, Петкана!» — произнес он. И улыбнулся. Как когда-то.

Эту его улыбку, с которой он произнес последние слова прощания, я унесла с собой в своих глазах. Унесла в сердце. Унесла за море. В Святую землю. И еще дальше, туда, куда ведет нас Тот, Кто знает самый лучший путь для каждого из нас.

* * *

Море! Безбрежный простор. Непостижимый, как всемогущество вездесущего Бога. Оно всегда влекло меня к себе и пробуждало во мне мысли, устремлявшиеся за дальние горизонты. Еще девочкой я с трепетом взирала на него, постигая величие Творца.

Позднее, по мере роста и созревания, читая книги и ведя умные беседы, я, глядя на море, все чаще размышляла об Отце нашем Небесном. О Его любви к нам, кою явил Он чрез Своего Единородного Сына, Которого и послал научить нас этой любви и Которого потом — из любви к нам — принес в Жертву.

Я размышляла о великой силе и мудрости Бога Отца, явленной через совершенство всего творения. Он создал небо, землю и море и наполнил их дивными чудесами. Предусмотрев все, вплоть до мельчайшей песчинки. И у всего этого есть свои смысл и своя причина существования. И все — совершенно в своей индивидуальности. И одновременно — часть единого замысла.

Пока мы плыли из Царьграда к берегам Палестины, я часто выходила ночами на палубу, чтобы с молитвой на устах дождаться рассвета и узреть тот дивный миг, когда исчезает граница между небом и морем и два лазурных простора становятся единым светом.

Я видела, что наш корабль средь морской пучины подобен ореховой скорлупке, а мы, люди, словно муравьи в ее порах. В эти часы я яснее, чем когда-либо, постигала всю немощь человека. И его зависимость от слепой стихии. «Слаб человек... И легко становится добычей любой угрозы, — шептала я, — в одном только его спасение: положиться на милость и силу Спасителя, на веру свою».

Я думала о том, как Христос шел однажды по волнам морским к ученикам Своим, которые ждали его в ладье. «Если это Ты, Господи, повели мне прийти к Тебе!» — попросил Его апостол Петр. «Ступай!»— позвал его Учитель. И Петр пошел к Нему по воде, как посуху. Но едва он оторвал взгляд от лица Спасителя, как увидел огромную волну, гонимую на него ветром. Испугался — и стал тонуть. «Чего ты устрашился, маловерный?» — укорил его Тот, Кто пришел укрепить нас в вере.

«Где вера ваша?» — вопросил Он апостолов на озере Геннисаретском, когда ладью их стали накрывать могучие волны. Он, одним мановением руки останавливавший бурю, не помешал ее началу. Ибо, если б не было бури, как бы Он показал им, что ветры и волны укрощаются прежде всего в сердце — верой нашей?

«Где вера ваша?» — спросил воскресший Господь у рыбарей с пустыми сетями. Спросил тех, Кого избрал ловцами человеческих душ.

«Где вера твоя?» — мог бы спросить Он каждого из нас.

«Велика ли она, моя вера?» — спрашивала я себя, пока корабль наш приближался к берегам Святой земли. Спрашивала со страхом и трепетом. Прилагая все силы, чтобы разглядеть собственное сердце. И молила Господа о том, чтоб оно всегда было исполнено веры. Дабы не стыдно мне было предстать пред Всевидящим Оком.

* * *

Он был со мною, когда я пересекла морскую пучину. И после — когда я путешествовала по Галилее, Самарии и Иудее. Вместе с Ним я прошла до берегов Мертвого моря. И до Иордана.

Везде, где я проходила, был со мною и Он. Я видела Его всюду. Ибо только к Нему и был обращен мой взор.

В моих видениях Он представал таким же, как в книгах. Серьезный. Немного грустный. Со взором, погруженным в то, что дано видеть только Ему.

Ему было ведомо будущее. Он знал, что многие отрекутся от Него и Он будет распят. Знал, что народ и священники иудейские, а также многие властители земные будут оплевывать, побивать камнями и подвергать страшным мукам апостолов и святых Его. И при этом твердить, что «защищают истинную веру и Бога от неверных и лукавых душ». Он знал, каковы люди! И что их в итоге ждет. Знал, как одни из них будут поступать с другими, ссылаясь на Него и Отца Его Небесного.