Пережитки большой войны - Джон Мюллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторые присоединявшиеся к пацифистскому движению исповедовали экономический подход. Они полагали, что завоевание, которое рассматривалось как главная цель войны, бесполезно и даже контрпродуктивно для экономики, поэтому на смену войне в качестве института международного соперничества должны прийти торговля и коммерческий дух. Некоторые сторонники такой точки зрения были предпринимателями: например, Эндрю Карнеги профинансировал создание в Нью-Йорке Фонда Карнеги за международный мир, а швед Альфред Нобель, наживший состояние на открытии технологии безопасного обращения с нитроглицерином, изобретя динамит, учредил премию собственного имени, чтобы почтить усилия тех, кто пытался найти способы решения межнациональных проблем без использования его открытия. Одним из наиболее влиятельных сторонников экономического пацифизма был английский журналист Норман Энджелл, автор книги «Великая иллюзия», многократно переизданной и разошедшейся общим тиражом более миллиона экземпляров как минимум на семнадцати языках (впоследствии, как и фон Зутнер, он стал нобелевским лауреатом)[92].
Другие активисты также высказывались против войны. Например, социалисты, которые нередко сторонились буржуазных обществ борьбы за мир, а на деле и сами зачастую отстаивали революционное насилие, все же были склонны рассматривать межгосударственные войны как зло на службе капиталистов, использовавших рабочих в качестве пушечного мяса. Именно в этом контексте социалисты присоединялись к антивоенному протесту: штык, гласила одна из их максим, – это оружие, на обеих концах которого находится рабочий[93]. За мир во всем мире в качестве желанной цели выступали и многие представители феминистского движения.
Военный энтузиазм не сдает позиции
К 1914 году война как институт впервые в истории спровоцировала значительные проявления организованного презрения и противодействия исходя из моральных, эстетических, идеологических и экономических оснований. Порой борцам за мир удавалось доносить свои идеи до сильных мира сего (среди которых был какое-то время даже российский император[94]), однако их протесты и предложения зачастую были безрассудными, сумбурными и политически наивными. По утверждению одного из современников, сторонницу крестового похода за мир идеалистку Зутнер окутывал «легкий флер абсурда», а учрежденное ею Немецкое общество мира в общественном мнении представало «комичным кружком шитья, участниками которого были сентиментальные тетушки обоих полов», как выразился один исследователь. Норман Энджелл писал, что его приземленные друзья «советовали избегать в текстах всей этой чуши, если ты не хочешь стоять в одном ряду с эксцентриками, чудаками и высоколобыми умниками, которые появляются на публике в сандалиях и с длинной бородой и питаются чем бог пошлет»[95].
Важной причиной того, почему сторонники мира столь часто оставались не у дел, было то, что многие попросту не соглашались с утверждением «война – это зло». Антивоенным активистам отчаянно требовалось придать весомость этой исходной идее, поскольку из нее очевидным образом проистекали все их предложения, задумки и методы. В попытке справиться с этой проблемой пацифисты провозглашали свою центральную аксиому громко, постоянно и с навязчивой неотложностью. Но большинство людей относились к их возгласам равнодушно или даже пренебрежительно: Европа, как утверждает Киган, оставалась «обществом воинов» или же, по словам Томаса Джефферсона, «ареной для гладиаторских боев», в пределах которой «война представляется естественным состоянием человека»[96].
До Первой мировой в Европе и США было действительно легко отыскать состоявшихся писателей, исследователей и политиков, отвергавших мир и прославлявших войну. Роланд Стромберг, автор обстоятельного труда об общественных настроениях той эпохи, впечатлен «кучей трактатов и манифестов, в которых интеллектуальная элита Европы принимала войну с распростертыми объятьями не просто как некую неприятную необходимость… или хотя бы как событие, способное развеять скуку долгих спокойных лет, а видела в ней духовное спасение и надежду на обновление»[97].
Создается впечатление, что мотивация многих самых ярых поборников войны едва ли поддается осмыслению с точки зрения логики или практики – настолько романтическими были их представления о войне. Среди тех, кто считал войну привлекательной, были и люди, уверенные в ее благотворности и прогрессивном характере, а многие, включая некоторых ненавистников войны, приходили к фаталистическому выводу, что она является чем-то естественным и неизбежным.
К числу «романтиков» принадлежал выдающийся американский юрист Оливер Уэнделл Холмс-младший[98]. Выступая в 1895 году перед выпускниками Гарвардского университета, он констатировал, что мир, который не знает «священного безумия чести», не будет долговечным. Свою эпоху Холмс ощущал как время «краха убеждений», когда единственным, что является «истинным и достойным восхищения», оказывается «вера… которая заставляет солдата отдавать свою жизнь, покорно исполняя безоговорочно принятый долг, несмотря на то что он мало что понимает в деле, за которое стоит, не имеет ни малейшего представления о плане кампании, а тактика кажется ему бесполезной». Уинстон Черчилль в 1900 году отмечал, что в условиях цивилизации «радость» приносится в жертву «роскоши», но на поле битвы жизнь предстает «в своем лучшем и самом здоровом проявлении», когда вы «ждете, как поведет себя капризная пуля». Великий французский социолог Алексис де Токвилль приходил к заключению, что «война почти всегда расширяет сознание и укрепляет характер людей», а Фридрих Великий полагал, что «война открывает плодороднейшую почву для всевозможных достоинств, ведь в каждом миге войны сияют верность, жалость, великодушие, героизм и милосердие». Немецкий военачальник XIX века Хельмут фон Мольтке свидетельствовал, что война «формировала благороднейшие добродетели человека», а в Англии в 1899 году преподобный Г. И. Д. Райдер писал, что война вызывает к жизни «лучшие качества человеческой натуры, наделяя дух господством над плотью». В 1866 году английский эссеист и художественный критик Джон Рёскин заявлял, что война «есть основа всех возвышенных добродетелей и способностей людей», а также является «величайшим из всех искусств» (хотя, предполагал А. А. Милн, воинский опыт самого Рёскина «заключался, должно быть, в нескольких салонных изображениях атаки легкой кавалерии»[99])[100].
Пока пацифисты доказывали аморальность и экономическую нецелесообразность войны, ее апологеты заявляли, что это мир аморален, а вдаваться в экономические соображения – низко и подло. Например, незадолго до рубежа столетий немецкий историк Генрих фон Трейчке в своих собиравших большую аудиторию лекциях уверял слушателей, что «война справедлива и не противоречит морали… Идеал же вечного мира не только недостижим, но и аморален». По мнению немецкого генерала Фридриха фон Бернхарди, «во время затяжного мира на первый план выходят всевозможные мелкие и эгоистичные интересы. Себялюбие и интриги предаются разгулу, роскошь ставит крест на идеализме. Деньги обретают чрезмерную и неоправданную мощь, а сильный характер не получает должного уважения». Рёскин считал, что спутниками мира были не любовь, изобилие
