Где золото роют в горах - Владислав Гравишкис

Однако долго ли ему торчать здесь, на берегу? Что они там: спать завалились, что ли?

— Эй, на драге!

Ни звука в ответ. И Юрий проревел что есть мочи какую-то бессмыслицу:

— О-о-о-эй! Го-го-го!

Наконец-то! Из люка вынырнула человеческая голова — стриженая, круглая, ушастая голова парня, надо полагать, дражного матроса. Лоб украшен широкой поперечной полосой коричневого цвета — не иначе, как солидол. Руки черные, как в перчатках. Запястьем вытер пот со лба и недовольно крикнул:

— Чего там?

— С добрым утром! Как живем-можем? — поприветствовал Юрий.

Парень сказал что-то вниз и поднялся на ступеньку выше. Стала видна тельняшка не первой свежести. «Матрос чистых кровей!» — усмехнулся Юрий. Только когда он сумел отслужить во флоте? Совсем еще мальчишка.

— Чего надо?

— Давай лодку! И больше ничего не надо. Пока, конечно. За будущее не ручаюсь.

— А вы кто?

— Давай лодку!

Парнюга присматривался к Юрию все внимательней и никаких признаков рвения не обнаруживал. Наоборот, лицо его становилось суровее, того и гляди, что снова исчезнет в трюме.

— Да механик я ваш, чего ты в самом деле!

— Механик?

Тут начало совершаться удивительное. Парень выскочил на палубу и засуетился, заметался так быстро, что стал похож на героя старого кинофильма, заснятого еще по шестнадцать кадров в секунду. Полминуты не прошло, а он уже сажал Юрия в краснополосую плоскодонку.

— Что делаешь на драге, малыш?

Парень, налегая на весла, неодобрительно мотнул головой:

— Какой я вам малыш? Рэу кончаю, на практике здесь, палубным матросом... У нас насос заклинило, и ничего сделать не можем.

Лодка ткнулась тупым носом в железную стенку дражного понтона, и тот отозвался на удар глухим пушечным гулом. Бравого вида усатый драгер стоял у борта, вытирая ветошью черные ладони. Он протянул руку, чтобы помочь Юрию выбраться из лодки. Юрий ловко сам выпрыгнул на звонкую железную палубу и крепко пожал протянутую руку:

— Здорово, драгер!

— Здорово, механик! — Они внимательно осматривали друг друга. — Полундра, что я вижу? Тоже из демобилизованных?

— Из них, из самых. Что с насосом?

— Мотор меня взял за горло, пехота! — Рука сама потянулась к довольно пышному усу и подергала его за кончик. Драгер был в выцветшей матросской робе с недавно споротым гюйсом — нитки еще бахромились кое-где по шву вдоль воротника: поленился их выдернуть морячок. — Понимаешь ты, какая штука... Ты в электрике смыслишь, служба? Я перезабыл, оказывается, все на свете...

Так вот откуда у младенца тельняшка: флотский одарил. Да, видать, этот послужил, вдосталь похлебал матросского борща. Везет тебе, Юрий Корсаков, определенно везет: это ж одно удовольствие служить в компании с военной косточкой, локоть к локтю с человеком, прошедшим флотскую школу. Бывшие армейцы всегда отлично понимают друг друга, что там и говорить...

— Не беспокойся, флотский, электрика нам известна, — сказал он ласково драгеру. — Если не спалил ты обмотку — мотор у нас будет работать.

Дражный понтон здорово гудел, когда они втроем шагали к трюмному отсеку, где размещались насосы. Привычные к таким звукам, драгер и ремесленник не обращали на них внимания. Возможно, они даже не слышали этот железный гул.

А Юрий слышал. Слышал удивительно ясно и отчетливо. И казалось ему, что гудит не драга, а звенят где-то под нею сильные, могучие колокола. Точно тонны золота, лежавшие в недрах земных, приветствовали нового человека, нового хозяина, которого давно ждали.

„ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО“

Настало воскресное утро — ясное, безоблачное, предвещавшее хороший солнечный день. Маруся поднялась еще затемно и стала укладывать в чемодан свое выходное платье, Семенов костюм, мыльницу, полотенце. Семен одевался и посматривал на нее нерешительно: не остановить ли сборы, не подождать ли, когда приедет Гриша?

— Приедет — поедем, — сказала Маруся. Она умела угадывать мысли мужа. — Не приедет — сядем в автобус и укатим на Кисы-куль. На озере тоже можно хорошо отдохнуть.

Семен промолчал. Кисы-куль — это Кисы-куль, бывали там не раз, а ему всерьез хотелось свозить Балчинжава в Зауральск. Если Гриша не достанет машину, в следующее воскресенье они поедут туда на электричке. Черт с ним, с собственным транспортом...

Под открытым окном надтреснуто прозвучал автомобильный сигнал. Маруся выглянула: возле небесно-голубой «Победы» стоял Гриша Рябинин и приветственно махал рукой:

— Карета подана, господа! Пожалуйте!

— Явился, — сказала Маруся. — Сеня, бери чемодан!

Они закрыли квартиру, спустились вниз и вышли на пустынную, тихую улицу. Гриша картинно облокотился на дверцу и, округлив рот, пускал колечки дыма, разглядывая, как они, покачиваясь, медленно поднимаются чуть ли не до третьего этажа.

Вблизи машина выглядела неважно. Грязевая корка обволакивала мятый кузов по самое стекло. На фары словно чехол надет, и от этого машина казалась ослепшей, угрюмой.

— Ты бы помыл ее, что ли, — брезгливо поджала губы Маруся.

— Напрасный труд — все равно вымажемся. Ночью дождь лил.

— Нас в Зауральск не пустят на такой. Ужас!

— Перед Зауральском и умоемся. — Гриша осмотрел разочарованные лица Зыковых и обозленно прищурил глаза: — Не хотите ехать — не надо. В ножки падать не буду.

— Вот неспокойный! Слова ему не скажи... — вздохнула Маруся.

— Ладно тебе, не ершись, — примирительно сказал Семен. — Я только одно думаю: ловко ли на ней Балчинжава везти?

— И Балчи не царевич. Свой парень, растолкуем... — Гриша уселся за руль. — Ну, едете или нет?

Зыковы переглянулись.

— Едем! — решилась Маруся.

Они уселись, мотор взвыл, и «Победа» покатила вперед, будя утреннюю тишину.

Монгол-практикант Балчинжав Гангарын жил в большом молодежном общежитии. Машина остановилась у просторного крыльца с колоннами. Парни ушли отыскивать Балчинжава. Маруся осталась в машине одна.

Да, общежитие... Это оно только сегодня такое тихонькое, потому что воскресенье и раннее утро, а в будни тут всегда дым коромыслом, шум, галдеж и суета. Неспокойно жить в общежитии, а вспоминаешь об этих днях с радостью и удовольствием. Скучать не приходилось, всегда новости, всегда весело и интересно. Ты на виду у всех, и все у тебя на глазах — души нараспашку.

В квартире, конечно, спокойно, но и забот выше темени — и уборка, и стирка, и питание. Явилась с работы — и пожалуй на кухню, в комнаты и заглянуть некогда. Так и торчишь там до глубокой ночи. Что ж, и в коммунизм вот так, с кухнями, войдем? Семья... А может быть, семьи при коммунизме совсем по-другому будут жить? Почему об этом мало думают?

Маруся вздохнула. Никак она не успевает управляться с домашней работой. Хорошо еще, что Семен не из привередливых, не ругается. Посопит, как медведь, но ничего не скажет. Виновата она перед ним, что делать! Времени не хватает.

На крыльце появились парни, направились к машине.

Самым солидным в этой компании был он, Семен. Затолкав руки в карманы, он вышагивал спокойно, степенно поглядывая по сторонам. Маруся усмехнулась: как же, женатик! Девчонки болтали в первые дни после замужества: «Выбрала себе молчуна, лишнего слова не скажет...» Ну и выбрала! А что? За ним, как за каменной стеной, — все наперед обдумано. Прежде чем рюмку выпить, трижды прикинет: не лишняя ли? Не всякий парень способен на такое.

Хотя бы тот же Гриша Рябинин. Ну что он? Еще и человеком назвать нельзя — так, мальчишка. Мечется из стороны в сторону, а главного в жизни не найдет, хорошее от плохого не отличает. Попалась водка, налакался до зеленой сопли и думает: хорошо время провел. А то еще хуже — девчонки рассказывали — познакомится и в первый же вечер обниматься лезет. Дурной! Где привадился к такому баловству — кто его знает...

А между Гришей и Семеном шел тот, ради которого была затеяна поездка, — Балчинжав Гангарын. Монгол издали широко, белозубо улыбался Марусе и махал рукой. Ничего не скажешь — обходительный парень. Припомнилось, как зачастили в токарное отделение цеховые девчата, когда прошел слух, что туда на практику приехал иностранный рабочий.

В общем-то всем понравился: парень скромный, приветливый. Девчата ахали: бедненький, на целый год уехал от родного дома! Маруся тогда еще посмеялась: «Это уж ваше дело, чтоб не затосковал...» Саша Кочеткова надменно приподняла покатое плечико: «Нашли сокровище». Что с нее возьмешь, с красотки: женихов ищет, ждет не дождется, чтобы какой-нибудь инженерик подарил взгляд, замуж взял на полное иждивение. От такой доброго слова не жди — гусыня. И Маруся внезапно рассердилась: дура-девка, побольше бы таких парней!

Балчинжав долго и ласково пожимал Марусе руку: