Калейдоскоп - МаксВ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В толпе мелькнуло знакомое лицо. Раскин подался вперед.
– Дядюшка! – крикнул он и почувствовал неловкость, хотя никто не обратил внимания на его возглас.
Механор остановился перед ним.
– Передай механику, – продолжил Дмитрий, – Мне надо немедленно возвращаться домой. Пусть начинает прогревать двигатель гравилёта. Мы улетаем!
– Сожалею, хозяин, – тихо заговорил Бэмс, – он не сможет сейчас этого сделать. Техники обнаружили неисправность в поворотном механизме додекаэдра, и теперь заняты его заменой. На это точно уйдет несколько часов.
– Не сомневаюсь, что с этим можно подождать до другого раза, – нетерпеливо возразил Раскин.
– Они говорят – нельзя. Сборку может прорвать в любую минуту. И вся энергия…
– Ладно, ладно, – перебил его Дмитрий, – Я понял, нельзя так нельзя. Возникло срочное дело, – заговорил он опять, – Только что вспомнил. Мне просто необходимо попасть домой, я не могу ждать несколько часов.
Он сидел как на иголках, глядя на мельтешащих людей.
Лица… лица…
– Может быть, вы свяжетесь по видеофону? — предложил Дядюшка, – И поручите кому-нибудь. Тут есть закрытый аппарат…
– Погоди, Бэмс, – Раскин помялся немного, потом продолжил, – Нет у меня никаких срочных дел. Но мне непременно надо вернуться домой. Не могу здесь оставаться. Еще немного, и сойду с ума. Мне ещё там, на площадке сделалось нехорошо. Да и здесь тоже не по себе. Знаешь, такое чувство…странное, ужасное чувство. Дядюшка, я…
– Я понимаю вас, хозяин, — ответил Бэмс, – У Николая Глебовича, вашего отца, была такая же проблема.
У Дмитрия перехватило дыхание, он вытаращил глаза от удивления:
– У отца?!
– Да-да, хозяин, поэтому он никуда и не выезжал. И началось это у него примерно в вашем возрасте. Он как-то решил съездить в Синеград, но так и не доехал. Вернулся с полпути. Он это как-то называл.
Раскин молчал, ошеломленный услышанным.
– Называл… – вымолвил он наконец, – Ну конечно, этому должно быть какое-то название. Значит, и отец этим страдал… А дед? Ты про деда моего ничего такого не знаешь?
– Нет, не знаю, хозяин, – ответил Дядюшка, – Когда меня доставили в ваш дом, ваш дедушка был уже в преклонных летах. А вообще это вполне возможно. Он тоже никуда не выезжал.
– Значит, ты меня понимаешь. Знаешь, что это такое. Мне невмоготу, я заболеваю. Постарайся нанять другой гравилёт, придумай что-нибудь, чтобы нам поскорее добраться до дома.
– Хорошо, хозяин, я вас понял, – сказал Бэмс, трогаясь с места, но Дмитрий остановил его:
– Дядюшка, послушай, а кто-нибудь еще об этом знает? Кто-нибудь…
– Нет, хозяин, – ответил Бэмс, – Отец ваш никогда об этом не говорил. И не хотел, чтобы я говорил, я это понимал.
– Спасибо тебе, – сказал Раскин.
Он снова съежился в кресле. Ему было тоскливо, одиноко, неуютно. Одиноко в гудящем зале, битком набитом людьми. Нестерпимое, выматывающее душу одиночество. Тоска по дому – вот как это называется. Самая настоящая, не приличествующая взрослому мужчине тоска по дому. Чувство, простительное подростку, который впервые уезжает из дому и оказывается один в незнакомом месте.
Есть у этого явления мудреное название – психоневроз, связанный с боязнью открытого пространства, а выражаясь по-простому – страх перед открытой площадью.
Может быть, пройти через зал к аппарату видеофона, соединиться с домом, поговорить с матерью или с кем-нибудь из механоров? Или еще лучше: просто посидеть и посмотреть на усадьбу, пока Бэмс не придет за ним.
Он привстал, но тут же опять опустился в кресло. А какой смысл? Говорить, смотреть – это все не то. Не вдохнешь воздух с привкусом сосны, не услышишь, как скрипит под ногами гравий на дорожке, не погладишь рукой стоящие вдоль нее могучие стволы. Не согреет тебя тепло кабинета, и не будет в груди благостного, спокойного чувства единения с твоим собственным клочком земли и всем, что на нем стоит.
А может, все-таки станет легче? Хотя бы чуть-чуть. Он снова привстал, и тут же плюхнулся обратно: «Шагать через весь зал? Мимо снующих мимо незнакомцев? Да это же ужас, настоящий ужас! Нет, тут придётся бежать. Бежать, чтобы спастись от устремленных на тебя глаз, от звуков, от мучительного соседства с незнакомцами».
Он сделал несколько глубоких вдохов-выдохов.
Пронзительный женский голос объявления рассек гудение в зале, и он вздрогнул, как от удара. До чего же паскудно, просто противно на душе. И что это Дядюшка где-то копается…
Глава 4
Глава 4
Через открытое окно в кабинет струилось влажное дыхание весны, оно сулило таяние надоевшего уже снега, мелкие зелёные листики и духовитые цветы, стаи грачей на голубых небесах, и весёлые переплюхи рыб в заводях.
Дмитрий поднял взгляд от бумаг на столе, легкий ветерок потянулся по лицу, попал ему в ноздри, погладил щеку. Рука потянулась за чашкой, но она была пустая, и он поставил ее на место.
Снова наклонился над столом, взял красный карандаш и вычеркнул какое-то слово. Потом придирчиво прочел заключительные абзацы главы:
«Тот факт, что из двухсот пятидесяти человек, которых я пригласил для обсуждения достаточно важных вопросов, приехали только трое, еще не говорит о том, что все остальные страдают психоневрозом, называемым агорафобией. Можно допустить, что людям помешали весьма уважительные причины. И все же есть достаточные основания говорить о растущем нежелании людей, быт которых определяется укладом, определившимся после распада поселений, покидать привычные места, о возникшем не так давно, и усиливающемся стремлении не расставаться с уютом и полном довольстве.
Теперь же трудно предсказать, чем чревата такая тенденция, ведь пока она коснулась только малой доли обитателей Земли. В больших семьях определённые обстоятельства вынуждают кого-то из их членов искать счастья в других краях, даже на весьма удалённых исследовательских площадках. Многих манят неисследованные глубокие недра Земли с их приключениями и возможностями, а многие избирают такое занятие, которое само по себе исключает сидячий образ жизни».
Он перевернул страницу и пробежал всю статью до конца.
Стоящая статья, бесспорно, но публиковать ее нельзя, сейчас никак нельзя.
