Целитель - Антти Туомайнен

Яатинен посмотрел на меня с любопытством. Он тоже повернулся в ту сторону. Я спросил, знает ли он что-нибудь об этой компании? Он чуть задержал взгляд на охранниках и покачал головой. Потом снова стал смотреть на дорогу перед собой, будто кто-то лично следил за тем, чтобы он делал это.

Сигнал светофора сменился, и мы поехали дальше.

— Порой мне кажется, что во всем этом нет никакого смысла, — признался Яатинен. — Что охраняют эти парни? Просто хотят убедиться, что эти люди вовремя и правильно подают реплики, чтобы получить свою еду, которая все равно когда-нибудь кончится? Кто платит им за эту работу и почему?

Полицейский остановился на следующем светофоре. На его лице неожиданно появилась тень робкой и грустной улыбки, отчего не только само лицо, но, казалось, весь салон машины вдруг озарился каким-то теплым светом. Он бросил на меня короткий взгляд и тихо добавил:

— Не думаю, что мне полезно думать о чем-то подобном.

Стены Дома оперы были темными и мокрыми после дождя, окна заколочены фанерой и затянуты брезентом. Площадь вокруг театра была покрыта грудами старого мусора. Казалось, мы попали этим серым предрассветным утром в другой мир — в мир, в существование которого не хотелось верить.

— Да, такое бывает, — заметил я.

Яатинен не отвечал. Он нащупал ручку переключения передач и, выжав сцепление, переключился на нейтральную передачу.

— Можно спросить вас кое о чем?

Вопрос звучал искренне. Во всяком случае, мне так показалось.

— Чем вы занимались раньше?

— Я был поэтом.

Яатинен на какое-то время замолчал. Было немного комично наблюдать за тем, что реакция на это простое признание так и осталась одинаковой, несмотря на то что изменился весь мир вокруг меня. Теперь должен был последовать вопрос о том, какие именно книги я написал, а затем — признание, что их не читали и даже не слышали о таких.

— Какие из ваших произведений были опубликованы? — как я и думал, спросил он.

— «Прекраснейшие из слов на твоих губах», так назывался мой первый сборник. Потом был «Зимний ветер», а потом последний — «Не забывай помнить».

— Не думаю, что когда-либо…

— Не стоит извиняться, — сказал я с улыбкой. — Никто из моих собеседников не может этим похвастать. Мне удалось напечатать три сборника, прежде чем началось все это. Было продано примерно по двести экземпляров каждого, включая те, что приобрели библиотеки. Все они давным-давно исчезли.

Мы оба понаблюдали, как пожилой человек в длинном сером пальто помогает женщине с шарфом на шее перейти улицу, пока не сменился сигнал светофора. Оба двигались какими-то неуверенными, короткими шажками. Край тротуара оказался для женщины слишком высоким, а у мужчины не хватало сил на то, чтобы помочь ей подняться туда. Они умудрялись как-то одновременно опираться друг на друга и двигаться по сантиметру вперед синхронно, помогая друг другу. Клаксон автобуса, пронесшегося за спиной седого мужчины всего в нескольких сантиметрах, издал громкий рев.

— Моя дочь сейчас в Норвегии, — неожиданно для меня признался Яатинен. — Она там уже четыре года, с тех пор как Ирина, ее мать, погибла. Когда жена собиралась на работу и выруливала на улицу на своем мотоцикле, ее сбил какой-то лихач, накачанный наркотиками.

Я внимательно посмотрел на Яатинена. Он все еще провожал взглядом пару стариков.

— Водитель получил полтора года условно. Я остался единственным родителем. И не очень внимательным, потому что все время пропадал на работе. Мне приходилось много работать — нужно было платить за обучение в школе и за воспитательницу, а это стоило немало. И когда ее дед с бабкой предложили, чтобы она переехала к ним в Норвегию, я согласился. Не знаю, правильно ли я поступил. И не знаю, что еще я мог для нее сделать. Во всяком случае, мы могли бы жить вместе, пока я продолжаю работать.

Справа стали вырисовываться неясные очертания гостиниц с флагами во дворах, трепещущими под утренним ветром. Все гостиницы были заполнены. Кто бы мог подумать, что Финляндия сумеет извлечь выгоду за счет людей, потерявших жилье на юге страны!

Я не знал, что сказать Яатинену. Но это не имело значения, потому что он продолжил свой рассказ, не дожидаясь от меня комментариев:

— Чтобы отправить ее в Норвегию, мне пришлось продать свой маленький домик в Корсо. Мне вообще повезло, что я смог хоть что-то за него выручить. Его купили сразу несколько молодых семей, в целях безопасности они решили жить там вместе. Мне дали за него половину тех денег, что я заплатил за него сам, но почему-то меня совсем не волновала потеря в деньгах.

— А где вы живете теперь? — спросил я только для того, чтобы сказать что-то.

— В Пасиле.

— Зато теперь вам недалеко ездить на работу.

— Да, достаточно подняться из подвала на четвертый этаж.

Он снова улыбнулся, но на этот раз глаза его оставались серьезными.

Мы миновали здание Парламента, вокруг которого были установлены защитные щиты, а сверху — прожектора. Свет неровно мерцал в металлической утренней серости.

— Я просто продолжаю начатый нами разговор, — сказал Яатинен.

— О чем? — переспросил я.

— О том, что я буду продолжать работать, потому что я — действующий полицейский, а не один из тех безработных полицейских, что подались в охранники и теперь играют в солдатики. Поэтому я не сразу ответил на ваш вопрос, когда вы спросили меня о тех охранниках с эмблемой «А» на спине, которых мы видели у Дворца спорта. Это новая охранная компания, как вы, наверное, сами догадались. Агрессивные ребята. А значит, испуганные.

Он включил поворотник и съехал на другую полосу.

— Все эти охранные фирмы похожи одна на другую. Большинство охранников готовят не для того, чтобы защищать людей и поддерживать порядок. А многих готовят для прямо противоположных вещей. Нам известна одна охранная фирма, сотрудники которой грабят людей и компании, вместо того чтобы их защищать.

Яатинен высадил меня на углу около Форума. Я выбрался из машины, а он нырнул обратно в поток машин, разумеется не забыв подать сигнал поворота. Я выудил из кармана свой телефон, посмотрел на сделанные фотографии, сохранил изображение логотипа охранной фирмы и включил систему поиска по изображению.

Компания называлась A-Secure. О ней не было никакой подробной информации. Даже адреса. В ответ на запросы по телефонным номерам система не выдавала никаких имен. Я снова и снова смотрел на логотип компании, но все еще не знал, что же собирался искать в ней.

Чтобы сделать хоть что-то, я перешел на другую сторону и направился к улице Урхо Кеккосена.

4

— Как ты думаешь, нам когда-нибудь придется еще переезжать? — спросила меня Йоханна две или три недели назад, почти засыпая.

Я отложил книгу, которую читал. Йоханна прижалась ко мне, зашуршало одеяло, и она положила голову мне на плечо. Мягкий свет ночной лампы золотом отражался на ее коже. Ее тонкая рука лежала у меня на животе на черно-белом одеяле и была похожа на руку куклы.

— Почему ты спрашиваешь?

— Просто задумалась, — ответила она, и я почти чувствовал ее губы у моей шеи, когда она говорила.

— А ты хотела бы переехать? — спросил я.

— Наверное, нет.

— Значит, ты спрашиваешь просто понарошку?

— Наверное.

— А понарошку куда бы ты переехала?

— Трудно сказать, — ответила Йоханна и еще ближе придвинулась ко мне. — Нет такого места, куда мне хотелось бы переехать, за исключением, если это будет понарошку.

Она оперлась на локоть.

— Работая над этой историей, за последние несколько дней я исколесила весь Хельсинки, была во многих местах, которые давно уже не видела, и мне стало очень грустно, появилась какая-то тоска.

— За последние несколько лет многие места очень изменились. Даже те, что находятся совсем недалеко.

— Да, наверное, — согласилась Йоханна, — но когда ты видишь место, где жила когда-то, и вспоминаешь, каким оно было, все те вещи, что происходили с тобой там, всех людей, которых знала… друзей, родственников, просто прохожих.

Позже, думая над тем разговором, я, конечно, понимал, что должен был спросить ее тогда, где она была, зачем ездила туда и что там обнаружила. Но это был просто обычный вечерний разговор, и мы просто собирались спать, как делали всегда и как собирались делать и впредь.

— Я еще подумала, — сказала Йоханна, — могли ли люди сделать что-то еще, что-то такое, чтобы все пошло по-другому. Но в то же время я понимаю, что нет, не могли.

Все то, что она говорила в ту ночь, теперь приобрело какой-то хитрый двойной подтекст: Паси Таркиайнен. Это был змей, который проник в мои мысли, отыскав там микроскопическую щель, и теперь он отравлял все мои воспоминания. Я собрался с силами и вышвырнул его вон, а потом снова увидел перед собой Йоханну.