Армия теней - Жозеф Кессель

Жан-Франсуа не разрешил старой экономке объявить об его приходе и бесшумно открыл дверь библиотеки. Там он и увидел своего брата, сидящего в кресле и читавшего толстый том. Лицо его нельзя было разглядеть, потому что на нем было тяжелое пальто с поднятым воротником и шерстяная шапка, натянутая по самые уши. Этот вид показался Жану-Франсуа очень смешным. Все еще разгоряченный от быстрой ходьбы он не заметил, что в доме был настоящий мороз.

— Здравствуй, Сен-Люк! — закричал Жан-Франсуа.

Имя брата было просто Люк. Но из-за его ровного темперамента, любви к духовной жизни и его доброжелательности ко всем людям несколько одноклассников прозвали его Сен-Люк — Святой Лука. Это имя прижилось и в семье.

— Маленький Жан, маленький Жан, — сказал Люк, голова которого едва доставала до плеч Жана-Франсуа.

Братья обнялись. Между ними была значительная разница в возрасте, но для Жана-Франсуа это не имело значения. Напротив, он считал себя намного сильнее, практичнее и находчивее брата.

— Все книги все еще здесь, и клавесин, и гобой, — сказал Жан-Франсуа. — Значит, жизнь все еще прекрасна.

— Все еще, все еще, — нежно ответил Люк.

Потом он спросил:

— Но как ты приехал сюда, маленький Жан? Я надеюсь, у тебя есть «аусвайс»?[7]

— Ох, ох! Святой Лука больше не витает в облаках. Он даже сам знает, что нужно иметь «аусвайс»! — воскликнул Жан-Франсуа.

Он рассмеялся, а за ним и сам Люк. Жан-Франсуа смеялся очень громко, а Люк почти беззвучно. Но во всем прочем это был один и тот же смех.

— Да, у меня есть «аусвайс», Сен-Люк, — сказал Жан-Франсуа. — И даже… и даже…

Жан-Франсуа остановился на минутку, потому что едва не сказал, что его пропуск — фальшивый, прекрасная подделка. Потому он заключил:

— И я даже умираю от голода.

— Давай пообедаем прямо сейчас, — сказал Люк.

Он позвал старую экономку и спросил ее:

— Что у нас есть хорошего сегодня?

— Ну, желтая репа, как и вчера, месье Люк, — сказала служанка.

— Ах, ах! И что еще?

— Немножко сыра, продававшегося без карточек,[8] — добавила экономка.

— Ах, ах! — сказал Люк.

Он посмотрел на Жана-Франсуа с виноватым выражением лица.

— Еще есть немного масла, которое мадам прислала из деревни на прошлой неделе, — продолжала экономка. — Но у нас уже нет хлеба, на который его можно было бы намазать.

— У меня куча хлебных карточек, — воскликнул Жан-Франсуа, — и я даже.

— Он снова поймал себя на слове. Эти карточки были украдены для организации одним чиновником в ратуше, и Жан-Франсуа едва не проболтался об этом.

— И я даже могу их вам оставить, — добавил Жан-Франсуа.

Экономка схватила карточки с какой-то жестокой жадностью и побежала в булочную.

— Ты сам ничего не можешь ни достать, ни приготовить, — сказал Жан-Франсуа брату, повысив голос. — А ты ведь всегда любил изысканную еду.

— Я и сейчас люблю, — вздохнул Люк, — но что теперь поделаешь…

— А как насчет черного рынка? — спросил Жан-Франсуа.

— Старушка Марион боится жандармов, — сказал Люк, — а я…

— И ты тоже боишься, Сен-Люк, — уже более дружелюбно сказал Жан-Франсуа, хоть и немножко пренебрежительно.

Они поели на кухне, потому что только там был огонь. Люк все еще сидел в пальто и в шапке.

— Я экономлю на обогреве, — сказал он.

— Ну, я сегодня утром два раза подряд так согрелся, что думал, что умру, — воскликнул Жан-Франсуа.

Он снова вовремя остановился и объяснил:

— В этих поездах и переполненном метро вполне можно свариться.

В этот миг Жан-Франсуа вспомнил о торговце мебелью и пожалел, что отклонил его приглашение. Но потом он устыдился. Не мог же он предпочесть колбасу встрече с братом, которого не видел два года? Но когда Люк расспрашивал его о деталях путешествия, Жан-Франсуа понял, что он с таким сожалением вспомнил о задней комнате торговца мебелью не из-за колбасы, а лишь потому, что там он мог бы вполне честно рассказывать о своем поддельном «аусвайсе» и поражать его умением подделывать документы, и мог раскрыть тайну приобретения хлебных карточек, и, кроме всего прочего, — долго рассказывать о двух приключениях этого дня и о многих других вещах, и вместе с ним смеяться над немцами и французской полицией. А торговец, лавка которого служила и подпольным складом и «почтовым ящиком», со своей стороны мог рассказать сотню подобных интересных историй.

И Жан-Франсуа почувствовал, что маленький торговец, которого он едва знал, оказался сейчас ближе к нему, чем брат, которого он всегда нежно любил и продолжал любить, но с которым его уже ничего не связывало, кроме воспоминаний. Жизнь — реальную жизнь, во всей своей теплоте, со всей ее глубиной и огромным богатством ощущений — он мог разделить только с людьми вроде Феликса и Бизона, или с девушкой-рабочей, больной туберкулезом, которая спрятала его на два дня, или с инженером-железнодорожником с яркими голубыми глазами на покрытом сажей лице, который помогал ему перевозить оружие.

Жан-Франсуа уже пережил такое чувство на войне, со своими товарищами-добровольцами. Но тогда он мог открыто говорить о них во всей Франции. Теперь ему приходилось все скрывать от всех, за исключением соратников тайной войне. И это делало из них для Жана-Франсуа людей, принадлежность и близость к которым он чувствовал.

Феликс разрешил Жану-Франсуа побыть три дня в Париже, но он сел на поезд, идущий на юг, уже тем же вечером.

Позднее он утверждал, что у него было предчувствие.

В то время, как Жан-Франсуа обедал со своим братом в Париже, Жербье в Лионе принимал Феликса. Их встреча прошла в театральном агентстве. Его директор предоставил Жербье одно из своих бюро, чтобы тот мог принимать самых разных и удивительно выглядевших людей, не привлекая лишнего внимания.

Люди, которые знали Жербье и Феликса, ни в коем случае не должны были заметить ни малейшего изменения в их отношениях. Но Феликс и Жербье после казни Поля Дуна не чувствовали себя столь же естественно вместе, как это было до нее. Потому они говорили несколько быстрее и более напряженным тоном, чем раньше.

— Я послал за тобой, потому что это срочное дело, — сказал Жербье. — Они обыскали все владение нашего друга доктора в юго-западном секторе. Весь дом перетрусили снизу доверху. К счастью, там в тот день не прятался никто из наших людей. Он выпутался, но место «засвечено».

— Понимаю, понимаю, — сказал Феликс.

— Сколько людей всего тебе нужно отправить в Гибралтар? — спросил Жербье.

— Ну, два канадских офицера «коммандос» из Дьеппа, как ты знаешь, три новых парняиз британских Королевских ВВС, спрыгнувших с парашютом, и еще два бельгийца, из числа тех, что были приговорены бошами к смерти.