Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.) - Леонид Горизонтов

С новыми, отчасти непредвиденными проблемами властям предстояло столкнуться по мере поступления осужденных в места отбывания наказания 78. Официально политическая ссылка в России не преследовала целей хозяйственного освоения и тем более культурного развития азиатских владений. Однако, испытывая острую нехватку в образованных людях, местная администрация сплошь и рядом позволяла ссыльным полякам учительствовать, заниматься врачебной практикой, вести научную деятельность и даже выполнять некоторые чиновничьи обязанности. Широко обратились они и к ремеслам. Всегда были способы обойти «запреты на профессии», в том числе самый жесткий из них, введенный в 1864 г. Причина такого попустительства очевидна: главным потребителем разнообразных услуг политических ссыльных являлись сами военные и гражданские чины. Заслуги поляков в развитии Зауралья* получили признание современников 79.

Известны и более широкие «проекты местной администрации, задавшейся мыслью — как в интересах края наилучшим образом использовать польскую ссылку». К их числу относилась инициатива иркутского генерал–губернатора М. С.Корсакова по созданию польских земледельческих колоний в малолюдных деревнях Кан–ского и Минусинского округов. В пореформенное время с подобными предложениями выступали также представители частного капитала. Например, владелец графитных разработок в Туруханском крае М. К. Сидоров «усиленно рекомендовал в Петербурге этот край для поселения поляков и, разумеется, не стеснялся рекламировать его с самой выгодной стороны, даже показывал огурцы и редьки, якобы выращенные в Туруханске». Однако «к чести тогдашней петербургской администрации, она не выразила большого сочувствия проектам Сидорова… В Туруханский край лишь в весьма редких случаях временно высылали ссыльных за… провинности на месте причисления»80.

Командированный в Восточную Сибирь «для обозрения и устройства каторжных работ» коллежский советник В. Власов подал министру внутренних дел в начале 1873 г. специальную записку об отбывающих наказание поляках. Чиновник доносил об отсутствии строгости в содержании заключенных и уклонении поляков от тяжелых работ. «Едва ли не единственный прием местной власти употребить преступников на серьезные работы, — вспоминал он о Кругобайкальском восстании 1866 г., — был встречен… возмущением и убийством». В результате наказание «пало» до «низкого состояния». Особое недовольство ревизора вызвало то обстоятельство, что полякам позволялось проживать вместе, составляя слабо контролируемую начальством общину. «Рассеянные, как обыкновенные преступники, совершившие буйство и убийство на работах, по другим пунктам, — рассуждал Власов, — поляки затерялись бы в массе русских преступников, хотя и грешных против общества, но все же любящих родину, и, конечно, не рискнули бы в подобном обществе исповедовать свою неприязнь и ненависть к России и ее правительству»81.

К 80‑м гг. ссылка утратила прежнее значение в судьбах российских поляков. Тем не менее в конце века польское присутствие в Зауралье продолжало занимать и общественность, и правительство. В январе 1886 г. в «Московских ведомостях» была помещена корреспонденция из Томска, возлагавшая на поляков ответственность за возникновение сибирского сепаратизма. «Зачалась проповедь его, — говорилось в газете, — со времен большой ссылки поляков в 1863 году, которые оставили глубокий и очень заметный след своего влияния в нравах, обычаях и даже языке. Поляк, исконный враг России и всего русского, напевал в уши одичалому русачку песенку о «наезде», о порабощении свободной страны варварами русскими и посеял зерно «сибирской национальности»». В пособничестве полякам обвинялись местная пресса и чиновничество. Регулярно штудировавший «Московские ведомости» К. П.Победоносцев вырезал статью, и вскоре она лежала на столе у Александра III. Сделавшись достоянием высшей бюрократии, «информация с мест» повлияла на обсуждение проекта университета в Сибири 82.

Не только позиция крупных сановников оказывала влияние на выработку правительственного курса в польском вопросе. В официальные инстанции стекались различного рода записки, содержавшие rje или иные рецепты решения польского вопроса. С допущением в общественную жизнь России гласности точка зрения частных лиц стала высказываться также печатно. Способы обезвреживания польских мятежников предложил в 1865 г. вышедший из муравьевской школы умиротворения Северо — Западного края Ф. Савич (полностью записка публикуется в Приложении № 1). В первую очередь его беспокоили российские города, армия, государственный аппарат, а также учительская и медицинская профессии. Из Петербурга и Москвы предлагалось удалить всех поляков, не имеющих определенных занятий. Одной их части предстояло переселиться в Царство Польское. Другая высылалась в губернии с большим удельным весом старообрядческого населения. Савич был абсолютно уверен в непоколебимости верноподданнических чувств раскольников и полагал, что последним «поляки могут принести только образование и развитие, столь полезное и необходимое этому трезвящему обществу, свято преданному своему царю и благодетелю». Третья часть столичных поляков направлялась автором записки в Прибалтику. В отличие от членов Западного комитета, Савич рассчитывал на подавление польского элемента немецким «кичливым дворянством».

Чиновников–поляков рекомендовалось для удобства надзора «соединить в одну отрасль администрации, конечно, под главными начальствами русских». В армии, помимо географических запретов, надлежало неукоснительно соблюдать процентные нормы, в том числе и для нижних чинов (не более комплекта одного батальона на полк). Офицеры и солдаты–католики не должны были служить вместе. Это же правило вводилось в отношении учащихся и преподавателей. Наряду с остзейскими и староверческими губерниями, Савич настоятельно советовал направлять поляков — офицеров, рядовых, медиков — на флот. Там, на морской службе, «они, удаленные от общества людей, при близком соединении с природой, в постоянных почти трудах, с вечно враждующей стихией, при беспрерывной перемене мест, очень натурально будут скорее чужды узких взглядов народности и подходить ближе к общечеловеческим понятиям о единстве»83. Интересно отметить, что на флот польские рекруты после Январского восстания не определялись, но перед офицерами–поляками морское ведомство открывало большие возможности, нежели военное 84. Не свободные от внутренних противоречий и не во всем совпадающие с мерами, принятыми к исполнению правительством, прожекты Савича, на наш взгляд, очень верно передают ту атмосферу, которая питала антипольскую политику.

Другая записка поступила на отзыв В. П.Платонова, фактически исполнявшего тогда обязанности министра–статс–секретаря. Ее автор, публицист С. П. Сушков, предлагал сосредоточить все польское население Империи в пределах Царства. Возражения Платонова воспроизводили уже знакомый нам набор аргументов. Массовое перемещение поляков казалось министру «мерою беспримерною в истории просвещенных народов», сопряженной к тому же с «неслыханными издержками»85. Между тем, Сушков был только одним из многих. «Из западных русских губерний, — писал М. П.Погодин, — должны быть выжиты поляки, во что бы то ни стало, выкурены, высланы, выпроважены по казенной надобности, с деньгами, с заемными на нас письмами, с ксендзами, со всем скарбом и трауром, со всем движимым имуществом». Профессор предлагал устроить недостаточную шляхту и мещан на правах колонистов «во внутренних русских губерниях, на Кавказе, на Амуре, в Минусинском округе, в Оренбургской стороне». Из состава Царства Польского рекомендовалось вывести части Люблинской и Августовской губерний 86. В высылке шляхты западных губерний А. В.Никитенко видел «печальную необходимость» и желал, чтобы правительство как можно скорее перешло к практическим действиям 87.

Когда Катков, Савич, Сушков, Погодин и им подобные настаивали на самых крайних мерах, власть имущим приходилось брать на себя роль сдерживающего фактора. Императорская Россия определенно не была готова ни к тотальным этническим чисткам, ни к массовым депортациям. Самой крупной акцией стало законодательное вытеснение польского землевладения по указу 10 декабря 1865 г. в Западном крае, о чем речь пойдет в других главах. Но и одно то обстоятельство, что экстремистские идеи постоянно подбрасывались — конфиденциально либо через печать — во властные структуры, обсуждались там и находили влиятельных сторонников, уже весьма симптоматично. «Хотя не было издано никакого закона о недопущении поляков на государственную службу, — характеризовал итоги царствования Александра II Н. Х.Бунге, — но прием их на коронную службу… фактически почти совершенно прекратился». По оценке многоопытного сановника, в польском вопросе правительство сделало «все, что было только возможно»88.