Бюро Вечных Услуг - Иван Быков

Нестор теперь смотрел на Зоеньку с уважением и некоторым испугом. Девушка поморщила носик в попытке сделать «умное» лицо, не смогла и весело рассмеялась.

– Нас же готовят. Все змейки – дипломированные специалисты широкого офисного профиля. Так что мы тоже учим матчасть. Шампанское будешь? Принесла, пока Кир тебя мучал.

Вот что оттопыривало карманы халата – темная пузатая бутылка и два тонких бокала. Когда Зоенька извлекала все это, узел пояса ослаб, распался, концы бессильно повисли вдоль бедер. Зоенька лукаво взглянула на своего Нага, быстро, одним движением скинула халат к ногам и предстала во всем великолепии – нага и желанна. Нестор вздохнул и махнул рукой – наливай!

16

Перед лазом Нестор скинул халат и, перевоплотившись, первым делом просунул хвост в нагалище, а затем в эластичный ремень селфиметра. Ни один материальный артефакт нельзя было ни внести в Раджас, ни вынести из него. Именно поэтому перед проникновением в лаз Наг вынужден раздеваться до нага, что фольклор Раджаса (а есть и такой) отобразил в лаконичной поговорке «Наг всегда наг». Приборы, разработанные специалистами Седьмого дна, в иллюзорном мире Взвеси прекращали материальное существование, но продолжали служить владельцу-человеку, будучи «спаяны» с его Наговым естеством. А потому надевать их нужно было именно так: крепления были предназначены не для человеческой руки, а для змеиного хвоста.

Наг в состоянии перевоплощения преисполнен энергией и силой. Упругие кольца змеиного тела требуют действия, и Нестор, как правило, передвигался по лабиринтам муравейника легкими и ловкими рывками – из Взвеси в Раджас, из Раджаса – во Взвесь. Но сегодня он полз лениво и грустно. И хоть путь этот не имеет объективной временной протяженности – он длиной в одну Нагову мысль, – но сегодня мысль была долгой и липкой.

Нестор хорошо помнил, как будучи ребенком, частенько наведывался с товарищами-сорванцами на садовые участки за забором радиостанции. Вокруг высокой радиовышки на окраине города было несколько гектаров земли – ее возделывали сотрудники объекта. Там росли плодовые деревья, клубника, малина, крыжовник и кусты разноцветной смородины. Чтобы добраться до этих сокровищ, нужно было преодолеть высокий каменный забор, беленный известью. Дети даже не подозревали, как рисковали: режимный объект охраняли вохровцы с карабинами. По детям они, конечно, стрелять бы не стали, но кто там в сумерках разглядит? Да и сам забор был препятствием непростым: над ним вилась колючая проволока. Но и этого было мало: по верхней кромке, под проволокой, забор был украшен битым стеклом, посаженным на густой коричневый мазут. Дети резали руки, рвали шорты, измазывались в мазуте, убегали от охранников и вредных псин, и все для того, чтобы мамы могли сварить компот из килограмма-другого мятых ворованных ягод. Мамы нравоучали детей – воровать нельзя, стирали измазанные тряпки мальчуковых летних одежонок, переживали и даже плакали, но все равно варили компоты.

Вот такой липкой, как этот мазут из детства, была теперешняя Несторова мысль. И была она – мысль – о сосудах и жидкостях, о форме и содержании.

Наставник говорил, что мужчина – это форма, в перманентных поисках которой пребывает текучая, изменчивая женская натура. Найдя сосуд, достойный такой великолепной жидкости, она – женщина? жидкость? – просачивается внутрь, адаптирует собственную структуру под выбранный профиль и замирает удовлетворенно: поисковая, подготовительная, миссия завершена, пора приступать ко второму, основному, этапу – деторождению.

И все казалось правильным, и все отвечало законам природы, встраивалось в великое целое вселенской гармонии. Смущало вот что: по словам Наставника, форма, на которой остановила женщина свой выбор, должна быть лучшей. Не идеальной – не бывает идеальных форм в иллюзорном мире Взвеси, но – лучшей. Природа убедительно подскажет каждой женщине, кто именно – лучший для нее среди тех, кто находится в зоне видимости, до кого может дотянуться рука. Этот избранный женщиной и природой (если женщина сама не является материальной метафорой Природы) и станет ее мужем – при наличии такой воли, а иногда и против нее.

Но стоит появится в пределах зоны поражения женских (природных) чар другой цели, более соответствующей тому эталону, что определила Природа для женщины, и все – нет вариантов! Жидкость неизбежно устремится в новый сосуд. Выходит, этот идеальный эталон дамокловым мечом висит над теменем каждого мужчины. Твоя женщина рядом до тех пор, пока природа не прикажет ей сменить тару. И ничего она с этим приказом не сможет поделать – никак не воспротивиться основному инстинкту, генеральной программе.

У мужчин есть своя программа, творческая и созидательная. Если женщина форму принимает, то мужчина форму задает. Вот и действует мужчина неподотчетно собственному разуму, а по зову неких базовых законов – рыскает в стремлении налепить побольше пасочек. И тем больше пасочек мужчина должен налепить, чем лучше его генофонд. Таково веление Природы.

Однако, помимо этих простых по форме, но глубоких по сути гендерных программ, природа также наделила человека разумом и социальной функцией. И социальная эта составляющая мотивировала человечество на создание всевозможных моральных законов, часть из которых нашла отражение в законах юридических. Мораль, как все знают, капризна. Как там Наставник называл процесс поиска системой максимально сбалансированного состояния? Сукцессия? Вот только сукцессия природной экосистемы – процесс естественный, а трансформация моральных законов происходит в исключительной зависимости от искусственных факторов.

Кормчие человечества формулируют генеральную доктрину; на стражу этой доктрине ставят религию, государство, капитал; эти необоримые стражи неустанно лепят все новые и новые морально-этические модели. Лепят так, чтобы каждая модель в полной мере соответствовала генеральной доктрине с учетом времени, места, а также того общества, для которого модель и была, собственно, создана. Именно моральные и юридические законы, изменчивые час от часу и от страны к стране, определяют сколько жен иметь, сколько детей рожать, кому присягать и к чему стремиться.

Эти законы – моральные и юридические – не позволяют мужчинам «лепить пасочки», а женщинам – «перетекать из формы в форму». Как бы ни капризна была мораль, но ей удается заглушить зов природы. Право запечатывает сосуд пробкой, а мораль заливает пробку воском. И пусть «утечки» все равно неизбежны, но…

Но Нестор в своем грустном следовании из Раджаса к малозаметному муравейнику у забора под кустом смородины думал совсем не о моральных законах, господствующих доктринах и прочих очень важных вещах, которыми занимается Контора испокон веков. Он был далек сейчас от мыслей о кормчих человечества, об их нечеловеческих целях – Нестора терзала совсем иная мысль. И даже не мысль – чувство. Если бы Нестор не был Нагом, то в этом чувстве любой обнаружил бы признаки обычной ревности. Но Наг выше ревности, вернее – в стороне от нее, как в стороне от любых субъективных оценочных категорий – ведь инициация Нага сродни просветлению.