Фантастика глазами биолога - Мария Галина

И не было в тот день не только не одного мужчины, но даже ни одной женщины, которые не признали бы Эрну первой красавицей в государстве, а следовательно, на всей земле. Сам король, встречая свою будущую невестку в воротах дворца, обнял ее, запечатлел поцелуй на ее чистом челе и сказал: Дитя мое, я не решаюсь сказать, что в тебе лучше: красота или добродетель, ибо обе мне кажутся совершенными… А скромная Эрна, принимая эти почести и ласки думала про себя: "Это очень хорошо, что судьба меня привела в царство уродов: по крайней мере, никогда мне не представится предлог для ревности". И этого убеждения она держалась очень долго, несмотря на то, что менестрели и трубадуры славили по всем концам света прелести ее лица и характера, а все рыцари государства носили синие цвета в честь ее глаз. Но вот прошел год… у Эрны родился очень крепкий и очень крикливый мальчик. Показывая его впервые своему обожаемому супругу, Эрна сказала застенчиво:

— Любовь моя! Мне стыдно признаться, но я… я нахожу его красавцем, несмотря на то, что он похож на тебя, похож на меня и ничуть не похож на наших добрых соотечественников. Или это материнское ослепление?

На это Шарль ответил, улыбаясь весело и лукаво:

— Помнишь ли ты, божество мое, тот день, когда я обещал перевести тебе надпись, вырезанную Эрном Мудрым на стене охотничьей комнаты?

— Да, любимый!

— Слушай же. Она была сделана на старом латинском языке и вот что гласила: "Мужчины моей страны умны, верны и трудолюбивы: женщины — честны, добры и понятливы. Но — прости им бог — и те и другие безобразны"».[21]

Куприн вряд ли знал генетику, но был собачником и лошадником. С научной точки зрения эта новелла безупречна:

Имеются уродливые жители генетического изолята (теоретически, впрочем, там должны были закрепиться рецессивные гены, но, судя по дальнейшему описанию, здесь среди местных жителей имела место некая спонтанная мутация по доминантному типу: именно при таком раскладе в роду может неожиданно «выскочить» подавленный латентный признак). Видимо, скрытые, рецессивные гены присутствовали у обоих родителей — поскольку и мама и папа были «высокого рода», то есть, принадлежали царствующей фамилии, начало которой положил «уродливый» пришелец Эрн. И, коль скоро молодая Эрна сочеталась браком с Шарлем, их ребенок не унаследовал ни одного из признаков жителей изолята. Он принадлежит к рецессивной, генетически чистой линии, свободной от «мутации», и его родителям даже нет нужды беспокоиться, что когда-нибудь эти признаки «выскочат» у его потомков. По законам генетики это невозможно — разве что кто-то из них взял бы в супруги уродца из Эрнотерры, но с чего бы он стал это делать! И то, что жители Эрнотерры были мелковаты, тоже прекрасно укладывается в общую схему. При близкородственных браках (а они неизбежны без притока «свежих генов» извне) наблюдается генетическое вырождение, в частности выражающееся и в маленьком росте…

Иными словами, созданные в замкнутом искусственном мирке каноны красоты оказались подделкой, обманкой, стоило лишь открыться дверям в большой мир. Значит ли это, что каноны красоты большого мира объективны? Тем более, учитывая, что все, случившееся с жителями Эрнотерры получило вполне материалистическое, научное объяснение?

И тут на сцену выходит наш главный герой…

Мы привыкли считать Ивана Ефремова адептом «правильной», «социалистической», «идеологически выдержанной» фантастики. Отчасти потому, что его в какой-то, не лучший для отечественной фантастики момент, стали противопоставлять «не нашим» Стругацким, а последователями объявили себя литераторы с, мягко говоря, сомнительным талантом и еще более сомнительными идеологическими лозунгами. Надо сказать, к писателю-Ефремову можно предъявить серьезные претензии — в частности, по подводу непрошибаемой серьезности его текстов (вообще свойственной философам и пламенным проповедникам), а также их вызывающей внелитературности. Что греха таить, сейчас перечитывать «Туманность Андромеды» для человека с литературным вкусом — тяжелое испытание. И все же в отечественной фантастике второй половины ХХ века нет другой фигуры такого масштаба — это единственный титан, который оказался способен в одиночку тягаться с могучими братьями.

Ефремов — фигура действительно титаническая. Родился будущий писатель в деревне Вырица под Санкт-Петербургом, работал матросом (отсюда любовь к морю, нашедшая отражение в его прозе), окончил экстерном геолого-разведочный факультет Ленинградского университета, участвовал во многих геологических и палеонтологических экспедициях, заведовал лабораторией Палеонтологического института РАН, защитил докторскую, основал новое направление науки — тафономию (наука о закономерности образования местонахождений ископаемых остатков), стал лауреатом Госпремии. Хватило бы на любую биографию.

Но в этом случае его бы знали исключительно специалисты.

Ефремов же прославился все-таки как писатель-фантаст.

Поначалу первые его рассказы были вполне «научные» и, я бы сказала, подростковые. Про геологов, про моряков, про клипер «Катти Сарк», про поиски следов пришельцев, про то, как один древний грек пересек Африку… Но в 1957 году он опубликовал свою грандиозную утопию «Туманность Андромеды» (где-то около 16 авторских листов — на этом объеме тоже, как выясняется, можно потрясать умы).

Утопия касалась в основном коммунистического будущего, братства разумных рас, межзвездных перелетов, в общем, вещей правильных и идеологически выдержанных. На самом деле эта картина будущего, при пристальном прочтении, оказалась крамольной, но сейчас речь не об этом.

После «Туманности Андромеды» уже никто не мог сказать, что «в советской фантастике секса нет». А после романа «Лезвие бритвы» (1964) — классического романа, с флэш-бэками, сложным переплетением линий, интригой и философскими отступлениями, после продолжения «Туманности Андромеды» — «Часа быка» (1968), и в особенности после исторического романа «Таис Афинская» (1973) создалось ощущение, что великий философ, ученый и писатель на этом вопросе, извиняюсь, несколько зациклился.

На самом деле помимо личностных причин (если они были, не нам о них судить), имелись и другие — исторические, идеологические, социальные. После краткой оттепели, завершившейся знаменитым фестивалем Молодежи и Студентов,[22] наступило время «социалистической морали», термина «моральный облик» и вуайеристких разборок на партсобраниях, столь исчерпывающе отраженных Галичем в песне «Товарищ Парамонова» (1963). Ханжество — вот, пожалуй, то слово, которым можно охарактеризовать моральную атмосферу того времени, и именно против этой атмосферы и восстал Иван Ефремов. Недаром слово «ханжество» у него в текстах последнего времени одно из самых частотных.

Впрочем, сексуальная революция в фантастике носила глобальный характер.

Ведь если здесь и проводить параллели с кем-то из Великих Мастеров, то это с Хайнлайном. Писавший вполне детские приключенческие тексты, он вдруг в почтенном возрасте с шокирующей легкостью переключился на тексты, мягко говоря, не для детей. Все эти его истории про семейку Лазаруса Лонга… Сплошь апология случайных связей, однополой любви и даже инцеста… И выходили его книги одновременно с ефремовскими — «Чужак в чужой земле» — в 1961 году, «Достаточно времени для любви или Жизни Лазаруса Лонга» — в 1973. Так что шли Хайнлайн и Ефремов, можно сказать, голова в голову, хотя Хайнлайн в этом смысле забирал круче. Какой поздний роман Хайнлайна не возьмешь — все будет про полигамию, полиандрию, промискуитет и прочие приятные вещи. И, надо сказать, даже для весьма толерантного западного читателя и критика (на деле, впрочем, средние американцы тоже те еще ханжи) это было чуточку чересчур. Хайнлайну все-таки было легче: его романы пришлись на самый пик эпохи сексуальной революции, «детей-цветов» и презрения к условностям, но у нас-то никакой сексуальной революции не было.

У нас, чтобы потрясти основы «внутрицеховой» морали потребовался удар меньшей силы, но зато по бОльшим площадям — Ефремов не забыл ни современность («Лезвие бритвы»), ни древность («Таис Афинская»), ни далекое будущее («Туманность Андромеды» и особенно «Час быка»). В результате именно Ивану Ефремову мы обязаны тем прорывом, который превратил фантастику во «взрослую» литературу. Причем прорывом провидческим, почти преждевременным.

За что ему огромное спасибо.

Хайнлайн получил неплохое образование, но это было образование технаря. Ефремов был палеонтологом, то есть, одновременно биологом и историком. Поэтому к проблеме отношения между полами и, особенно, к литературному исследованию проблемы красоты (еще одна излюбленная его тема) он подошел очень серьезно. Подбирался он к ней еще в повести «На краю Ойкумены» (1949), где эллин-скульптор, волею судьбы занесенный в Египетское царство, а затем — и в Черную Африку, пытается открыть для себя загадку красоты и гармонии. Видимо, именно эту загадку пытался открыть для себя писатель — не столько «интуит», как теперь принято говорить, сколько рационалист, он не слишком доверял наитию, предполагая, что у всего (кстати, даже у телепатии) есть своя материальная, рациональная основа. В конец концов ему, казалось, удалось вывести универсальный рецепт телесной красоты, и даже убедить себя в том, что универсализм этот носит вселенский характер.