Ангелы Монмартра - Игорь Каплонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дежан вышел на задворки Парижа. О том, что он выбрал правильное направление, свидетельствовало мычание коров, которых мясники гнали на бойню. Переступая через бурые лепешки, коими была усеяна дорога, Анж двинулся дальше, к Данцигскому тупику.
Пейзаж изменился. Появилась аккуратная, пересеченная дорожками лужайка, на которой то здесь, то там были рассыпаны скульптуры, многочисленные и разнообразные. Сама круглая башня «Улья» – широкая, двухэтажная, с крышей в китайском стиле, высилась над остальными постройками. В прошлом это был винный павильон, привезенный сюда с выставки 1900 года его нынешним владельцем – скульптором Франсуа Буше. Хозяин поселил здесь отчаянно нуждавшихся в крове и пропитании художников, скульпторов, поэтов. Будучи человеком добрым, он брал за проживание мизерную плату, а порой и забывал о ней вовсе.
Дождик закончился.
Дежан взглянул на часы и вздохнул. Прогулка по Парижу затянулась. Он достиг «Улья» только к двум часам. От усталости чуть гудели ноги. Мясной сок протек из бумажного пакета и намочил рукав.
Анж заметил, что стекла в окне второго этажа разбиты. Интересно, давно ли Шагал отсутствует дома?
– Ха-ха, – пробормотал художник. – Смешно.
От двери в «Улей» раздался плеск и басовитое уханье. На улицу потек мутный ручеек воды.
– Ну-ка, кто это там? – нарочито громко произнес художник по-русски.
Из-за дверного косяка показался ехидно прищуренный глаз и край пышных усов.
– Ого-го! – загорланил бас. – У нас гость!
Затем обладатель баса, глаза и усов сам показался в дверном проеме – двадцатисемилетний киевлянин Саша Архипенко, скульптор талантливый, наделенный от природы могучими руками и не менее могучим юмором. Сейчас он был в грубой полотняной рубахе и широких штанах. Его одежда выглядела удивительно чистой, зато руки вплоть до высоко закатанных рукавов покрывал слой подсыхающей глины.
– Здравствуй, Андрей Всеволодыч! Это я фартук решил постирать. Ты унюхал, не иначе: у меня кальвадос и хорошая компания.
– Еще не вечер! – Анж потряс кожаной сумкой, где меж картонов звякнули бутыли.
– Так чего не к вечеру пришел-то? – хохотнул скульптор. – А раз пришел, не морщься.
Из «Улья» донесся необычайно тонкий противный звук, от которого у Дежана побежали мурашки. Мгновением позже звук повторился на новой, низко гудящей ноте.
– Чертов румын снова терзает скрипку. Пойдем, развеселим, а то помрет от тоски и нас за собой утянет, карпатский упырь! – Скульптор с шутливой злостью ударил кулаком по животу одной из кариатид, охранявших вход в «Улей».
В крохотной мастерской-склепе Саши вдоль стен были прибиты многочисленные полки. Они прогибались под тяжестью бронзовых, гранитных, мраморных, гипсовых статуй и статуэток. У двери стояла бадья с глиной, ведро воды и кипа эскизов. Под окном лежал большой деревянный человек с руками и ногами на шарнирах. Он был выкрашен в ярко-красный цвет.
На полу друг против друга сидели маленький художник с лицом обезьянки Хаим Сутин и огромный, бородатый Константин Бранкузи – он-то и водил смычком по скрипке, добрая треть грифа которой утопала в его мохнатой лапище. Дальше, у окна, на одном из стульев примостился самый старший гость – поляк, признанный мастер скульптуры, почтенный Ксаверий Дуниковский. При появлении Анжа Бранкузи отложил смычок, Дуниковский привстал с поклоном, а Сутин, до этого с детским восторгом слушавший игру румына, сгорбился и опустил бегающие глаза.
– Вон туда, на мой стул, – указал Архипенко на свободное место у окна. – Сейчас пить будем, гулять будем. Кажется, все здесь понимают по-русски, – он оглядел сидящих.
– И о деле говорить будем, – подвел итог Дежан. – Собственно, за этим я и пришел.
– Дело секретное? – заинтересовался Архипенко. – А то давай разольем для почину да выйдем на воздуся.
– Поешь архиереем, – заметил Анж. – Секрета вовсе нет. И делать-то тебе ничего не надо.
– Па-а-анятно. Ты будешь меня рисовать.
Дежан положил пучок лука и сверток с мясом на стол. Затем вытащил из сумки бутыли и перемотанные бечевой картоны.
– Слушай, Хаим, не в службу, сбегай-ка за стаканами к Добринскому или Налейве, – попросил Архипенко.
– За стаканами – так я! – обиделся Сутин. – И наливать буду как самый младший?
– Ну, от этого я тебя освобожу, – ухмыльнулся в усы Саша – всё равно разливать поровну не умеешь. Будто и не художник, никакого глазомера.
– А вот и буду! – наивно возмутился Сутин. – Я художник!
– Договорились, – подмигнул Анж. – А мы Марику не скажем, что ты ему окна камнями побил.
Сутин покраснел и с гордо поднятой головой вышел из комнаты.
– Кстати, а где Шагал? – спросил Анж.
– В Витебск уехал, к родным.
– Ясно. Все уезжают, – пожал плечами Дежан. – Может, и не многие вернутся.
– Сейчас тяжело, – кивнул Архипенко. – Ну, да на всё Божья воля.
– Спаси нас Езус! – по-католически, слева направо, перекрестился Дуниковский. – Вот и Вильгельм Лембрук едет в Берлин. Какая тут политика! Он кроме своих скульптур ничего не видит, а должен бежать. Вы же знаете, сейчас раз немец – значит, шпион. А немкой, тем более красивой и белокурой, лучше бы панночке и не рождаться: их полиция хватает просто так. Видели плакаты на улицах, где блондинки за бокалом шампанского подслушивают разговоры французских и английских офицеров? Еще одна жестокая глупость войны. Но каждый сам знается на своем патриотизме. Я здесь живу неплохо и считаю, что многим обязан Франции. На днях запишусь в Национальный легион и буду спасать мир.
Прибежал Сутин со сложенными пирамидкой стаканами.
– Налейва и Добринский ушли в «Клозри-Де-Лила», – отрапортовал он. – Зато я взял у Кико́ина.
Дуниковский прошептал Анжу:
– Кикоин недавно вынул Хайму из петли. Не добже, – и громко обратился к Сутину: – Отнеси-ка ему после полбутыли кальвадосу, подзенькуй за стаканы.
– Непременно отнесу! – расцвел улыбкой Хаим, и глаза его стали светлыми и веселыми. – А это мясо, да? Пожарим?
Архипенко посмотрел на Дежана. Тот кивнул.
– Тогда все на двор! – распорядился Саша. – Вместе со стульями!
* * *Компания расположилась за «Ульем», подальше, чтобы дым от костра не заползал в окна ротонды. Вместо вертела Архипенко принес стальной прут. Бранкузи с Сутиным отправились за дровами. Дежан откупорил ножом первую бутыль.
– Анжей, у меня к тебе просьба, – сказал Дуниковский. – Хочу лепить твою голову. Добже? Хорошая голова, необычная. Не сглазить бы, только может получиться шедевр. Так что помалюешь Сашонека, а я тебя. Или, может, займу у Саши кусок глины.
– Добже, – согласился Дежан. – Лепи свой шедевр, потом отдашь крестьянам на пугало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});