Пророки богов или Импотенты - Виктор Сафронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через три ночи, когда даже выпитое «лекарство» не могло привести меня в заинтересованное состояние и правовую норму, мне было позволено переползти в свой номер, где я не смотря на ночной холод, я смог в дневное время отоспаться.
Услыхав вечером крикливые голоса своих мамок, соскучившихся по моему обществу и вспомнив их душные груди под которыми я чуть было не погиб от удушья. Пришлось скоренько запахнуть радостные объятия, зашнуровать искренние чувства и, сверкая немытыми пятками, беременным тараканом позорно бежать по пожарной лестнице…
Не знаю как, но ноги притаранили мой организм к монастырю. И там, на ступенях религиозного здания, убаюканный не нашим религиозным опиумом я улегся спать вместе с уставшими паломниками и разбойного вида бесшабашными нищими.
Хорошо мне было, умащиваться на камнях под чистым небом, усыпанным мошкарой звезд. Наверное, засыпая, я улыбался от смешной и потому глупой для здоровья мысли, вернуться обратно в номер.
Ночью, часа в три, похолодало неимоверно, да и подошло время сбросить накопившееся в пузыре… Это при том, что приснилось какая-то гадость. То ли блохи от друзей по ночлегу, то ли просто следовало перевернуться. Состояние больно знакомое. Как не хотелось, а пришлось заставить себе проснуться. Вспомнил умирающего старика, подумал еще тогда, что правильно я все-таки оказал ему необходимую помощь… Конечно — бестолково, конечно — неумело, но как умел…
Прислушался. Хрип, стоны, чьи-то причитания… Все это понятно. Но ведь, что-то заставило меня проснуться?
Пришлось подниматься и идти смотреть на это что-то, а заодно опорожнить кишечник и пузырь…
* * *Ей-богу, когда трое сгрудились над одним, а нижний, неестественно хрипит и отчаянно брыкается новыми, красными кедами, интересоваться, что здесь происходит, нет никакого желания. Впечатление было такое, как будто фанаты ЦСКА отловили болельщика «Спартака» и мутузят его по полной программе.
Три раза пришлось всю эту троицу бить по затылку и растаскивать, как поленицу дров в стороны.
Внизу лежал монах не монах? Мужичек, больше похожий на побирушку, типичный представитель данного воинства, стреляющий мелочь у старушек при церквях на шкалик хлебного вина.
Вид у него, как и у всех мертвяков был жутковатый… Разбитое, посиневшее лицо, исцарапанная в кровоподтеках грудь и руки, кровоточащие голые колени… Вытаращенные, покрасневшие белки глаз… Высунутый наружу посиневший язык… Очень отталкивающее зрелище.
Кому-то на пути ромашки с гладиолусами, а мне или трупы, или альпинистка-Галя с её сестрой-сироткой Оксаной… От одних воспоминаний о девушках-переростках меня тряхнула, как от тока.
Тут же опять тряхнуло, только гораздо острее и серьезнее. Кто-то за спиной заохал, заскулил жалостно… Звезды вокруг, состояние мистическое, жутковатое… И в этот самый момент, мертвяк с вытаращенными глазами, вдруг глаза закрыл, после опять открыл, громко пернул, небрежно утерся рукавом, опёршись на руку приподнялся и сел.
— Это ты, святой человек, спас меня? — спросил он, указуя грязным перстом в область мошонки. — От охальников и насильников, гадкого человека Борзого?
Не зная, кто такой Борзой, я тем не менее согласился. А охальники стали приходить в себя.
Мне сначала показалось, а сейчас я был уверен. У каждого из них в штанах запряталась не только свистюлька для сброса мочи, но имелся и ливальверт. Подходил момент, когда проблемы с болящей головы при помощи оружия перекладываются на другие части тел. Убивать их в чужом государстве совсем не входило в мои планы. Тем более, так великолепно начиналась пятая ночь пребывания на этой земле.
* * *Подхватив полузадушенного под мышки, я волоком потащил его прочь.
Вскоре, снизу, он твердо заявил, что уже сам может идти.
Поправив сползшие кеды, наша живописная парочка отправилась в гостиницу.
Он молчал. А я давал ему возможность придти в себя и разной ерундой не тревожил.
— Только очень тихо, — предупредил я его, когда мы стояли под черной лестницей, и, для пущей важности добавил. — Враги кругом затаились…
— Святой человек, а может не надо туда идти, с опаской поинтересовался мой спутник.
— Так, ты почему меня все время называешь святым?
— Монахи сказывали и тебя показывали…
— Ты в школе учился?
— Знамо дело… — подумал и добавил. — На краснодеревщика выучился… Даже в газовом техникуме удалось посещать уроки…
— Так если ты такой образованный, — мой голос звучал жестко. — Больше не называй меня святым… Право же, не ловко.
— Хорошо, святой человек, — понял он меня по-своему.
Я плюнул от досады, после чего мы по знакомой пожарной лестнице поползли в мою светёлку.
ГЛАВА 16 Гусаров. Федя
В комнате меня ждал сюрприз в виде двух безутешных и заплаканных девчат.
Как культурный человек, сделав своему незнакомцу знак не шуметь. Постояли под окном, вслушиваясь в горестные всхлипы и причитания молодок.
Услыхав обрывки «плача Ярославны» вздохнул спокойно, как камень с души упал. Одна другой вспоминала о детках оставленных на родной стороне, о мужьях, — и, ни чего что пьют, и к мужскому ночному делу не пригодны, зато остались воспоминания и общими усилиями нажитое хузяйство… Все на мази, а то я, как честный человек после этих спермовыжимальных процедур подумывал уже о неизбежной женитьбе на обеих.
Пришлось в двух словах объяснять раненному, чтобы он не брыкался, взваливать его себе на плечи и через окно, в прямом смысле вваливаться в комнату.
* * *Картинно все получилось, по-киношному…
Да, что говорить. Эффектно я упал на слабые девичьи руки, с телом соотечественника, чуть не погибшего от беспощадных, бандитских действий.
Выпроводив их, распираемых от любопытства за дверь… Пришло время расспросить хозяина новых кедов, впрочем, воняющих гораздо шибче старых, о его житье-бытье. Поинтересовался по поводу насекомых на его не лишенном растительности теле, сексуальных привязанностей и т. д.
Он не успел мне ответить пришли две модели, ей богу, за пять минут плачущие жутковатые персонажи Босха превратились в кустодиевских красавиц. Судя по их решительным лицам, они пришли разделить тяготы и лишения героя (моих — хотелось бы думать) вместе с ним. Выпроводил их восвояси, так как начинался рассказ здоровяка-буддиста, позволявшего убить себя, но не отвечать гадам — ответным насилием.
Федя, вкратце рассказал мне, кто он и что привело его в эту странную страну и святое место.
* * *С утра ко мне раздался осторожный стук…
— То я, — страстным голубиным воркованием, голосом Оксаны или Гали шершануло из-за двери. — Одчини, что-то сказать треба, важное…
Испуганная Оксана рассказала, что когда они с сестрой выходили в очередной дозор, т. е. рейд по базару, их остановили «москальской породы хлопци» и показав фотографию спросили не знает ли она этого парня, беглого бандита? Она, как честная дивчина, сказала, что не знает, а сама испугалась и дрожит еще до сих пор. Сейчас они ходют по комнатах и спрашивают у постояльцев про всякое такое… И, что Галя ушла раньше ее, и что она побегить предупредить ее держать зубы на замке или рот кирпичем…
— Молодец, я знал, что только на тебя, моя самая любимая и дорогая, я могу положиться, — искренне и витиевато рассыпался в благодарностях.
— Ну, так до вечера? — с надеждой спросила она и покраснев добавила. — Тем более, что и для Гальки появился мусчина?
— Само собой, — легко пошел я на встречу женским капризам. — Тем более, что и да…
Она, счастливая и радостная побежала. Я попытался растолкать храпящего, как конь в брачный период Федю. И попытался спрятать его под топчан, однако ноги вместе с руками предательски оттуда торчали.
Вскоре в дверь настойчиво постучали. Я поступил просто, не просыпающегося и спящего товарища по комнате повернул на живот и стал глубокомысленно молчать, вроде никого в комнате и нет.
Поворачивая Федю на живот, я не учел, что это разным немцам да полякам, в таком положении храпеть невозможно, ё-мое… Нашим ребятам совершенно все равно как лежать, положение тела совершенно не влияет на богатырский выдох и не менее мощный вдох.
После раздавшегося стука, Федюнька так храпанул, что задребезжали раскрытые настежь окна, а я от неожиданности, чуть не сварганил лужу под ногами.