Оттепель как неповиновение - Сергей Иванович Чупринин

– А, собственно, почему я непременно что-то должен дать для вашего альманаха?

– Лучше ж нам, чем Кочетову, – настаивал Казакевич.

– А для меня что вы, что Кочетов – я между вами никакой разницы не вижу, – выпалил Борис Леонидович (Т. 11. С. 635).

Тем не менее в первый выпуск «Литературной Москвы» он все-таки дал и стихи, и «Заметки к переводам шекспировских трагедий».

Стихи (по неизвестной причине) не пошли, о чем 3 февраля 1956 года Пастернак едва ли не со злорадством известил директора Гослитиздата А. К. Котова:

Я счастлив был узнать от Казакевича, что стихи в альманах не попали, мне так этого не хотелось! Может быть, на мое счастье и заметки о Шекспире не будут помещены? (Т. 10. С. 130).

Однако «Заметки» вышли, и составители «Литературной Москвы» продолжили просить Пастернака о сотрудничестве.

Тогда он дал им роман.

Когда, кстати?

Дмитрий Быков, утверждающий, что только «после того как роман был возвращен „Новым миром“ с подробным письмом от редколлегии»[159], явно ошибается.

Во всяком случае, в письме Константину Паустовскому от 12 июля 1956 года, то есть за два месяца до «новомирской» отповеди, Пастернак уже упоминает, что роман находится в редакции «Литературной Москвы», предупреждая при этом, что «вас всех остановит неприемлемость романа, так я думаю. Между тем только неприемлемое и надо печатать. Все приемлемое давно написано и напечатано» (Т. 10. С. 144–145). И можно согласиться с мнением Е. В. Пастернак и М. А. Рашковской, комментаторов этого письма, что «Доктор Живаго» (или отрывки из него) был передан для публикации во втором выпуске «Литературной Москвы» (Т. 10. С. 145)[160], который собирался как раз весной – летом, а к печати был подписан 26 ноября 1956 года.

10

И составители альманаха, мечтавшие не «зависеть от коммерческих соображений и от начальства – выпускать малыми тиражами, но максимально свободно то, что пишут»[161], испугались. Отчетливая контрреволюционность романа для них, стремившихся всего лишь либерализовать советскую литературную действительность, была неприемлема, как, равным образом, и для Пастернака была неприемлемой осторожность и половинчатость

этих, якобы свободных, писательских журналов. Лучше уж, – вспоминает его слова Е. Б. Пастернак, – государственные, в них все ясно, что можно говорить, а что нет. А тут вроде все можно, тогда как из чувства взятой на себя ответственности они боятся вообще что-либо сказать (Т. 11. С. 698).

Для отказа нашелся, разумеется, благовидный повод:

В «Докторе Живаго» около сорока печатных листов – уже поэтому он не мог появиться в нашем сборнике, для которого мы с трудом выбивали из Гослита в лучшем случае пятьдесят. Но, – продолжает рассказ Вениамин Каверин, – была и более серьезная причина: роман не понравился Казакевичу, который отозвался о нем очень резко.

– Вы можете представить себе Пастернака, который пишет о колхозах? – с раздражением спросил он меня.

– Не без труда.

– Ну вот. А он пишет – и очень плохо. Беспомощно. Есть прекрасные главы, но он не отдаст их нам.

– Как вы думаете, почему он встретил нас так сурово?

– Потому что «Литературная Москва» для него – компромисс. Ему хочется, чтобы завтра же была объявлена свобода печати[162].

Что же до писательского кооперативного издательства, то выпуск «Доктора Живаго» отдельной книгой действительно с 28 июля 1956 года находился в его первоочередных планах. Однако из этих прожектов, бурно обсуждавшихся битых два года, ничего не вышло. «Современник» ни в виде издательства, ни в виде журнала так и не появился. После венгерских событий осени 1956 года «фрондирующая группа московских литераторов»[163] – членов редколлегии и авторов «Литературной Москвы» была разгромлена и принуждена к покаянию, пока наконец решением сначала общего собрания московских писателей (11 июня 1958 года), а затем и Президиума СП СССР (2 декабря того же года)[164] издание кооперативного альманаха вообще не было прекращено.

Надеяться было больше не на что.

Пастернак и не надеялся – решение он уже принял.

11

И возникает вопрос: когда?

Зинаида Николаевна Пастернак и Ольга Всеволодовна Ивинская здесь единодушны: внезапно, в ходе едва ли не случайного разговора[165] с Серджио Д’Анджело, журналистом и посланцем миланского издателя Джанджакомо Фельтринелли.

К этому же выводу в одном из своих (существенно, впрочем, расходящихся в деталях) мемуаров клонит и сам Д’Анджело:

Когда я подошел к цели моего визита, он казался пораженным (до этого времени он, очевидно, никогда не думал о том, чтобы иметь дело с иностранным издательством) <…> Я дал понять <…> что политический климат изменился и что его недоверие кажется мне совсем неосновательным. Наконец он поддался моему натиску. Он извинился, на минуту скрылся в доме и вернулся с рукописью[166].

Сам Пастернак, – говорится в биографии поэта, выглядящей канонической благодаря многочисленным переизданиям, – возможно, и не решился бы отыскивать зарубежного издателя – не из‐за трусости, а из‐за беспомощности и вечного нежелания лично вмешиваться в биографию. Но когда судьба сама преподнесла ему подарок, направив в Переделкино итальянского эмиссара, – он не колебался[167].

Однако…

Вся весна и лето 1956 года (рукопись роздана по журналам, отказов пока нет) проходят у «беспомощного» Пастернака в разговорах о том, как хорошо бы увидеть ее напечатанной – пусть даже и не на родине.

Вот свидетельство Ивинской:

На «большой даче», беседуя с итальянским славистом Э. Ло-Гатто (автором монографий «История русской литературы» и «История русского театра»), Б. Л. уже говорил, что пойдет на любые неприятности, лишь бы его роман был опубликован. И лишь раздраженно отмахнулся, когда Зинаида Николаевна сказала: «Хватит с меня этих неприятностей»[168].

А вот Шаламова:

В 1956 году чехи прислали с Паустовским письмо Б. Л., предлагая издать «1905 год» и «Лейтенанта Шмидта» в «Избранном». Борис Леонидович категорически отказался. Я читал черновик ответного письма. Пастернак благодарит издателей за приглашение, но разрешение на издание этих сборников не дает. Если издатели действительно относятся к нему с уважением и могут помочь выполнить заветное желание поэта, пусть издадут его новый роман «Доктор Живаго», где он, Пастернак, отвечает на все вопросы искусства, жизни, истории и общества[169]. <…> Послано ли было это письмо, я не знаю» (Т. 11. С. 656).

Это все вроде бы разговоры. А вот и поступок: весной 1956 года Пастернак передает